Микеланджело

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Буонарроти, Микеланджело»)
Перейти к: навигация, поиск
Микеланджело Буонарроти
Имя при рождении:

Микеланджело Буонарроти

Дата рождения:

6 марта 1475(1475-03-06)

Место рождения:

Капрезе-Микеланджело, близ Ареццо

Дата смерти:

18 февраля 1564(1564-02-18) (88 лет)

Страна:

Италия

Жанр:

скульптура
живопись
архитектура
поэзия

Стиль:

возрождение
барокко

Покровители:

Лоренцо Великолепный
Юлий II
Павел III

Микела́нджело Буонарро́ти, полное имя Микела́нджело ди Лодо́вико ди Леона́рдо ди Буонарро́ти Симо́ни (итал. Michelangelo di Lodovico di Leonardo di Buonarroti Simoni; 6 марта 1475, Капрезе — 18 февраля 1564, Рим)[⇨] — итальянский скульптор, художник, архитектор[⇨], поэт[⇨], мыслитель[⇨]. Один из крупнейших мастеров эпохи Возрождения[⇨] и раннего барокко. Его произведения считались наивысшими достижениями искусства Возрождения еще при жизни самого мастера[1][2]. Микеланджело прожил почти 89 лет, целую эпоху, от периода Высокого Возрождения к истокам Контрреформации. За этот период сменилось тринадцать Пап Римских — он выполнял заказы для девяти из них. Сохранилось много документов о его жизни и творчестве — свидетельства современников, письма самого Микеланджело, договоры, его личные и профессиональные записи. Микеланджело также был первым представителем западноевропейского искусства, чья биография была напечатана еще при его жизни[1].

Среди самых известных его скульптурных работ — «Давид», «Бахус», «Пьета», статуи «Моисея», «Лии» и «Рахили» для гробницы папы Юлия II. Джорджо Вазари, первый официальный биограф Микеланджело, писал, что «Давид» «отнял славу у всех статуй, современных и античных, греческих и римских»[3]. Одним из самых монументальных произведений художника являются фрески потолка Сикстинской капеллы, о которых Гёте писал, что: «Не увидев Сикстинской капеллы, трудно составить себе наглядное представление о том, что может сделать один человек» [4][5]. Среди его архитектурных свершений — проект купола Собора Святого Петра, лестницы библиотеки Лауренциана, площадь Кампидольо и другие. Исследователями считается, что искусство Микеланджело — это искусство, начинается и завершается изображением человеческого тела [6].





Жизнь и творчество

Детские годы

Микеланджело родился 6 марта 1475 года в тосканском городке Капрезе к северу от Ареццо, в семье обедневшего флорентийского дворянина Лодовико Буонарроти (итал. Lodovico (Ludovico) di Leonardo Buonarroti Simoni) (1444—1534), который в то время был 169-м Подеста[7]. В течение нескольких поколений представители рода Буонарроти—Симони были мелкими банкирами Флоренции, но Лодовико не удалось сохранить финансовое состояние банка, поэтому он время от времени занимал государственные должности[1][8]. Известно, что Лодовико гордился своим аристократическим происхождением, ведь род Буонарроти-Симони претендовал на кровное родство с маркграфиней Матильдой Каносскою, хотя не нашлось достаточных документальных данных для подтверждения этого. Асканио Кондиви утверждал, что сам Микеланджело в это верил, вспоминая аристократическое происхождение рода в своих письмах к племяннику Лионардо[9]. Уильям Уоллес писал[10]:

«До Микеланджело очень мало художников претендовали на такое происхождение. Художники не имели не только гербов, но и настоящих фамилий. Их называли в честь отца, профессии или города, и среди них такие известные современники Микеланджело как Леонардо да Винчи и Джорджоне»

