Бунтман-Дорошкевич, Вениамин Александрович

Вениамин Александрович Бунтман-Дорошкевич
Дата рождения	23 ноября 1904(1904-11-23)
Место рождения	село Качкаровка, Херсонская губерния, Российская империя (ныне: Бериславский район, Херсонская область, Украина)
Дата смерти	14 декабря 1942(1942-12-14) (38 лет)
Место смерти	район деревни Плодовитое, Малодербетовский район, Калмыцкая АССР
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	танковые войска
Годы службы	1919—1937 1939—1942
Звание
Командовал	штаб 43-й танковой дивизии 10-я танковая бригада 13-й танковый корпус
Сражения/войны	Советско-финская война Великая Отечественная война
Награды и премии

Вениамин Александрович Бунтман-Дорошкевич (23 ноября 1904 года, село Качкаровка, Херсонская губерния — 14 декабря 1942 года, район деревни Плодовитое, Малодербетовский район, Калмыкия) — советский военный деятель. Полковник (1941 год).

Биография

Вениамин Александрович Бунтман-Дорошкевич родился 23 ноября 1904 года в селе Качкаровка ныне Бериславского района Херсонской области Украины. Еврей.

В Красной Армии с апреля 1919 года. Во время Гражданской войны в России служил красноармейцем и младшим командиром на бронепоезде № 201 и участвовал в боях на Южном, Юго-Восточном и Кавказском фронтах. С августа 1920 года командир взвода в Смоленской караульной роте 9-й армии. С января по июнь 1921 года исполнял должность сотрудника для особых поручений при члене Реввоенсовета той же армии, затем направлен в Петроград на учёбу в Военную электротехническую школу РККА. После её окончания в августе 1924 года назначен младшим командиром в 2-й автомотополк Ленинградского военного округа (ЛВО). С января 1925 года по октябрь 1928 года проходил службу в Северо-Кавказском военном округе. В этот период находился на преподавательской работе на кавалерийских курсах усовершенствования командного состава (КУКС) РККА, с июня 1926 года по май 1927 года командовал учебным взводом 8-го радиотелеграфного батальона. Кроме того в 1927 году окончил Владикавказскую пехотную школу. В октябре 1928 года назначен заведующим военным кабинетом Ленинградского Восточного института, с мая 1930 года — начальник 1-й части штаба Красногородского лагерного сбора ЛВО, с октября 1930 года — военный руководитель Ленинградского института воздушных путей сообщения. С августа 1931 года командир роты 32-го стрелкового полка 11-й стрелковой дивизии, а с апреля 1932 года — начальник штаба школы младшего командного состава 11-го механизированного корпуса ЛВО. С января 1933 года на учёбе в Военной академии механизации и моторизации РККА имени И. В. Сталина. После её окончания в июне 1935 года назначен на должность помощника начальника 1-го отдела автобронетанкового управления (АБТУ) Красной Армии, а через год — командиром батальона в 31-й механизированной бригаде ЛВО. В октябре 1937 года по ложному обвинению был репрессирован и уволен из армии, однако в апреле 1939 года полностью реабилитирован, восстановлен в рядах РККА и вскоре назначен командиром 105-го отдельного танкового батальона 11-й отдельной механизированной бригады ЛВО. Командовал этим батальоном в ходе советско-финской войны и за отличие в боях был награждён орденом Красного Знамени. С апреля 1940 года начальник штаба 35-й лёгкой танковой бригады ЛВО. Весной 1941 года переведён в Киевский Особый военный округ на должность начальника штаба 43-й танковой дивизии 19-го механизированного корпуса.

Начало Великой Отечественной войны встретил в той же должности. В составе Юго-Западного фронта дивизия участвовала в приграничном сражении и во фронтовом контрударе под Дубно, Луцком, Ровно, при этом В. А. Бунтман-Дорошкевич в сложной обстановке после 200 км марша организовал чёткое управление дивизией. Командир 43-й танковой дивизии полковник И. Г. Цибин, оценивая боевую деятельность начальника штаба за этот период отмечал, что В. А. Бунтман-Дорошкевич

умелой организацией работы штаба спаял весь коллектив штаба дивизии, обеспечил непрерывное управление войсками во все периоды боя. В боях под Дубно, Ровно, на рубеже р. Горынь в самой сложной обстановке обеспечил успешное выполнение решений командира дивизии и корпуса. Лично организовывал взаимодействие с артиллерией и пехотой. За все время боёв связь с частями работала непрерывно и безотказно. Лично т. Бунтман проявил образцы выдержки, мужества и отваги, участвуя в танковой атаке под Дубно.

