Булычёв, Иван Тимофеевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Иван Тимофеевич Булычёв
Дата рождения

19 августа 1897(1897-08-19)

Место рождения

деревня Елькино, Калужская губерния, Российская империя ныне Калужская область

Дата смерти

1 июля 1999(1999-07-01) (101 год)

Место смерти

Москва, Российская Федерация

Принадлежность

СССР СССР

Род войск

Годы службы

19151968

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Генерал-полковник войск связи
Командовал

начальник войск связи Министерства Обороны СССР

Сражения/войны

Гражданская война в России,
Великая Отечественная война

Награды и премии

Иностранные награды

В отставке

военно-научное общество при Центральном доме Советской Армии

Ива́н Тимофе́евич Булычёв (19 августа 1897, деревня Елькино Калужской губернии (ныне Ферзиковский район) — июль 1999, Москва) — советский военачальник, генерал-полковник войск связи, в 19571958 гг. — начальник войск связи Министерства обороны СССР.





Биография

Родился 29 августа 1897 года в деревне Елькино Калужской губернии в семье пекаря.

В возрасте тринадцати лет, окончив церковно-приходскую школу, отправился на заработки в Москву. Работал разносчиком готовой продукции в булочной Филиппова, потом устроился подручным в электротехническую контору. В это же время учился на общеобразовательных вечерних курсах «Знание», в 1914 году сдал экстерном экзамены за курс обучения Варшавской гимназии, эвакуированной в Москву с началом Первой мировой войны.

Гражданская война и революция

В 1915 году начал службу в царской армии вольноопределяющимся. Был направлен в Ригу на курсы военного телефонно-телеграфного дела 12-й армии, после их окончания в 1916 году был оставлен там же преподавателем. С мая 1917 года проходил службу в военном гарнизоне в городе Юрьеве Эстляндской губернии, где принимал участие в событиях Октябрьской революции, вступив в красногвардейский отряд фабрики «Кренгольмская мануфактура» в Нарве. Также в 1917 году вступил в РСДРП(б). В составе красной гвардии участвовал в отражении немецкого наступления под Нарвой, Порховом и Псковом, был ранен.

В апреле 1919 года поступил на службу в Красную Армию. Командуя взводом связи в составе 34-й стрелковой дивизии, участвовал в боях против армии Деникина в районе Астрахани, позднее был назначен помощником командира и командиром роты связи, а вскоре, когда дивизия вошла в состав 9-й Кубанской Армии, поступил в распоряжение начальника связи армии. В этом качестве воевал на Южном и Северо-Кавказском фронтах. С сентября 1920 года командовал батальоном связи в 9-й Кубанской красной армии, затем — в 31-й стрелковой дивизии.

С июня по октябрь 1921 года Булычев воевал в составе знаменитой 1-й Конной Армии под командованием С. М. Буденного, являясь начальником связи 14-й кавалерийской дивизии. В этой должности закончил войну, участвуя в составе армии в последних боях против Н. Махно.

Служба в армии

До 1923 года продолжал службу в Первой Конной армии, помощник начальника связи и начальник связи конного дивизиона на Северном Кавказе. С 1923 года командовал полком связи в Киевском военном округе. В 1926 году окончил Курсы усовершенствования старшего начсостава РККА. В октябре 1927 года его направили в Военную академию имени М. В. Фрунзе. После окончания академии в мае 1930 года был назначен помощником начальника, а в феврале 1931 года — начальником Управления войск связи Уральского военного округа. Пробыв в этой должности четыре года, Булычев показал себя хорошим специалистом и в 1934 году был удостоен Почетной Грамоты ЦИК СССР, а также направлен на учёбу в Военную академию имени М. Ф. Фрунзе, но теперь уже на оперативный факультет.

С июня 1935 года служил начальником связи Украинского военного округа, а затем Харьковского военного округа. С октября 1936 года — помощник начальника отдела в Управления связи РККА, с июля 1939 года — начальник этого отдела. С августа 1940 года — заместитель генерал-инспектора связи РККА. В мае 1940 года И. Т. Булычеву было присвоено звание генерал-майора войск связи.

