Франсуаза-Мария де Бурбон

Франсуаза-Мария де Бурбон фр. Françoise Marie de Bourbon<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Мастерская Франсуа де Труа</td></tr>
Герцогиня Орлеанская
1701 — 1723
Предшественник:	Елизавета Шарлотта Пфальцская
Преемник:	Августа Баден-Баденская
Рождение:	4 мая 1677(1677-05-04) шато Ментенон, Франция
Смерть:	1 февраля 1749(1749-02-01) (71 год) дворец Пале-Рояль, Париж
Место погребения:	Церковь Мадлен Тренельской, Париж, Франция
Род:	Орлеанский дом Дом Бурбонов
Отец:	Людовик XIV
Мать:	Маркиза де Монтеспан
Супруг:	Филипп II Орлеанский
Автограф:

Франсуа́за-Мари́я де Бурбо́н (фр. Françoise Marie de Bourbon; 4 мая 1677, шато Ментенон — 1 февраля 1749, Париж) — внебрачный ребёнок (самая младшая дочь) короля Франции Людовика XIV и его официальной фаворитки маркизы де Монтеспан. После того, как король узаконил ребёнка, Франсуаза-Мария получила статус узаконенная дочь Франции (фр. fille légitimée de France). После легитимизации король удостоил её титула второй Мадемуазель де Блуа, и поэтому её называли Франсуаза-Мария де Блуа. Она вышла замуж в 1692 году в возрасте 14 лет за Филиппа Орлеанского, который доводился ей двоюродным братом. В этом браке было 8 детей, из которых четверо имели своих наследников.

Горделивая, неторопливая и привлекательная, она успешно вела интриги, направленные на устройство выгодных браков для множества своих дочерей, соперничая, главным образом, со своей родной сестрой Луизой Франсуазой, герцогиней Бурбонской. Тем не менее, она также имела небольшое политическое влияние, благодаря своей близости к государственной верхушке Франции той исторической эпохи. Она была вовлечена в Заговор Челламаре в 1718 году, целью которого было отстранение с поста Регента королевства её собственного супруга Филиппа Орлеанского и возвращение политического влияния её любимому старшему брату герцогу Мэнскому.

Маркиз д'Аржансон вспоминал, что она очень походила на свою мать, мадам Монтеспан, но при этом она обладала дисциплинированным умом своего отца, Людовика XIV, и его недостатками — несправедливостью и жестокостью.

Биография

Франсуаза-Мария родилась 4 мая 1677 года в шато де Ментенон, которым владела, начиная с 1674 года, мадам Ментенон, воспитательница внебрачных детей мадам Монтеспан от короля Людовика XIV.

Франсуазу-Марию, а также её младшего брата Луи-Александра, воспитывали мадам Моншеврёй, Кольбер и Жюссак. В детские годы её привозили в Версаль от случая к случаю, чтобы увидеться с родителями.

Подобно своей старшей сестре, Луизе Франсуазе, она унаследовала красоту своей матери. В своих воспоминаниях мадам де Келюс пишет, что Франсуаза-Мария была «от рождения застенчива и прелестна», а также «маленькая красавица с прекрасным лицом и красивыми руками; полностью соразмерными». От своей матери она также унаследовала пресловутое фамильное остроумие Мортемаров (на фр.). Надо отметить, что она особенно гордилась своим монаршим происхождением и тем, что от своего отца она унаследовала кровь Бурбонов. Уже по достижении зрелого возраста люди буду подшучивать над ней, говоря, что она «всегда помнила, что она принцесса, даже сидя на своём стульчаке» (фр. chaise percée).

Детские годы мадемуазель де Блуа

Франсуаза-Мария была узаконена королём Людовиком XIV 22 ноября 1681 года в возрасте 4,5 лет и получила титул учтивости Мадемуазель де Блуа, который прежде носила её старшая сводная сестра, Мария Анна де Бурбон, узаконенная дочь короля Людовика XIV и Луизы де Лавальер. В акте легитимизации не упоминалось имя её матери, поскольку мадам Монтеспан состояла в официальном браке с маркизом де Монтеспан, который мог заявить юридические права на ребёнка своей супруги от Людовика XIV.