В начале сентября 1941 года подполковник Бунтман-Дорошкевич назначен командиром 10-й танковой бригады, которая в составе 38-й, затем 21-й армий Юго-Западного фронта бригада участвовала в оборонительных боях в районе н. п. Высокополье Херсонской области, городов Полтава, Волчанск, затем на обоянско-белгородском и харьковском направлениях. Командующий 21-й армией генерал-майор Гордов В. Н. при описании боевых действий бригады указывал:

в Обояньской операции несмотря на тяжёлые условия 10 тбр под руководством тов. Бунтмана имела исключительный тактический успех… В Харьковской операции бригада под руководством т. Бунтмана уничтожила гарнизон Муром и овладела этим пунктом, захватив большие трофеи (орудия, пулемёты, склады, боеприпасы и обмундирование), чем обеспечила успешное выполнение задачи, поставленной перед 21-й армией… В трудных условиях при отходе 21-й армии за р. Дон 10 тбр сыграла исключительную роль, находясь все время в качестве прикрытия, дала возможность беспрепятственно отводить части армии из-под ударов врага. Тов. Бунтман всесторонне грамотный командир, знает и любит своё дело. Лично храбрый. По характеру несколько мягкий и скромный.

С 2 по 17 июля 1942 года Вениамин Александрович исполнял должность командира 13-го танкового корпуса, находящегося в резерве Сталинградского фронта. В августе 1942 года назначен исполняющим должность заместителя начальника АБТУ Сталинградского, Юго-Восточного и Донского фронтов, однако через 2 месяца был отстранён от должности с формулировкой «…за халатное отношение к делу и обман вышестоящего начальника» и назначен командиром 41-го танкового полка на Сталинградский фронте.

14 декабря 1942 года в бою в районе деревни Плодовитое ныне Малодербетовского района Калмыкии Вениамин Александрович Бунтман-Дорошкевич был убит.

Награды

• Два ордена Красного Знамени

Литература

Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комкоры. Военный биографический словарь / Под общей редакцией М. Г. Вожакина. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2006. — Т. 2. — С. 110—111. — ISBN 5-901679-08-3.