Согласно записи Лодовико, который хранится в музее «Каза Буонарроти» (Флоренция), Микеланджело родился « (...) в понедельник утром, в 4 или 5:00 до рассвета». В этом реестре также указано, что крестины состоялись 8 марта в церкви Сан Джованни ди Капрезе, и перечислены крестные родители[11]:

О своей матери, Франческе ди Нери ди Миниато дель Сиена (итал. Francesca di Neri del Miniato di Siena), рано вышедшей замуж и умершей от истощения частыми беременностями в год шестилетия Микеланджело[12], последний ни разу не упоминает в своей объёмной переписке с отцом и братьями[13]. Лодовико Буонарроти не был богатым, и дохода от его маленького владения в деревне едва хватало на то, чтобы содержать множество детей. В связи с этим он вынужден был отдать Микеланджело кормилице, жене «скарпелино» из той же деревни, называвшейся Сеттиньяно. Там, воспитанный супружеской парой Тополино, мальчик научился разминать глину и владеть резцом раньше, чем читать и писать. Во всяком случае, своему другу и биографу Джорджо Вазари сам Микеланджело потом говорил:

«Если есть что хорошее в моём даровании, то это от того, что я родился в разрежённом воздухе аретинской вашей земли, да и резцы, и молот, которыми я делаю свои статуи, я извлёк из молока моей кормилицы»[14][7].

Микеланджело был вторым сыном Лодовико. Фриц Эрпели приводит года рождения его братьев Лионардо (итал. Lionardo) — 1473, Буонаррото (итал.  Buonarroto) — 1477, Джовансимоне (итал. Giovansimone) — 1479 и Джизмондо (итал. Gismondo) — 1481. В тот же год умерла мать, а 1485 года, через четыре года после ее смерти, Лодовико женился во второй раз. Мачехой Микеланджело стала Лукреция Убальдини[15]. Вскоре Микеланджело отдали в школу Франческо Галатеа да Урбино (итал. Francesco Galatea da Urbino) во Флоренции. Парень не проявлял особого наклона к учёбе и предпочитал общение с художниками и перерисовки церковных икон и фресок[16].

Юность. Первые произведения

В 1488 году отец Микеланджело смирился с наклонностями сына и поместил его учеником в мастерскую к художнику Доменико Гирландайо[17]. Здесь парень получил возможность ознакомиться с основными материалами и техникой, к этому же периоду относятся его карандашные копии произведений таких флорентийских художников как Джотто и Мазаччо, уже в этих копиях проявилось характерное для Микеланджело скульптурное видение форм[18]. К этому же периоду относится его картина «Мучения святого Антония» (копия гравюры Мартина Шонгауэра).

Он занимался там в течение одного года. Год спустя Микеланджело переходит в школу скульптора Бертольдо ди Джованни, существовавшую под патронатом Лоренцо де Медичи, фактического хозяина Флоренции. Медичи распознает талант Микеланджело и покровительствует ему. Приблизительно с 1490 до 1492 года Микеланджело находится при дворе Медичи. Здесь он познакомился с философами Платоновской академии (Марсилио Фичино, Анджело Полициано, Пико делла Мирандола и другие). Также он дружил с Джованни (второй сын Лоренцо, будущий папа Лев Х) и Джулио Медичи (внебрачный сын Джулиано Медичи, будущий папа Климент VII[19]). Возможно, в это время были созданы «Мадонна у лестницы» и «Битва кентавров». Известно, что в это время Пьетро Торриджано, который тоже был учеником Бертольдо, поссорившись с Микеланджело, ударом в лицо сломал нос парню[20]. После смерти Медичи в 1492 году Микеланджело возвращается домой.

В 1494—1495 годах Микеланджело живёт в Болонье, создаёт скульптуры для Арки святого Доминика. В 1495 году он возвращается во Флоренцию, где правит доминиканский проповедник Джироламо Савонарола, и создаёт скульптуры «Святой Йоханнес» и «Спящий Купидон». В 1496 году кардинал Рафаэль Риарио покупает мраморного «Купидона» Микеланджело и приглашает художника для работы в Рим, куда Микеланджело прибывает 25 июня. В 1496—1501 годах он создаёт «Вакха» и «Римскую Пьету».