Её старшие брат и сестра, Луи-Огюст и Луиза Франсуаза, были узаконены 19 декабря 1673 года, о чём имелась жалованная грамота, выпущенная Парижским парламентом.

Одновременно с Франсуазой-Марией был узаконен её младший брат Луи-Александр, получивший титул учтивости граф Тулузы. Она оставалась дружна с ним всю свою жизнь, как и со своим старшим братом Луи-Огюстом. Она не часто проводила время рядом с сестрой Луизой Франсуазой или сводным братом Великим Дофином.

Несмотря на то, что после громкого скандала с отравлениями расположение короля к мадам Монтеспан резко пошло на убыль, он продолжал одаривать официальную фаворитку подарками и обеспечил будущее Франсуазы-Марии, своей младшей дочери, устроив для неё выгодное замужество.

Замужество

Король Людовик XIV выбрал в мужья для Франсуазы-Марии своего племянника и её двоюродного брата Филиппа, герцога Шартрского (в будущем — регента Франции Филиппа II Орлеанского), единственного сына своего брата Филиппа I Орлеанского. Это решение короля стало шоком для матери жениха, принцессы Палатинской, чьё предубеждение по отношению ко множеству внебрачных детей Людовика XIV было общеизвестно. Узнав о том, что её юный сын согласился на этот брак, она ударила его в присутствии всего двора, и повернулась спиной к королю, склонившемуся перед ней в почтительном поклоне.

По случаю женитьбы молодых король Людовик XIV передал парижский дворец Пале-Рояль в собственность родителям жениха — Филиппу Орлеанскому и его супруге принцессе Палатинской. До этого времени Орлеанские пользовались дворцом в качестве резиденции, но не владели им. Поначалу этот дворец назывался Пале-Кардиналь (Кардинальским дворцом) и был передан в собственность короны в 1642 году по завещанию построившего его кардинала Ришельё. Король Людовик XIV также пообещал жениху высокую военную должность и распорядился выдать 100 000 ливров из казны фавориту отца жениха, шевалье де Лоррену.

Узнав о личности своего будущего супруга, Франсуаза-Мария заметила, «Меня не заботит, любит ли он меня; главное выйти за него замуж».

Приданое Франсуазы-Марии, обещанное её отцом Людовиком XIV, составляло более 2 миллионов ливров, что было в 2 раза больше приданого её старшей сестры Луизы-Франсуазы, выплаченного при её браке с прицем Конде. Эта разница стала причиной огромной неприязни между двумя сёстрами. Обещанное приданое было выплачено только после окончания войны Аугсбургской лиги в 1697 году. Луиза-Франсуаза, пытаясь выразить своё недовольство размером приданого, не пришла на помолвку своей младшей сестры, которая проходила 17 февраля за день до венчания.

Венчание 14-летней Франсуазы-Марии и 17-летнего Филиппа, герцога Шартрского, произошло 18 февраля 1692 года в часовне Версальского дворца. Эта часовня существовала до 1710 года, после чего на её месте началось строительство салона Геркулеса. Обряд венчания проводил кардинал де Буйон — представитель династии Латур д’Овернь. Семью годами ранее, в 1685 году, кардинал де Буйон отказался участвовать в венчании герцога Бурбонского с Луизой Франсуазой (старшей сестрой Франсуазы-Марии и ещё одной внебрачной дочерью Людовика XIV) и поэтому был отправлен в изгнание. Однако его вызвали обратно из ссылки для венчания Франсуазы-Марии и герцога Шартрского. После церемонии венчания был устроен торжественный обед в Зеркальной галерее Версаля, на котором присутствовали все принцы крови и принцессы. Среди гостей церемонии также присутствовали свергнутый король Англии и его супруга. На церемонии отхода молодожёнов ко сну королеве Англии выпала честь подавать новой герцогине Шартрской её ночную сорочку.

