Буняченко, Сергей Кузьмич

Сергей Кузьмич Буняченко
Сергій Кузьмич Буняченко
Дата рождения	5 октября 1902(1902-10-05)
Место рождения	село Коровяковка, Курская губерния, Российская империя (ныне Курская область, Россия)
Дата смерти	1 августа 1946(1946-08-01) (43 года)
Место смерти	Москва, СССР
Принадлежность	СССР СССР РОА
Род войск	пехота
Годы службы	1918—1945
Звание	полковник РККА генерал-майор войск КОНР
Командовал	389-я стрелковая дивизия 59-я отдельная стрелковая бригада 1-я дивизия РОА / ВС КОНР
Сражения/войны	Гражданская война в России, Бои у озера Хасан, Вторая мировая война
Награды и премии

Серге́й Кузьми́ч Буняче́нко (5 октября 1902, село Коровяковка Курской губернии — 1 августа 1946, Москва) — полковник Красной армии (1938). Участник «власовского» движения. Генерал-майор и командир первой дивизии вооружённых сил Комитета освобождения народов России (КОНР, 1944—1945). В 1945 году пленён Красной армией, в 1946 году осуждён по обвинению в государственной измене, лишён воинских званий, государственных наград и казнён.

Биография

Семья и образование

Родился в бедной украинской семье, происходившей из казацкого рода Теткинской сотни Сумского полка Слободской Украины. Окончил Высшую военную школу в Киеве (1923), Военную академию имени М. В. Фрунзе (1935).

Военная служба

• С апреля 1918 служил в Красной армии, участник Гражданской войны — боёв против войск Украинской народной республики, белой армии и повстанческих отрядов.
• В 1918 — красноармеец в 1-м повстанческом украинском полку.
• В 1918—1919 — красноармеец в 43-м добровольческом украинском полку.
• В 1919 вступил в Коммунистическую партию.
• В 1919—1920 — рядовой 365-го стрелкового полка 41-й стрелковой дивизии.
• В 1920 учился на курсах младшего командирского состава в Харькове, затем в составе сводного отряда курсантов служил на Юго-Западном фронте.
• В октябре 1920 — январе 1921 — командир взвода на пехотных курсах младшего командирского состава.
• В 1921 — помощник командира роты на пехотных курсах.
• В 1921—1923 учился в Высшей военной школе.
• В 1923—1924 — помощник командира роты в 8-м Крымском полку в Киеве.
• С 1924 проходил службу в Туркестане, где участвовал в боях против повстанческих формирований, за что награждён именными часами и нагрудным знаком «За боевые заслуги» Таджикской республики.
• В 1924—1925 — помощник командира роты в 9-м Туркестанском полку.
• В 1925—1926 — временный помощник командира этого полка.
• В 1926 — помощник начальника полковой школы.
• В 1926—1930 — командир роты, заместитель командира батареи в 3-м Туркестанском полку, затем вновь помощник начальника полковой школы в своём прежнем полку.
• В 1930—1931 — командир учебной роты.
• В 1931—1932 — начальник полковой школы.
• В 1932—1935 учился в Военной академии имени М. В. Фрунзе.
• В 1935—1938 — начальник штаба 78-го отдельного полка.
• В 1937 исключался из партии за критику политики коллективизации, но затем исключение было заменено на строгий выговор с предупреждением.
• В 1938 — начальник первой части штаба 26-й стрелковой дивизии, затем помощник начальника штаба 39-го стрелкового корпуса.
• В 1938 участвовал в боях с японскими войсками у озера Хасан.
• В 1938—1940 — помощник командира 39-й стрелковой дивизии.
• В феврале 1940 — марте 1942 — начальник штаба 26-го стрелкового корпуса.
• С марта 1942 — командир 389-й стрелковой дивизии на Закавказском фронте. Находясь на этом посту, во время оборонительных боёв в августе 1942 получил приказ о взрыве моста через Терек на участке Моздок-Червлёное и выполнил его. Однако часть подразделений Красной армии не успели до этого переправиться через реку и оказались отрезаны от основных сил. Виновником был признан Буняченко, которого отстранили от командования дивизией и отдали под суд.
• 2 сентября 1942 приговорён военным трибуналом Северной группы войск Закавказского фронта к расстрелу, с заменой приговора 10 годами лагерей с отбытием наказания после окончания войны.
• В октябре 1942 был назначен командиром 59-й отдельной стрелковой бригады. Принял эту воинскую часть серьёзно ослабленной, потерявшей в предыдущих боях более 35 % личного состава. В середине октября 1942 в жестоких оборонительных боях бригада понесла новые потери, а в ноябре была практически уничтожена. В этом поражении также был обвинён Буняченко, которому угрожал новый арест.
• В декабре 1942 взят в плен разведгруппой 2-й румынской пехотной дивизии в 25 км западнее Орджоникидзе (ныне Владикавказ).
• В мае 1943 подал заявление о вступлении в ряды Русской освободительной армии (РОА), преподавал в офицерской школе.
• С сентября 1943 — офицер связи РОА при штабе 7-й германской армии (Западный фронт).
• С 10 ноября 1944 — командир первой дивизии вооружённых сил Комитета освобождения народов России (ВС КОНР).
• 4 мая 1945 подписал соглашение о взаимодействии с участниками Пражского восстания против немцев.
• 6-8 мая 1945 первая дивизия под командованием Буняченко участвовала в боях против немцев в Праге и освободила некоторые части города — Рузыне, Зличин и Петршин и участвовали также в боях в других пражских кварталах — Страшницах и Панкраце.