В 1501 году Микеланджело возвращается во Флоренцию. Работы по заказу: скульптуры для «алтаря Пикколомини» и «Давид». В 1503 выполнены работы по заказу: «Двенадцать Апостолов», начало работы над «Святым Матфеем» для флорентинского собора. Приблизительно в 1503—1505 годах происходит создание «Мадонны Дони», «Мадонны Таддеи», «Мадонны Питти» и «брюггерской Мадонны». В 1504 году заканчивается работа над «Давидом»; Микеланджело получает заказ на создание «Битвы при Кашине».

В 1505 году скульптор был вызван римским папой Юлием II в Рим; тот заказал ему гробницу. Следует восьмимесячное пребывание в Карраре, выбор необходимого для работы мрамора. В 1505—1545 годах проводится (с перерывами) работа над гробницей, для которой создаются скульптуры «Моисей», «Связанный раб», «Умирающий раб», «Лия».

В апреле 1506 года — вновь возвращение во Флоренцию, в ноябре следует примирение с Юлием II в Болонье. Микеланджело получает заказ на бронзовую статую Юлия II, над которой работает в 1507 году (позже была разрушена).

В феврале 1508 года Микеланджело вновь возвращается во Флоренцию. В мае по просьбе Юлия II он едет в Рим для писания фресок потолка в Сикстинской капелле; над ними он работает до октября 1512 года.

В 1513 году Юлий II умирает. Джованни Медичи становится папой Львом Х. Микеланджело заключает новый договор на работу над гробницей Юлия II. В 1514 году скульптор получает заказ на «Христос с крестом» и капеллы папы Льва X в Энгельсбурге.

В июле 1514 года Микеланджело вновь возвращается во Флоренцию. Ему поступает заказ на создание фасада церкви Медичи Сан Лоренцо во Флоренции, и он подписывает третий договор на создание гробницы Юлия II.

В 15161519 годах состоялись многочисленные поездки за мрамором для фасада Сан Лоренцо в Каррару и Пьетразанту.

В 15201534 годах скульптор работает над архитектурным и скульптурным комплексом Капеллы Медичи во Флоренции, а также проектирует и строит Библиотеку Лауренцина.

В 1546 году художнику были доверены наиболее значительные в его жизни архитектурные заказы. Для папы Павла III он закончил Палаццо Фарнезе (третий этаж дворового фасада и карниз) и спроектировал для него новое убранство Капитолия, материальное воплощение которого продолжалось, однако, достаточно долго. Но, безусловно, наиболее важным заказом, препятствовавшим ему вплоть до самой смерти вернуться в родную Флоренцию, было для Микеланджело его назначение главным архитектором собора Святого Петра. Убедившись в таком доверии к нему и вере в него со стороны папы, Микеланджело, дабы показать свою добрую волю, пожелал, чтобы в указе было объявлено, что он служит на строительстве из любви к Богу и без какого-либо вознаграждения.

Скончался Микеланджело 18 февраля 1564 года в Риме. Погребён в церкви Санта-Кроче во Флоренции. Перед смертью он продиктовал завещание со всей свойственной ему немногословностью: «Я отдаю душу Богу, тело земле, имущество родным». По словам Бернини, великий Микеланджело перед смертью сказал, что сожалеет, что умирает именно тогда, когда только научился читать по слогам в своей профессии.