Мать невесты, бывшую официальную фаворитку короля мадам Монтеспан, которая уже почти год жила в парижском монастыре, не пригласили на церемонию венчания дочери.

Супружеская жизнь молодых была полна раздоров. Вскоре после женитьбы Филипп открыто высмеял тяжёлый характер своей жены, дав ей прозвище мадам Сатана. Её свекровь вспоминала, что в первые годы замужества Франсуаза-Мария напивалась до беспамятства 3—4 раза в неделю.

Приятель её супруга и знаменитый мемуарист, герцог Сен-Симон, писал о ней примерно в 1710 году:

...величавая во всех отношениях; её лицо, шея и руки изумляли; у неё был допустимый рот и прекрасные, но немного крупные зубы; её щеки были немного великоваты, но это не портило её красоту. Большим недостатком были её брови, редкие и рыжие, практически без волос; однако, у неё были прекрасные ресницы, плотные, каштанового оттенка. Она не сутулилась, но одна половина тела у неё была крупнее другой, из-за чего её походка была кособока; и этот дефект её фигуры указывал на иное обстоятельство, доставляющее более серьёзные неприятности в обществе, и беспокоившее её саму.

Оригинальный текст (англ.)  

in every way majestic ; her complexion, her throat, her arms, were admirable; she had a tolerable mouth, with beautiful teeth, somewhat long; and cheeks too broad and too pendant, which interfered with, but did not spoil her beauty. What disfigured her the most were her eyebrows, which were, so to speak, peeled and red, with very little hair ; she had, however, fine eyelashes, with well-set, chestnut-coloured hair. Without being humpbacked or deformed, she had one side larger than the other, which caused her to walk awry; and this defect in her figure indicated another, which was more troublesome in society and which inconvenienced herself.

— Сен-Симон, Мемуары

Честолюбие «внучки Франции»

Поскольку её супруг был законнорожденным внуком короля Франции Людовика XIII, Франсуаза-Мария получила статус внучки Франции (фр. petite-fille de France), и к ней полагалось обращаться Ваше Королевское Высочество. Более того, молодожёнам было дозволено, путешествуя, останавливаться на ночлег в одном месте с королём, принимать пищу совместно с ним, и они были удостоены права занимать кресла с подлокотниками в присутствии короля. Являясь в результате замужества герцогиней Шартрской, Франсуаза-Мария по старшинству своего титула стояла после герцогини Бургундской и своей свекрови, герцогини Орлеанской.

Из всех своих братьев и сестёр Франсуаза-Мария получила самый выгодный брак, за исключением Дофина, который в 1680 году женился на своей кузине Марии Анне Виктории Баварской.

В этом браке родилось 8 детей, некоторые из которых позже, в период регентства супруга Франсуазы-Марии, вступили в брак с другими монаршими династиями Европы. К её детям использовалось почтительное обращение Ваша Светлость, поскольку они были детьми легитимных внуков Франции. Франсуаза-Мария была очень недовольна тем, что её детей не признали внуками короля. По этому поводу Сен-Симон писал:

Голова герцогини Орлеанской была полна фантазиями, которые она не сумела реализовать… Не удовлетворённая существующим статусом «Внучки Франции», который достался ей через супруга, она не могла смириться с тем, что её дети имели более низкий статус «принцев крови». Придуманный ею статус был «серединка на половинку» — её дети были известны как «правнуки Франции».

Оригинальный текст (англ.)  

The duchesse d'Orléans had a head filled with fantasies that she could not realise...Not content with the modern rank of Grand-daughter of France, which she enjoyed through her husband, she could not bear the idea that her children were only Princes of the Blood and dreamed up a rank for them that was betwixt and between; they were known as Great-Grandchildren of France...