Отрывок, характеризующий Бунтман-Дорошкевич, Вениамин Александрович

Назначено было торжественное заседание ложи 2 го градуса, в которой Пьер обещал сообщить то, что он имеет передать петербургским братьям от высших руководителей ордена. Заседание было полно. После обыкновенных обрядов Пьер встал и начал свою речь.
– Любезные братья, – начал он, краснея и запинаясь и держа в руке написанную речь. – Недостаточно блюсти в тиши ложи наши таинства – нужно действовать… действовать. Мы находимся в усыплении, а нам нужно действовать. – Пьер взял свою тетрадь и начал читать.
«Для распространения чистой истины и доставления торжества добродетели, читал он, должны мы очистить людей от предрассудков, распространить правила, сообразные с духом времени, принять на себя воспитание юношества, соединиться неразрывными узами с умнейшими людьми, смело и вместе благоразумно преодолевать суеверие, неверие и глупость, образовать из преданных нам людей, связанных между собою единством цели и имеющих власть и силу.
«Для достижения сей цели должно доставить добродетели перевес над пороком, должно стараться, чтобы честный человек обретал еще в сем мире вечную награду за свои добродетели. Но в сих великих намерениях препятствуют нам весьма много – нынешние политические учреждения. Что же делать при таковом положении вещей? Благоприятствовать ли революциям, всё ниспровергнуть, изгнать силу силой?… Нет, мы весьма далеки от того. Всякая насильственная реформа достойна порицания, потому что ни мало не исправит зла, пока люди остаются таковы, каковы они есть, и потому что мудрость не имеет нужды в насилии.
«Весь план ордена должен быть основан на том, чтоб образовать людей твердых, добродетельных и связанных единством убеждения, убеждения, состоящего в том, чтобы везде и всеми силами преследовать порок и глупость и покровительствовать таланты и добродетель: извлекать из праха людей достойных, присоединяя их к нашему братству. Тогда только орден наш будет иметь власть – нечувствительно вязать руки покровителям беспорядка и управлять ими так, чтоб они того не примечали. Одним словом, надобно учредить всеобщий владычествующий образ правления, который распространялся бы над целым светом, не разрушая гражданских уз, и при коем все прочие правления могли бы продолжаться обыкновенным своим порядком и делать всё, кроме того только, что препятствует великой цели нашего ордена, то есть доставлению добродетели торжества над пороком. Сию цель предполагало само христианство. Оно учило людей быть мудрыми и добрыми, и для собственной своей выгоды следовать примеру и наставлениям лучших и мудрейших человеков.
«Тогда, когда всё погружено было во мраке, достаточно было, конечно, одного проповедания: новость истины придавала ей особенную силу, но ныне потребны для нас гораздо сильнейшие средства. Теперь нужно, чтобы человек, управляемый своими чувствами, находил в добродетели чувственные прелести. Нельзя искоренить страстей; должно только стараться направить их к благородной цели, и потому надобно, чтобы каждый мог удовлетворять своим страстям в пределах добродетели, и чтобы наш орден доставлял к тому средства.
«Как скоро будет у нас некоторое число достойных людей в каждом государстве, каждый из них образует опять двух других, и все они тесно между собой соединятся – тогда всё будет возможно для ордена, который втайне успел уже сделать многое ко благу человечества».
Речь эта произвела не только сильное впечатление, но и волнение в ложе. Большинство же братьев, видевшее в этой речи опасные замыслы иллюминатства, с удивившею Пьера холодностью приняло его речь. Великий мастер стал возражать Пьеру. Пьер с большим и большим жаром стал развивать свои мысли. Давно не было столь бурного заседания. Составились партии: одни обвиняли Пьера, осуждая его в иллюминатстве; другие поддерживали его. Пьера в первый раз поразило на этом собрании то бесконечное разнообразие умов человеческих, которое делает то, что никакая истина одинаково не представляется двум людям. Даже те из членов, которые казалось были на его стороне, понимали его по своему, с ограничениями, изменениями, на которые он не мог согласиться, так как главная потребность Пьера состояла именно в том, чтобы передать свою мысль другому точно так, как он сам понимал ее.
По окончании заседания великий мастер с недоброжелательством и иронией сделал Безухому замечание о его горячности и о том, что не одна любовь к добродетели, но и увлечение борьбы руководило им в споре. Пьер не отвечал ему и коротко спросил, будет ли принято его предложение. Ему сказали, что нет, и Пьер, не дожидаясь обычных формальностей, вышел из ложи и уехал домой.