Произведения

Гений Микеланджело наложил отпечаток не только на искусство Возрождения, но и на всю дальнейшую мировую культуру. Деятельность его связана в основном с двумя итальянскими городами — Флоренцией и Римом. По характеру своего дарования он был прежде всего скульптор. Это ощущается и в живописных работах мастера, необычайно богатых пластичностью движений, сложных поз, отчётливой и мощной лепкой объёмов. Во Флоренции Микеланджело создал бессмертный образец Высокого Возрождения — статую «Давид» (1501—1504), ставшую на многие века эталоном изображения человеческого тела, в Риме — скульптурную композицию «Пьета́» (1498—1499), одно из первых воплощений фигуры мёртвого человека в пластике. Однако наиболее грандиозные свои замыслы художник смог реализовать именно в живописи, где он выступил подлинным новатором цвета и формы.

По заказу папы Юлия II он выполнил роспись потолка Сикстинской капеллы (1508—1512), представляющую библейскую историю от сотворения мира до потопа и включающую более 300 фигур. В 1534—1541 годах в той же Сикстинской капелле для папы Павла III исполнил грандиозную, полную драматизма фреску «Страшный суд». Поражают своей красотой и величием архитектурные работы Микеланджело — ансамбль площади Капитолия и купол Ватиканского собора в Риме.

Искусства достигли в нём такого совершенства, какого не найдешь ни у древних, ни у новых людей за многие и многие годы. Воображением он обладал таким и столь совершенным и вещи, представлявшиеся ему в идее, были таковы, что руками осуществить замыслы столь великие и потрясающие было невозможно, и часто он бросал свои творения, более того, многие уничтожал; так, известно, что незадолго до смерти он сжег большое число рисунков, набросков и картонов, созданных собственноручно, чтобы никто не смог увидеть трудов, им преодолевавшихся, и то, какими способами он испытывал свой гений, дабы являть его не иначе, как совершенным.

— Джорджо Вазари. «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих.» Т. V. М., 1971.

Известные работы

В 2007 году в архивах Ватикана была найдена последняя работа Микеланджело — зарисовка одной из деталей купола Собора Святого Петра. Рисунок, выполненный красным мелом, представляет собой «изображение детали одной из радиальных колонн, составляющих барабан купола собора Святого Петра в Риме». Считается, что это последняя работа знаменитого художника, выполненная незадолго до его смерти в 1564 году[21].

Это далеко не первый случай, когда работы Микеланджело находят в архивах и музеях. Так, в 2002 году в запасниках Национального музея дизайна[en] в Нью-Йорке среди работ неизвестных авторов эпохи Возрождения был найден другой рисунок: на листе бумаги размером 45×25 см художник изобразил менору — подсвечник для семи свечей. В начале 2015 года стало известно об обнаружении первой и, вероятно, единственной сохранившейся до наших дней бронзовой скульптуры Микеланджело — композиции из двух всадников на пантерах[22].

Поэтическое творчество

Микеланджело в наши дни больше известен как автор прекрасных статуй и выразительных фресок; однако мало кто знает о том, что знаменитый художник писал не менее замечательные стихи. Поэтическое дарование Микеланджело проявилось в полной мере только под конец его жизни. Некоторые из стихотворений великого мастера были положены на музыку и уже при его жизни завоевали немалую популярность, но впервые его сонеты и мадригалы были опубликованы только в 1623 году. До наших дней сохранилось около 300 стихотворений Микеланджело.

Исследованием поэтического творчества Микеланджело занимался, в частности, немецкий писатель Вильгельм Ланг, защитивший на данную тему диссертацию, опубликованную в 1861 году[23].

Внешность

Существует несколько портретов Микеланджело. Среди них — Себастьяно дель Пьомбо (ок. 1520), Джулиано Буджардини, Якопино дель Конте (1544—1545 г., Галерея Уффици), Марчелло Венусти (музей в Капитолии), Франциско д'Оланда (1538—1539 г.), Джулио Бонасоне (1546) и другие. Также его изображение было в биографии Кондиви, которая вышла в 1553 году, а в 1561 году Леоне Леони отчеканил монету с его изображением[24].