— Сен-Симон Arthur Goldhammer. Saint-Simon and the court of Louis XIV. — Лондон: The University of Chicago Press, 2001. — P. 33.

Пытаясь решить этот вопрос, Франсуаза-Мария даже обращалась к королю, своему отцу, но тот отклонил её просьбу, поскольку он сам был автором тщательно выстроенных жёстких субординаций в придворном этикете.

Герцогиня Орлеанская

В 1701 году после смерти «единственного брата короля» Филиппа I Орлеанского, его 27-летний сын и супруг Франсуазы-Марии наследовал титул герцога Орлеанского, а также все остальные титулы и поместья отца, став, таким образом, главой Орлеанского дома. Новая герцогиня Орлеанская в придворной субординации опередила свою свекровь и стала второй женщиной в королевстве, уступая только Дофине, герцогине Бургундской. Филипп Орлеанский скончался в замке Сен-Клу после горячей ссоры, произошедшей в Марли с королём Людовиком XIV, по поводу недопустимости открытых прогулок перед Франсуазой-Марией молодого герцога Шартрского вместе со своей беременной фавориткой, Марией-Луизой де Сери. Филипп, её свёкор и дядя, не испытывал нежных чувств к Франсуазе-Марии.

Новые герцог и герцогиня Орлеанские вели роскошную жизнь в парижском дворце Пале-Рояль, а также в замке Сен-Клу, находившемся в 10 километрах западу от Парижа. Личные апартаменты герцога и герцогини в Пале-Рояль проектировал и декорировал титулованный Жан Берен.

В то время как её супруг вёл распущенную жизнь большого женолюба, Франсуаза-Мария жила не сплетничая, весьма тихо, в противоположность своим сёстрам, Луизе Марии и Луизе Франсуазе, а также их старшему брату Луи-Огюсту. Остроумная и обворожительная, она предпочитала общество своей кузины герцогини Сфорца, которая была дочерью Габриелы, старшей сестры мадам Монтеспан. В её ближний круг входили и другие кузины. Её фрейлиной была графиня Кастри, в девичестве Мария Елизавета де Рошешуар, дочь брата мадам Монтеспан Луи Виктора. Её почётным кавалером (фр. chevalier d'honneur) был граф Кастри. Также она была близка с другой кузиной Дианой Габриелой Дама де Тианж, ещё одной дочерью Габриелы, старшей сестры мадам Монтеспан.

В 1703 году в Версале Франсуаза-Мария родила сына, который впоследствии продолжил Орлеанскую династию. У неё это уже был пятый ребёнок, и первый мальчик. Когда Людовику XIV сообщили о рождении этого ребёнка король дал ему имя Людовик (предположительно, в свою честь) и удостоил его содержания, размер которого обычно соответствовал статусу Первого принца крови. Франсуаза-Мария и Людовик впоследствии всегда были близки друг другу. Свекровь Франсуазы-Марии часто сетовала, что её внук больше пошёл в мать, чем в отца.

В 1707 году, вскоре после своего 30-го дня рождения, Франсуаза-Мария потеряла свою мать, мадам Монтеспан, которая с момента своего официального отъезда из Версаля в 1691 году, жила в глубоком покаянии в женской обители Святого Иосифа в Париже. Мадам Монтеспан была официальной фавориткой короля Людовика XIV в период с 1667 по 1683 год и родила ему семь детей, которым сейчас Людовик XIV запретил носить траур по своей матери. Однако, стремясь хоть как то почтить память матери, трое младших детей, герцогиня Орлеанская, герцогиня Бурбонская и граф Тулузы, перестали появляться при дворе. Их самый старший брат, герцог Мэнский, напротив с трудом скрывал радость от смерти матери, с которой никогда не был близок. Он был её главным наследником и получил всё её огромное состояние, а также шато Кланьи, дворец рядом с Версальским дворцом, где в 1678 году на свет появился последний внебрачный ребёнок мадам Монтеспан, Луи-Александр, граф Тулузы.