В рядах Русской освободительной армии

В январе-июне 1943 года содержался в лагерях военнопленных в Крыму и Херсоне. В мае 1943 подал заявление о вступлении в ряды Русской освободительной армии (РОА), преподавал в офицерской школе. С сентября 1943 — офицер связи РОА при штабе 7-й германской армии (Западный фронт). Занимался инспекцией восточных добровольческих батальонов на побережье Франции, в июне-июле 1944 руководил сводным полком из двух восточных батальонов, который вёл боевые действия против англо-американских войск. За заслуги награждён немецким командованием Железным крестом 2-го класса и двумя медалями для восточных добровольцев.

С 10 ноября 1944 года — командир первой дивизии вооружённых сил Комитета освобождения народов России (ВС КОНР). Сформировал это соединение из различных подразделений русских добровольцев на немецкой службе, в том числе из 29-й гренадёрской дивизии СС, командиром которой был бригадефюрер Бронислав Каминский, расстрелянный ранее немцами за военные преступления. В состав первой дивизии вооружённых сил КОНР входили пять пехотных полков, артиллерийский полк, полк снабжения, сапёрный и запасной батальоны, отдельный разведывательный отряд, истребительно-противотанковый дивизион. Общая численность дивизии — 20 тысяч человек.

В феврале 1945 года произведён в генерал-майоры. С марта 1945 г. находился с дивизией на Восточном фронте, в середине апреля участвовал в боях на Одере, однако 16 апреля начал несанкционированный немецким командованием марш от линии фронта на Прагу, целью которого было соединение всех «власовских» войск на чешской территории.

4 мая 1945 года подписал соглашение о взаимодействии с участниками Пражского восстания против немцев. 6—8 мая первая дивизия под командованием Буняченко участвовала в боях против немцев в Праге.

Уже 7 мая 1945 г. Чешский национальный совет под влиянием местных коммунистов, преобладавших в совете, отказался от сотрудничества с РОА. В условиях, когда на Прагу наступали советские войска, Буняченко отвёл дивизию в сторону позиций американских войск на западе чешской территории. 12 мая 1945, получив информацию об отказе американцев принимать официальную капитуляцию дивизии, распустил её. Сам вместе со штабом сдался американцам, но уже 15 мая был передан советским военным органам.

Тюрьма, суд, казнь

Внешние изображения
	[bezformata.ru/content/Images/000/003/655/image3655964.jpg Власов и бывшие офицеры РОА на суде во время вынесения приговора.]
	[bezformata.ru/content/Images/000/003/655/image3655969.jpg Повешенные офицеры РОА Власов, Трухин, Буняченко и Меандров во дворе Бутырской тюрьмы.]

С 1945 содержался в тюрьме в Москве. Признал себя виновным на следствии и суде. Приговорён к смертной казни Военной коллегией Верховного Суда СССР. 1 августа 1946 г. был повешен во дворе Бутырской тюрьмы. Останки казнённых кремировали и захоронили в безымянном рву Донского монастыря.

Исторические оценки Пражских боёв

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Существует разные оценки этих событий. Согласно одним (представленным, в частности, в мемуарах оставшихся в живых «власовцев» и в части современных исторических работ), войска под командованием Буняченко спасли Прагу от разрушения нацистами и тысячи пражан от гибели. Другие исследователи считали, что так как итог противостояния между восставшими и нацистской армией был очевиден ввиду полного поражения Германии, вмешательство дивизии РОА на стороне восставших только усилило интенсивность боевых действий, что привело к дополнительным страданиям мирного населения и разрушению города. Третья точка зрения на события, представленная в советской военно-исторической литературе, роль РОА в спасении Праги и её жителей полностью отрицала. Однако факт остаётся фактом — советские войска вошли в Прагу уже после того, как город покинули части вермахта и РОА, которые поспешили перейти в зону американской оккупации, когда стало известно, что Прага вошла в советскую зону.

Литература

• Александров К. М. Офицерский корпус армии генерал-лейтенанта А. А. Власова. Биографический справочник. СПб., 2001.
• Александров К. М. Армия генерал-лейтенанта А. А. Власова. 1944—1945: Материалы к истории Вооружённых Сил КОНР. СПб, 2004.
• Гофман И. Власов против Сталина. Трагедия Русской освободительной армии. М., 2005.
• Залесский К. А. Кто был кто во Второй мировой войне. Союзники Германии. — М.: АСТ, 2004. — Т. 2. — 492 с. — ISBN 5-271-07619-9.
• Андреева Екатерина. Генерал Власов и Русское Освободительное Движение = Vlasov and the Russian Liberation Movement. — 1-е. — Cambridge: Cambridge University Press, 1987. — 370 p. — ISBN 1-870128710.

Ссылки

• [www.hrono.ru/biograf/bio_b/bunyachenko.html Биография Буняченко С. К. на сайте «Хронос»]

Отрывок, характеризующий Буняченко, Сергей Кузьмич

– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.