Описывая внешность Микеланджело, Ромен Роллан избрал за основу портреты Конте и д'Оланда[25]:

«Микеланджело был среднего роста, широкий в плечах и мускулистый (...). Голова у него была круглая, лоб квадратное, изрезанное морщинами, с сильно выраженными надбровными дугами. Черные, довольно редкие волосы, слегка кучерявились. Небольшие светло-карие глаза, цвет которых постоянно менялся, усеянные желтыми и голубыми крапинками (...). Широкий прямой нос с небольшой горбинкой (...). Тонко очерченные губы, нижняя губа немного выпирает. Жиденькие бакенбарды, и раздвоенная негустая бородка фавна (...) скуластое лицо с впалыми щеками.»

Тем не менее, в кинематографе предпочитали изображать его более привлекательным, чем он был в действительности[20].

Микеланджело не оставил после себя ни одного задокументированного автопортрета[20], однако, ряд его работ исследователями считается возможные изображения художника. Среди них - «Святой Прокл Болонский», голова Олоферна во фреске «Юдифь и Олоферн» на потолке Сикстинской капеллы, проигравший в скульптурной группе «Дух победы», лицо на снятой коже Святого Варфоломея (фреска «Страшный суд» ), Святой Никодим в «Пьете II»[26].

Считается также, что он изображен на фреске Рафаэля «Афинская школа»[27], хотя это утверждение не является однозначным[28]. После смерти Микеланджело, Даниеле да Вольтерра сделал посмертную маску скульптора и его бюст[25].

Духовные искания и личная жизнь

В 1536 году в Рим приехала Виттория Колонна, маркиза Пескара, где эта 47-летняя вдовая поэтесса заслужила глубокую дружбу 61-летнего Микеланджело. Виттория является единственной женщиной, имя которой прочно связывают с Микеланджело. Его стихи к ней… подчас трудно отличить от сонетов к юноше Томмазо Кавальери, к тому же известно, что Микеланджело сам подчас заменял обращение «синьор» на «синьора» перед тем, как пустить свои стихи в народ"[29]. (В будущем ещё раз цензуре его стихи были подвергнуты его внучатым племянником перед опубликованием).

Её отъезд в Орвьето и Витербо в 1541 году по причине восстания её брата Асканио Колонна против Павла III не вызывал изменения в её отношениях с художником, и они продолжали посещать друг друга и переписываться, как прежде. Она возвратилась в Рим в 1544 году.

Сонет №60

И высочайший гений не прибавит
Единой мысли к тем, что мрамор сам
Таит в избытке, — и лишь это нам
Рука, послушная рассудку, явит.

Жду ль радости, тревога ль сердце давит,
Мудрейшая, благая донна, — вам
Обязан всем я, и тяжел мне срам,
Что вас мой дар не так, как должно, славит.

Не власть Любви, не ваша красота,
Иль холодность, иль гнев, иль гнет презрений
В злосчастии моем несут вину, —

Затем, что смерть с пощадою слита
У вас на сердце, — но мой жалкий гений
Извлечь, любя, способен смерть одну.

Микеланджело

Биографы знаменитого художника отмечают: «Переписка этих двух замечательных людей представляет не только высокий биографический интерес, но и является прекрасным памятником исторической эпохи и редким примером живого обмена мыслей, полных ума, тонкой наблюдательности и иронии»[30].

Исследователи пишут по поводу сонетов, посвящённых Микеланджело Виттории: «Нарочитый, вынужденный платонизм их отношений усугубил и довёл до кристаллизации любовно-философский склад микеланджеловской поэзии, отразившей в значительной мере воззрения и стихотворчество самой маркизы, игравшей в течение 1530-х годов роль духовной руководительницы Микеланджело. Их стихотворная „корреспонденция“ вызывала внимание современников; едва ли не самым знаменитым был сонет 60, ставший предметом специального толкования»[31].

Записи бесед Виттории и Микеланджело, сильно обработанные, сохранились в посмертно опубликованных записях португальского художника Франческо д'Олланда[32].