После того как в 1709 году скончался принц Конде, титул Первый принц крови официально перешёл от дома Конде к Орлеанскому дому. Поэтому её муж, герцог Орлеанский, получил право на почётное обращение Месье принц. А сама Франсуаза-Мария соответственно получила право титуловаться как Мадам принцесса. Однако, эти стили никогда не использовались.

Такой переход титула от дома Конде к Орлеанскому дому существенно обострил неприязнь между Франсуазой-Марией и её старшей сестрой, Луизой-Франсуазой, которая теперь стала принцессой Конде, и после этого носила титул Мадам герцогиня до своей смерти в 1743 году, и по-прежнему была известна как герцогиня Бурбонская.

В пылу соперничества за титулы и богатство со своей старшей сестрой, Франсуаза-Мария особенно сильно заботилась о более выгодных браках своих детей. К 1710 году самый младший законный внук короля Людовика XIV, 23-летний Карл Беррийский, оставался не женат. Предполагалась его женитьба на Луизе Елизавете, дочери Луизы-Франсуазы. Франсуаза-Мария сделала всё, чтобы помешать этому браку, и упрочить свои связи с французским престолом. 6 июля 1710 года она обеспечила брак своей старшей дочери Марии Луизы Елизаветы Орлеанской с Карлом Беррийским, к неудовольствию своей сестры, герцогини Бурбонской. Этот брачный союз ещё больше усилил конфликт между двумя сёстрами, поскольку он принёс Марии Луизе Елизавете титул внучки Франции; никто из детей Конде не сможет обладать этим титулом.

9 апреля 1714 года Франсуаза-Мария участвовала в крещении своей племянницы Луизы-Франсуазы де Бурбон (1707—1743), единственной дочери её старшего брата, герцога Мэнского. Девочка была названа в честь сестры и соперницы Франсуазы-Марии, герцогини Бурбонской, и носила почётный титул Мадемуазель дю Мэн. Франсуазе-Марии помогал молодой Дофин, будущий король Людовик XV.

После смерти Людовика XIV в 1715 году 5-летний Дофин становится новым королём Франции Людовиком XV. Было необходимо назначить регента на период малолетства нового короля и возникли крупные разногласия между старшим братом Франсуазы-Марии, герцогом Мэнским, и её супругом, герцогом Орлеанским, боровшимся за пост регента. Симпатии Парижского парламента были на стороне её мужа, который и был объявлен регентом. Будучи супругой де-факто правителя Франции, Франсуаза-Мария стала самой влиятельной женщиной в королевстве. В период регентства она правила двором и супруг повысил её годовое содержание до 400 000 ливров.

В марте 1719 года она купила шато Баньоле в коммуне Баньоле, восточном пригороде Парижа, и после её смерти имение унаследовал сын, Людовик Орлеанский. Франсуаза-Мария поручила ландшафтному архитектору Клоду Дего расширить имение. Дего, бывший племянником знаменитого садовника Людовика XIV, Андре Ленотра, уже работал над шато Со по заказу герцога Мэнского.

Семейная жизнь

Множество дочерей Франсуазы-Марии были известны своим легкомысленным поведением.

Мария Луиза Елизавета, герцогиня Беррийская, имела множество любовников и несколько беременностей. Овдовев, уже к 1719 году она была снова в тягости. Другая дочь, Шарлотта Аглая, имела связь с герцогом Ришельё. После того как эта связь была обнаружена, Франсуаза-Мария со своим супругом принялись искать подходящую партию для своей любимицы. Их выбор остановился на наследнике Моденского герцогства (будущем герцоге Модены). В то же самое время был разоблачён Заговор Челламаре. За участие в этом плохо подготовленном заговоре герцог и герцогиня Мэнские были высланы из Парижа, а герцог Ришельё был арестован и на некоторое время помещён в Бастилию.