На Пьера опять нашла та тоска, которой он так боялся. Он три дня после произнесения своей речи в ложе лежал дома на диване, никого не принимая и никуда не выезжая.
В это время он получил письмо от жены, которая умоляла его о свидании, писала о своей грусти по нем и о желании посвятить ему всю свою жизнь.
В конце письма она извещала его, что на днях приедет в Петербург из за границы.
Вслед за письмом в уединение Пьера ворвался один из менее других уважаемых им братьев масонов и, наведя разговор на супружеские отношения Пьера, в виде братского совета, высказал ему мысль о том, что строгость его к жене несправедлива, и что Пьер отступает от первых правил масона, не прощая кающуюся.
В это же самое время теща его, жена князя Василья, присылала за ним, умоляя его хоть на несколько минут посетить ее для переговоров о весьма важном деле. Пьер видел, что был заговор против него, что его хотели соединить с женою, и это было даже не неприятно ему в том состоянии, в котором он находился. Ему было всё равно: Пьер ничто в жизни не считал делом большой важности, и под влиянием тоски, которая теперь овладела им, он не дорожил ни своею свободою, ни своим упорством в наказании жены.
«Никто не прав, никто не виноват, стало быть и она не виновата», думал он. – Ежели Пьер не изъявил тотчас же согласия на соединение с женою, то только потому, что в состоянии тоски, в котором он находился, он не был в силах ничего предпринять. Ежели бы жена приехала к нему, он бы теперь не прогнал ее. Разве не всё равно было в сравнении с тем, что занимало Пьера, жить или не жить с женою?
Не отвечая ничего ни жене, ни теще, Пьер раз поздним вечером собрался в дорогу и уехал в Москву, чтобы повидаться с Иосифом Алексеевичем. Вот что писал Пьер в дневнике своем.
«Москва, 17 го ноября.
Сейчас только приехал от благодетеля, и спешу записать всё, что я испытал при этом. Иосиф Алексеевич живет бедно и страдает третий год мучительною болезнью пузыря. Никто никогда не слыхал от него стона, или слова ропота. С утра и до поздней ночи, за исключением часов, в которые он кушает самую простую пищу, он работает над наукой. Он принял меня милостиво и посадил на кровати, на которой он лежал; я сделал ему знак рыцарей Востока и Иерусалима, он ответил мне тем же, и с кроткой улыбкой спросил меня о том, что я узнал и приобрел в прусских и шотландских ложах. Я рассказал ему всё, как умел, передав те основания, которые я предлагал в нашей петербургской ложе и сообщил о дурном приеме, сделанном мне, и о разрыве, происшедшем между мною и братьями. Иосиф Алексеевич, изрядно помолчав и подумав, на всё это изложил мне свой взгляд, который мгновенно осветил мне всё прошедшее и весь будущий путь, предлежащий мне. Он удивил меня, спросив о том, помню ли я, в чем состоит троякая цель ордена: 1) в хранении и познании таинства; 2) в очищении и исправлении себя для воспринятия оного и 3) в исправлении рода человеческого чрез стремление к таковому очищению. Какая есть главнейшая и первая цель из этих трех? Конечно собственное исправление и очищение. Только к этой цели мы можем всегда стремиться независимо от всех обстоятельств. Но вместе с тем эта то цель и требует от нас наиболее трудов, и потому, заблуждаясь гордостью, мы, упуская эту цель, беремся либо за таинство, которое недостойны воспринять по нечистоте своей, либо беремся за исправление рода человеческого, когда сами из себя являем пример мерзости и разврата. Иллюминатство не есть чистое учение именно потому, что оно увлеклось общественной деятельностью и преисполнено гордости. На этом основании Иосиф Алексеевич осудил мою речь и всю мою деятельность. Я согласился с ним в глубине души своей. По случаю разговора нашего о моих семейных делах, он сказал мне: – Главная обязанность истинного масона, как я сказал вам, состоит в совершенствовании самого себя. Но часто мы думаем, что, удалив от себя все трудности нашей жизни, мы скорее достигнем этой цели; напротив, государь мой, сказал он мне, только в среде светских волнений можем мы достигнуть трех главных целей: 1) самопознания, ибо человек может познавать себя только через сравнение, 2) совершенствования, только борьбой достигается оно, и 3) достигнуть главной добродетели – любви к смерти. Только превратности жизни могут показать нам тщету ее и могут содействовать – нашей врожденной любви к смерти или возрождению к новой жизни. Слова эти тем более замечательны, что Иосиф Алексеевич, несмотря на свои тяжкие физические страдания, никогда не тяготится жизнию, а любит смерть, к которой он, несмотря на всю чистоту и высоту своего внутреннего человека, не чувствует еще себя достаточно готовым. Потом благодетель объяснил мне вполне значение великого квадрата мироздания и указал на то, что тройственное и седьмое число суть основание всего. Он советовал мне не отстраняться от общения с петербургскими братьями и, занимая в ложе только должности 2 го градуса, стараться, отвлекая братьев от увлечений гордости, обращать их на истинный путь самопознания и совершенствования. Кроме того для себя лично советовал мне первее всего следить за самим собою, и с этою целью дал мне тетрадь, ту самую, в которой я пишу и буду вписывать впредь все свои поступки».