Бумажная архитектура

Бумажная архитектура — архитектурные проекты, не осуществимые в реальности из-за своей технической сложности, стоимости, масштабности или цензурных соображений. Наиболее известный период «бумажной архитектуры» — Франция эпохи барокко и классицизма.

«Бумажная архитектура — искусство утопии. Оно отражает безграничную фантазию автора, являясь опытным полем формальных исканий художественного стиля».

История

Отцом этого направления считается Джованни Баттиста Пиранези. За свою жизнь он построил только одно здание, зато создал огромные серии гравюр с изображениями римской и придуманной им небывалой архитектуры.

Утопические подходы характерны для неоклассически-барочного романтического мышления. В истории искусства схожие функции исполняют композиции художников-орнаменталистов.

Франция

Утопические социальные идеи эпохи Просвещения выразились в деятельности мегаломанов во Франции второй половины XVIII века. К ним принадлежат архитекторы Леду и Булле, представлявшие на конкурсы Парижской Академии архитектуры заведомо невыполнимые проекты гигантских общественных сооружений.

Россия

Концептуальное направление в архитектуре 80-х годов, возникшее как альтернатива официальной советской архитектуре. Оно появилось, когда молодые архитекторы начали массово участвовать в конкурсах, объявленных западными архитектурными журналами, и получать на них призы. Проекты существовали только на листах ватмана, будучи действительно «бумажной архитектурой». Благодаря этому авторы развязали себе руки; идеи, которые не могли быть реализованы в строительстве, были развиты в форме чисто художественного произведения. Энтузиасты, среди них Юрий Аввакумов, Михаил Белов, Александр Бродский, Тотан Кузембаев, Илья Уткин, Михаил Филиппов и другие, придумывали свой архитектурный мир.

Основоположниками являлись Александр Бродский, Илья Уткин, Михаил Белов и Максим Харитонов. Началось все в 1982 году, когда московские архитекторы Михаил Белов и Максим Харитонов получили первую премию на международном конкурсе «Дом-экспонат на территории музея 20-го века», который организовал японский журнал «Japan architect». В 1982—88 годах их работы были отмечены рядом престижных международных премий. Направление появилось вместе с подъёмом свободомыслия в СССР, когда к концу XX века коммунистический режим стал ослабевать. Бродский и Уткин в 1975 году (3-й курс) стали совместно работать над созданием стенгазеты, в которой изобразили какие-то глупости в стиле Брейгеля или Босха. Позже они сработались и без натуги делали задания всех конкурсов с конца 1970-х годов до начала 1990-х в стиле стенгазеты. К каждому заданию они вырабатывали сто вариантов. Они не старались систематизировать свой труд или описать определенную манеру — это задача других. Авторы знали, что их проекты реализованы не будут, поэтому стремились сделать их красивыми графически. По мнению Ильи Валентиновича, их деятельность можно разбить на детский период, период конкурсов, потом японских конкурсов, выставочный.

Вдохновением для «бумажников» служили античные образцы. Илья Уткин признался, что им также нравились Роб Крие (англ.), и Леон Крие (англ.).

Термин «бумажная архитектура» ввел в употребление Юрий Аввакумов. Сам Илья Уткин считает, что это не особенный период в истории архитектуры, а естественное движение природы. Ничего нового с 20-х годов века изобретено не было, однако Аввакумов смог собрать все рисунки вместе и стал организатором выставок в Москве, Волгограде, Любляне, Париже, Милане, Франкфурте, Антверпене, Кельне, Брюсселе, Цюрихе, Кембридже, Остине, Новом Орлеане, Амхерсте.

В 2000 году России было нечего представить на Венецианской биеннале, выставлены были «бумажные» работы Ильи Уткина с названием «Руины рая». Неожиданно жюри присудило специальный приз «За выдающееся участие в экспозиции российского павильона и яркое выражение образности покинутых руин Утопии» (это первый случай, когда русский архитектор получил премию на Биеннале). Получилось, что, думая о будущем, автор представил идеи прошлого.

Ссылки

• Сикачев Александр Васильевич [www.marhi.ru/vestnik/theory/run.php Когда бежишь не в ту сторону].
• [slovari.yandex.ru/~книги/Словарь%20изобразительного%20искусства/%22Бумажная%20архитектура%22/ Бумажная архитектура](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2866 дней)) // Власов В. Г. Новый энциклопедический словарь изобразительного искусства: В 10 т. — Спб.: Азбука-классика, 2004—2009
• [www.snob.ru/selected/entry/18867 СНОБ Юрий Аввакумов. Что такое бумажная архитектура]
• [www.arteveryday.org/brodskij-i-utkin-bumazhnaya-arxitektura/ Бродский и Уткин на сайте ARTeveryday.org]
• [www.utopia.ru/index.phtml Русская Утопия. Депозитарий]
• [archi.ru/russia/60455/proschanie-s-bumagoi/ Василий Бабуров. Прощание с бумагой] (рус.)
• [papardes.blogspot.com/2014/03/blog-post_23.html А. Белов. О бумажной архитектуре. Двойное интервью для журнала «Проект Россия»]

Отрывок, характеризующий Бумажная архитектура

– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.


15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.