Франсуаза-Мария пыталась выдать замуж одну из своих дечерей — Луизу Аделаиду или Шарлотту Аглаю — за Луи-Огюста, принца Домба, старшего сына герцога Мэнского, но обе отказались от своего двоюродного брата.

В 1721 году были достигнуты брачные соглашения с испанским королевским домом в отношении двух других дочерей, Луизы Елизаветы и Филиппы Елизаветы. 11-летняя Луиза Елизавета должна была выйти замуж за испанского инфанта Луиса I, наследника испанского трона, а 6-летняя Филиппа Елизавета должна была выйти замуж за младшего сводного брата Луиса I, инфанта Карла. Состоялся только брак Луизы Елизаветы, но и тот был бездетным, позже аннулирован, и она вернулась во Францию.

В декабре 1723 года скончался супруг 46-летней Франсуазы-Марии и она удалилась в поместье Сен-Клу.

В 1724 году её сын Людовик, новый герцог Орлеанский, женился на Августе Баден-Баденской, дочери одного из недругов его отца, Людвига Вильгельма, маркграфа Баден-Бадена. Среди претенденток на этот брак были его двоюродная сестра Елизавета Александрина и две великие княжны из России, дочери Петра I, Анна Петровна и её сестра Елизавета Петровна. Но сын Франсуазы-Марии был отвергнут русским двором из-за своего титула. Не будучи сыном или внуком Франции, Людовик обладал титулом Его Светлости, тогда как каждая из русских великих княжон обладала более высоким титулом Её Императорского высочества.

В 1725 году Франсуаза-Мария устраивала брак своего кузена, юного короля Франции Людовика XV, с польской принцессой Марией Лещинской. Являясь вдовствующей герцогиней Орлеанской, она оставалась одной из самых важных дам двора. Тем не менее, её положение со временем сильно слабело по мере появления дочерей у королевской пары. Вторая из восьми дочерей короля, Мадам Генриетта, была влюблена во внука Франсуазы-Марии, Луи-Филиппа Орлеанского. Однако, Людовик XV не одобрил этот брак, поскольку не желал приближения Орлеанского дома к трону Франции.

После этого король настойчиво помогал вдовствующей герцогине найти подходящую пару её внуку. По указанию своего сына Франсуаза-Мария обсуждала со своей племянницей, Луизой Елизаветой де Бурбон, брак своего внука с её привлекательной дочерью Луизой Генриеттой. Этот брак наконец то объединил внука Франсуазы-Марии с внучкой её сестры и соперницы Луизы Франсуазы, герцогини Бурбонской.

69-летняя Франсуаза-Мария застала рождение их сына в 1747 году, будущего Филиппа Эгалите.

Следующей выходила замуж её самая младшая дочь. Луиза-Диана, любимица бабушки, принцессы Палатинской, была помолвлена 15-летней с юным Людовиком Франсуа, принцем Конти, свадьба с которым состоялась в Версале в 1732 году. Луиза умерла при вторых родах в шато д'Исси. Единственный ребёнок Луизы-Дианы стал последним принцем Конти, впоследствии взявшим в жёны принцессу Моденскую Марию Фортунату. Невеста была дочерью своенравной Шарлотты-Аглаи.

Шарлотта-Аглая оказалась самым трудным ребёнком Франсуазы-Марии. Она неоднократно возвращалась во Францию из Модены в, так называемую, добровольную ссылку, и Франсуаза-Мария со своим сыном Людовиком, не обращали на неё внимания. Она вернулась обратно в Модену в 1737 году когда стала владетельной герцогиней Модены.

