Бунт на Хеймаркет

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Митинг на Хеймаркет, Демонстрация на площади Хеймаркет (англ. Haymarket affair, Haymarket riot или Haymarket massacre) — митинг-протест рабочих на площади Хеймаркет 4 мая 1886 года в городе Чикаго под лозунгом борьбы за 8-часовой рабочий день, во время которого был совершён провоцирующий рабочих теракт. Бомбой, брошенной в полицейский отряд, было убито несколько полицейских и рабочих, после чего стражи порядка открыли огонь по митингующим. Это событие послужило поводом для ареста 8 анархистов и по приговору суда 11 ноября 1887 года четверо из них были повешены.





История событий

Забастовка 1 мая 1886 года

1 мая 1886 года чикагские рабочие организовали массовую забастовку с требованием восьмичасового рабочего дня. Условия труда тогда были достаточно тяжелыми: низкая заработная плата, продолжительность рабочего дня в 12—15 часов, использование детского труда, отсутствие социальных гарантий[1]. В забастовке участвовало 350 тысяч американских рабочих, в том числе в Нью-Йорке 10000[2], в Детройте 11000[3], центром сопротивления стал Чикаго, в котором в забастовке участвовало около 40 тысяч рабочих[4].

После первомайской забастовки на одном из заводов Чикаго были уволены 1,5 тысячи рабочих. Возмущённые рабочие объявили ещё одну забастовку. Через два дня на завод прибыли штрейкбрехеры. Их встретили митингом у проходной, но полиция разогнала его, используя оружие. Четыре человека были убиты, десятки ранены.

Митинг на Хеймаркет-сквер

Возмущённые актом полицейского насилия, местные анархисты напечатали и распространили листовки, призывающие на митинг на площади Хеймаркет-сквер, которая на тот момент была большим торговым центром. Вечером 4 мая на Хеймаркет-сквер на митинг против террора полиции собралась огромная толпа, в том числе женщины и дети. Около 10 часов пошёл проливной дождь, люди начали расходиться. Толпа была настолько спокойна, что подошедший посмотреть на митинг мэр Чикаго спокойно ушёл домой. Сразу после ухода мэра на площадь вступил отряд полиции, потребовавший очистить её. Выступавший в это время анархист Филден успел лишь сказать, что это мирный митинг, и тут человек из толпы, как предполагается, провокатор, бросил бомбу, которая унесла жизнь одного полицейского. Служители закона расстреляли толпу: несколько десятков человек было убито и ранено. Пострадало много полицейских от «дружественного огня» — полицейские при стрельбе в темноте попадали друг в друга.

Суд, казни и извинения

На следующий день власти разгромили рабочие клубы, арестовали и подвергли пыткам сотни «подозрительных», заставляя доносить друг на друга. В результате этой карательной операции под суд попали восемь анархистов: Август Спис (англ.), Альберт Парсонс (англ.), Адольф Фишер (англ.), Джордж Энгел (англ.), Луис Лингг (англ.), Михаэль Шваб (англ.), Самуэль Филден (англ.) и Оскар Неебе (англ.). Но из них никого, кроме Филдена, на митинге не было, поэтому после того, как главный свидетель признался в оговоре, при повторном слушании, когда троим из них смертную казнь заменили каторгой, их обвинили не в организации взрыва, а в убийстве: присяжные посчитали, что неизвестный террорист действовал под впечатлением их речей.

11 ноября 1887 четверых анархистов повесили, один (Лингг) покончил с собой в предыдущий день. На казнь их вывели в белых робах, они пели «Марсельезу», гимн международного рабочего движения. Членов семей приговорённых к казни, попытавшихся подойти посмотреть в последний раз на своих родственников, арестовала полиция. Перед казнью один из приговорённых к повешению, Август Спис, крикнул:

Придёт день, когда наше молчание окажется мощнее ваших криков!

Лингг, Спис, Фишер, Энгел и Парсонс похоронены на городском кладбище города Форест-Парк, пригорода Чикаго. Остальных уже в 1893 году освободили: было официально признано, что все восемь осуждённых были невиновны, они стали жертвой полицейской провокации. 26 июня 1893 года губернатор штата Иллинойс Джон Питер Альтгельд подписал официальные извинения выжившим троим Филдену, Неебе и Швабу. Губернатор указал, что реальной причиной взрыва стала неудача властей Чикаго в освобождении полицейских агентов от ответственности за расстрел рабочих. Начальник полиции, отдавший приказ открыть огонь, позднее был осуждён за коррупцию. Полицейский провокатор, бросивший бомбу, так и не был выявлен.

Память

День международной солидарности трудящихся

В память об этом событии первый Парижский конгресс II Интернационала в июле 1889 года принял решение о проведении ежегодных демонстраций в день 1 мая и объявлен международным праздником всех трудящихся[5].

День международной солидарности трудящихся (День труда) отмечается в 142 странах и территориях мира 1 мая или в первый понедельник мая. В некоторых странах День труда отмечается в другое время — к ним относятся, например, США, Япония, Австралия и Новая Зеландия. Более чем в 80 государствах (включая Индию) День труда не отмечается. В Израиле до 1977 года 1 мая являлось официальным праздником. В 1977 году после поражения Партии труда на выборах и прихода Ликуда к власти праздник был официально отменён. Однако до сих пор жители Израиля, желающие отметить этот праздник, получают такую возможность. Ежегодные первомайские демонстрации проводятся в Тель-Авиве, Назарете и некоторых других городах Израиля.

Памятники

14 сентября 2004 года была установлена мемориальная скульптура, созданная Мари Броггер. Бронзовая скульптура, предназначенная стать центральным элементом планируемого Парка Труда, призвана символизировать свободу слова, как на митинге на Хеймаркет[6]. Планируемый ансамбль должен был включать стену памяти, памятные таблички, но до 2007 года строительство ещё не началось.

Напишите отзыв о статье "Бунт на Хеймаркет"

Примечания

  1. [www.chaskor.ru/article/pervomajskij_bunt_5867 Первомайский бунт]
  2. Foner. May Day. — P. 27–28.
  3. Foner. May Day. — P. 28.
  4. Avrich Paul. The Haymarket Tragedy. — Princeton: Princeton University Press, 1984. — P. 186. — ISBN 0691006008.
  5. [www.rian.ru/spravka/20070501/64706001.html 1 мая — Праздник весны и труда. Справка]. РИА Новости (1 мая 2007). Проверено 13 августа 2010. [www.webcitation.org/66790LLou Архивировано из первоисточника 12 марта 2012].
  6. Kinzer, Stephen. [www.nytimes.com/2004/09/15/national/15memorial.html In Chicago, an Ambiguous Memorial to the Haymarket Attack], The New York Times (15 сентября 2004). Проверено 20 января 2008.
  • [law2.umkc.edu/faculty/projects/FTRIALS/haymarket/haymarketdefendants.html Meet the Haymarket Defendants]

Отрывок, характеризующий Бунт на Хеймаркет

Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.