Оценка

Микеланджело при жизни считался самым выдающимся мастером. Сейчас его относят к числу величайших мастеров за историю человечества. Значительное число его скульптур, картин и произведений архитектуры являются самыми знаменитыми в мире. Самая известная его работа, пожалуй, фрески на потолке Сикстинской капеллы[33].

См. также

Напишите отзыв о статье "Микеланджело"

Примечания

  1. 1 2 3 [www.britannica.com/EBchecked/topic/379957/Michelangelo/ Michelangelo] (англ.). Encyclopædia Britannica. Проверено 18 січня 2012. [www.webcitation.org/6HWgDvbw5 Архивировано из первоисточника 21 июня 2013].
  2. Wallace, 2010, с. 5.
  3. Вазарі, 1970, с. 312.
  4. «…Ohne die Sixtinische Kapelle gesehen zu haben, kann man sich keinen anschauenden Begriff machen, was ein Mensch vermag» (Dorothea Scholl. [books.google.com.ua/books?id=UPAmrjmGDhsC&dq=goethe+michelangelo&source=gbs_navlinks_s Von den «Grottesken» zum Grotesken: die Konstituierung einer Poetik des Grotesken in der italienischen Renaissance]. — LIT Verlag Münster, 2004. — 768 с.)  (нем.)
  5. [www.wisdomportal.com/Enlightenment/Goethe.html Johann Wolfgang von Goethe, Italian Journey (1786-1788), August 23, 1787] (англ.). Проверено 18 січня 2012. [www.webcitation.org/6HWgFp60Q Архивировано из первоисточника 21 июня 2013].
  6. Эрпель, 1990, с. 7.
  7. 1 2 Tolnay, 1943, с. 11.
  8. Брион, 2002, с. 6.
  9. Condivi, 1999, с. 5.
  10. WilliamE. Wallace,[www.amazon.com/Michelangelo-Artist-Man-his-Times/dp/0521111994 Michelangelo: The Artist, the Man, and his Times], Cambridge University Press  (англ.)
  11. Wallace, 2010, с. 63.
  12. Брион, 2002, с. 9.
  13. Charles Clément. [books.google.com.ua/books/about/Michelangelo.html?id=G-sDAAAAYAAJ&redir_esc=y Michelangelo]. — S. Low, Marston, Searle, & Rivington, ltd., 1892. — 5 с.  (англ.)
  14. Вазари, 1970, с. 298.
  15. Роллан, 1992, с. 91.
  16. Condivi, 1999, с. 9.
  17. Вазари, 1970, с. 299.
  18. [www.mikelangelo.ru/txt/1skulptor.shtml Скульптура — светоч живописи] (рос.). Проверено 20 января 2012. [www.webcitation.org/6HWgGSkyi Архивировано из первоисточника 21 июня 2013].
  19. Wallace, 2010, с. 30.
  20. 1 2 3 Shelley Esaak. [arthistory.about.com/b/2008/07/27/will-the-real-michelangelo-please-stand-up.htm Will the Real Michelangelo Please Stand Up?] (англ.) (27 июля 2008). Проверено 20 січня 2012. [www.webcitation.org/6HWgHGAfn Архивировано из первоисточника 21 июня 2013].
  21. [news.bbc.co.uk/hi/russian/international/newsid_7134000/7134950.stm Найден «последний эскиз» Микеланджело]
  22. Колпаков, Г. [www.gazeta.ru/science/2015/02/02_a_6397281.shtml Микеланджело передал привет спустя 500 лет. Найдена единственная не мраморная скульптурная композиция Микеланджело]. Газета. Ру (2.02.2015). — «Учёные сумели даже установить примерную дату создания бронзовой пары — между 1506 и 1508 годами»  Проверено 2 февраля 2015.
  23. Lang, Wilhelm. [openlibrary.org/works/OL5658966W/Michel_Angelo_Buonarroti_als_Dichter Michel Angelo Buonarroti als Dichter.] (нем.). Mäcken in Stuttgart . (1861). Проверено 2 ноября 2012. [www.webcitation.org/6BvTDs7Mc Архивировано из первоисточника 4 ноября 2012].
  24. [www.britishmuseum.org/explore/highlights/highlight_image.aspx?image=ps364193.jpg&retpage=22634 Lead medal of Michelangelo, by Leone Leoni] (англ.). The British Museum. Проверено 4 февраля 2012. [www.webcitation.org/6HWgii2DC Архивировано из первоисточника 21 июня 2013].
  25. 1 2 Роллан, 1992, с. 87—88.
  26. [www.michelangelomodels.com/m_portraits.html Яким був Мікеланджело?] (англ.). Проверено 4 февраля 2012. [www.webcitation.org/6HWgji4aD Архивировано из первоисточника 21 июня 2013].
  27. Carlos Hugo Espinel. [www.thelancet.com/journals/lancet/article/PIIS0140-6736%2899%2909070-4/fulltext Michelangelo's gout in a fresco by Raphael] (англ.). Volume 354, Issue 9196 2149 - 2151. The Lancet (18 декабря 1999). doi:[dx.doi.org/10.1016/S0140-6736(99)09070-4 10.1016/S0140-6736(99)09070-4]. Проверено 4 февраля 2012. [www.webcitation.org/6HWgks9GN Архивировано из первоисточника 21 июня 2013].
  28. Wolfgang Kuehn. [www.thelancet.com/journals/lancet/article/PIIS0140-6736%2805%2972230-3/fulltext Michelangelo's gouty knee] (англ.). Volume 355, Issue 9209. The Lancet (25 марта 2000). doi:[dx.doi.org/10.1016/S0140-6736(05)72230-3 10.1016/S0140-6736(05)72230-3]. Проверено 4 февраля 2012. [www.webcitation.org/6HWgm9Y8G Архивировано из первоисточника 21 июня 2013].
  29. [rictornorton.co.uk/michela.htm Richard Norton. The Passions of Michelangelo]
  30. Бриллиант С. М. [michelangelo.ru/5/tezaurus/244/statia_6113.html Микеланджело] (недоступная ссылка с 14-05-2013 (3990 дней) — история) серия ЖЗЛ
  31. [lib.web-malina.com/getbook.php?bid=3252&page=8 Стихи Микеланджело в переводе Эфроса]
  32. Francisco De Holanda, Dialogues with Michelangelo, Pallas Athene, 2006, ISBN 1-84368-015-7
  33. Michelangelo biography // Encyclopædia Britannica.