Великая Отечественная война

В годы Великой Отечественной войны был начальником связи Фронта резервных армий (июль 1941), Калининского (октябрь 1941), 1-го Прибалтийского (октябрь 1943) и 1-го Украинского фронтов (с 1944). Однажды, в августе 1941 года, находился в подчинении Г. К. Жукова, который вступил в командование Резервным фронтом. От командующего получил задачу: обеспечить связью армию. В период этих жестоких боев сумел наладить связь, хотя наличие радиосредств в войсках не превышало 40 процентов (в дивизиях народного вместо положенных по штату 1 042 радиостанций имелось всего 63, вместо 327 телефонных аппаратов — 100).

Позднее встречался с Жуковым и на других фронтах, участвуя в Ельнинской операции, боях в районе Славуты в марте 1944 года и на 1-м Украинском фронте в 1945 году. Имя Булычёва упоминается в 19 приказах Верховного Главнокомандующего.

В своих мемуарах «Сорок пятый» Маршал Советского Союза И. С. Конев высоко оценил роль связистов генерал-полковника войск связи Булычева: «Берлинская операция была, пожалуй, самой сложной из всех операций, которые мне довелось проводить за годы Великой Отечественной войны… Следует отдать должное генералу Булычеву, начальнику войск связи фронта, показавшему себя в этой операции с самой положительной стороны. Командармы, командиры корпусов и дивизий… перебоев в связи не испытывали…»

Войну закончил в должности начальника управления связи 1-го Украинского фронта.

За время войны генерал Булычёв был двадцать раз упомянут в благодарственных в приказах Верховного Главнокомандующего[1]

Послевоенная жизнь

В послевоенные годы служил начальником управления связи Центральной группы войск в Австрии, начальником штаба и первым заместителем начальника войск связи Сухопутных войск, начальником связи Генерального штаба Вооруженных Сил СССР и первым заместителем начальника войск связи Министерства обороны, а с 1957 по 1958 год был начальником войск связи Минобороны СССР. Более 10 лет принимал участие в обеспечении подготовки и запуска космических объектов (входил в Госкомиссию СССР, руководившую пуском первого и второго искусственных спутников земли).

Уволившись в запас в 1968 году, долго и плодотворно работал в военно-научном обществе при Центральном доме Советской Армии, возглавлял секцию военно-патриотического воспитания в Москворецком районе Москвы.

25 августа 1997 года Указом Президента Российской Федерации был награждён орденом Почета за заслуги в подготовке высококвалифицированных кадров, воспитании подрастающего поколения и в связи со 100-летием со дня рождения.

Иван Тимофеевич Булычёв — один из немногих военачальников, награждённых во время Великой Отечественной войны тремя различными полководческими орденами высших степеней, среди них ордена Суворова 1-й степени, Кутузова 1-й степени и Богдана Хмельницкого 1-й степени,, но по непонятным причинам не был награждён орденом Жукова, хотя был самым достойным кандидатом на это награждение, так как к 1995 году в живых уже не осталось не одного военачальника, награждённого за время Великой Отечественной войны полководческими орденами первой степени.

И. Т. Булычев скончался в июле 1999 года в возрасте 102 лет.

Воинские звания

Награды

Награды РФ:

Награды СССР:


Приказы (благодарности) Верховного Главнокомандующего в которых отмечен И. Т. Булычёв[1].
  • За овладение городами Порицк, Горохов, Радзехов, Броды, Золочев, Буек, Каменка, городом и крупным железнодорожным узлом Красное. 18 июля 1944 года. № 140.
  • За овладение штурмом важным хозяйственно-политическим центром и областным городом Украины Львов – крупным железнодорожным узлом и стратегически важным опорным пунктом обороны немцев, прикрывающим пути к южным районам Польши. 27 июля 1944 года. № 154.
  • За овладение городом и крепостью Перемышль и городом Ярослав – важными узлами коммуникаций и мощными опорными пунктами обороны немцев, прикрывающими пути на Краков. 28 июля 1944 года. № 156.
  • За овладение штурмом городом Сандомир – важным опорным пунктом обороны немцев на левом берегу Вислы. 18 августа 1944 года. № 167.
  • За овладение штурмом сильными опорными пунктами обороны противника Шидлув, Стопница, Хмельник, Буско-Здруй (Буек), Висьлица. 13 января 1945 года. № 219.
  • За овладение крупным административно-хозяйственным центром Польши городом Кельце – важным узлом коммуникаций и опорным пунктом обороны немцев
  • За захват городов Пшедбуж и Радомско – важных узлов коммуникаций и опорных пунктов обороны немцев, форсирование реки Варта, и овладение городом Ченстохова – важным узлом обороны немцев на реке Варта. 17 января 1945 года. № 225.
  • За овладение городом и железнодорожной станцией Пиотркув (Петроков) – важным узлом коммуникаций и опорным пунктом обороны немцев на лодзинском направлении. 18 января 1945 года. № 227.
  • За овладение штурмом древней столицей и одним из важнейших культурно-политических центров союзной нам Польши городом Краков – мощным узлом обороны немцев, прикрывающим подступы к Домбровскому угольному району. 19 января 1945 года. № 230.
  • За вторжение в пределы немецкой Силезии на 30 километров в глубину и 90 километров по фронту, овладение городами Крайцбург, Розенберг, Питшен, Ландсберг и Гуттентаг – важными узлами коммуникаций и сильными опорными пунктами обороны немцев, прикрывающими пути на Бреслау. 21 января 1945 года. № 237.
  • За овладение городами Милич, Бернштадт, Намслау, Карльсмаркт, Тост и Бишофсталь – важными узлами коммуникаций и опорными пунктами обороны немцев и выход к реке Одер в районе города Бреслау на участке протяжением 60 километров. 23 января 1945 года. № 248.
  • За овладение важным центром военной промышленности немецкой Силезии городом и крепостью Оппельн — крупным узлом железных и шоссейных дорог и мощным опорным пунктом обороны немцев па реке Одер. 24 января 1945 года. № 251
  • За овладение центром Домбровского угольного района городом Катовице, городами Семяновиц, Крулевска Гута (Кенигсхютте), Миколув (Николаи). Захват в немецкой Силезии крупного промышленного центра города Беутен и завершение тем самым полного очищения от противника Домбровского угольного района и южной части промышленного района немецкой Верхней Силезии. 28 января 1945 года. № 261.
  • За овладение городами Лигниц, Штейнау, Любен, Гайнау, Ноймаркт и Кант – важными узлами коммуникаций и мощными опорными пунктами обороны немцев на западном берегу Одера. 11 февраля 1945 года. № 273.
  • За прорыв обороны противника западнее и южнее города Оппельн, окружение и разгром группы немецких войск юго-западнее Оппельна, а так же овладение в немецкой Силезии городами Нойштадт, Козель, Штейнау, Зюльц, Краппитц, Обер-Глогау, Фалькенберг и захват более 400 других населенных пунктов. 22 марта 1945 года. № 305.
  • За прорыв при поддержке массированных ударов артиллерии и авиации сильно укрепленной и глубоко эшелонированной обороны немцев на реке Нейсе, продвижение вперед от 80 до 160 километров, овладение городами Котбус, Люббен, Цоссен, Беелитц, Лукенвальде, Тройенбритцен, Цана, Мариенфельде, Треббин, Рангсдорф, Дидерсдорф, Тельтов и вхождение с юга в столицу Германии Берлин. 23 апреля 1945 года. № 340.
  • За завершение ликвидации группы немецких войск, окруженной юго-восточнее Берлина. 2 мая 1945 года. № 357.
  • За полное овладение столицей Германии городом Берлин – центром немецкого империализма и очагом немецкой агрессии. 2 мая 1945 года. № 359.
  • За овладение городом Дрезден – важным узлом дорог и мощным опорным пунктом обороны немцев в Саксонии. 8 мая 1945 года. № 366
  • За освобождение от немецких захватчиков столицы союзной нам Чехословакии город Прага. 9 мая 1945 года. № 368

Иностранные награды:

Напишите отзыв о статье "Булычёв, Иван Тимофеевич"

Примечания

  1. 1 2 [grachev62.narod.ru/stalin/orders/content.htm Приказы Верховного Главнокомандующего в период Великой Отечественной войны Советского Союза. Сборник. М., Воениздат, 1975.]

Ссылки

  • Олег Горупай. [old.redstar.ru/2007/08/18_08/3_01.html Соль земли Русской] (рус.). «Красная звезда» (18 августа 2007). Проверено 18 октября 2013.
  • Командный и начальствующий состав Красной Армии в 1940—1941 гг. — М.-СПб., 2005.

Отрывок, характеризующий Булычёв, Иван Тимофеевич

Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.