Литература

В кино

  • «Агония и Экстаз» / The Agony and the Ecstasy — реж. Кэрол Рид, (США-Великобритания, 1965)
  • Спектакль Г. Мацкявичюса "Преодоление"
  • Документальный фильм "Michelangelo Superstar" (Микеланджело суперзвезда)

Ссылки

  • [www.echo.msk.ru/programs/vsetak/55850/ Микеланджело Буонарроти. Он мог все. Программа «Эха Москвы» из цикла «Всё так», Часть 1] и [www.echo.msk.ru/programs/vsetak/56057/ Часть 2]
  • [www.artcyclopedia.com/artists/michelangelo_buonarroti.html на artcyclopedia.com]
  • [www.wga.hu/frames-e.html?/html/m/michelan/index.html на wga.hu]
  • [lib.ru/INOOLD/MIKELANDZHELO/ Поэзия Микеланджело в переводе А. М. Эфроса]
  • [www.florentine-society.ru/ Флорентийское Общество]
  • [www.tg-m.ru/articles/4-2013-41/mikelandzhelo-i-ego-vremya-albertina-vena Александр Бурганов "Микеланджело, Рисунок, Эпоха Возрождения"]. Журнал "Третьяковская галерея", #4 2013 (41)

Отрывок, характеризующий Микеланджело

– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.


Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.