Последние годы

В 1739 году в возрасте 72 лет скончалась старшая сводная сестра Франсуазы-Марии, Мария-Анна де Бурбон, вдовствующая принцесса Конти. Спустя три года, в 1742 году, в парижском Люксембургском дворце скончалась её четвёртая дочь, Луиза Елизавета. Церемония похорон Луизы Елизаветы прошла в парижской церкви Сен-Сюльпис. Как ни странно, похороны прошли в той же церкви, где в 1663 году сочеталась законным браком мать Франсуазы-Марии с маркизом де Монтеспан. Епископом церкви был Луи-Шарль де Сен-Альбен, внебрачный сын мужа Франсуазы-Марии.

Её вторая дочь, Луиза Аделаида, умерла от оспы в феврале 1743 года в Париже, отслужив 15 лет аббатисой Шелле; спустя 4 месяца, в июне 1743 года, в парижском Бурбонском дворце скончалась сестра и соперница Франсуазы-Марии, вдовствующая герцогиня де Бурбон.

В декабре 1744 года в Версале самая старшая внучка Франсуазы-Марии принцесса Моденская вышла замуж за самого состоятельного человека во Франции, герцога Пентьевра; Пентьевр был единственным законным сыном младшего брата Франсуазы-Марии, графа Тулузы. Вследствие этого брачного союза, Франсуаза-Мария стала пра-пра-бабкой короля Французов Луи-Филиппа I.

Франсуаза-Мария является пра-бабкой Луи-Александра де Бурбон, принца Ламбаль, супруга одной из самых близких подруг королевы Марии-Антуанетты, принцессы Марии-Луизы Савойской, более известной как принцесса де Ламбаль.

Франсуаза-Мария скончалась 1 февраля 1749 года в Париже во дворце Пале-Рояль после длительной болезни. Она была последним живущим ребёнком короля Людовика XIV. Своего супруга она пережила на 26 лет. Двое её детей жили дальше — Шарлотта-Аглая и Людовик, герцог Орлеанский. Её похоронили 06 февраля в парижской церкви Мадлен Тренельской (фр. Église de la Madeleine de Tresnel), старой церкви бенедиктинцев на улице Rue de Charonne. Тренель находился возле её любимого шато Баньоле. Её сердце было передано в Валь-де-Грас, считавшийся фамильным склепом Орлеанского дома.

Дети

1. Мадемуазель де Валуа (17 декабря 1693 года — 17 октября 1694 года); умерла в младенчестве.
2. Мария Луиза Елизавета Орлеанская (20 августа 1695 года — 21 июля 1719 года); вышла замуж за Карла, герцога Беррийского (имели наследников).
3. Луиза Аделаида Орлеанская (13 августа 1698 года — 10 февраля 1743 года); аббатиса Шелль.
4. Шарлотта Аглая Орлеанская (20 октября 1700 года — 19 января 1761 года); вышла замуж за Франческо III д’Эсте (имели наследников).
5. Людовик де Бурбон, герцог Орлеанский (4 августа 1703 года — 4 февраля 1752 года); взял в жёны Августу Баден-Баденскую (имели наследников).
6. Луиза Елизавета Орлеанская (11 декабря 1709 года — 16 июня 1742 года); вышла замуж за Луиса I, будущего короля Испании (без наследников).
7. Филиппина Елизавета Орлеанская (18 декабря 1714 года — 21 мая 1734 года); (без наследников).
8. Луиза Диана Орлеанская (27 июня 1716 года — 26 сентября 1736 года); вышла замуж за Людовика Франсуа, принца Конти (имели наследников).

Литература

• Antonia (Lady) Fraser. Love and Louis XIV: The Women in the Life of the Sun King. — Orion, 2008. — 512 p. — ISBN 0297857924.
• Claude Dufresne. Les Orléans. — Criterion, 1991. — 413 p. — ISBN 2903702578.
• Christine Pevitt. [books.google.ru/books?isbn=0871136953 Phillipe, Duc D'Orléans: Regent of France]. — Pgw, 1997. — 366 p. — ISBN 0871136953.
• Ézéchiel Spanheim. [books.google.ru/books?id=88pnAAAAMAAJ Relation de la cour de France en 1690]. — Mercure de France, 1973. — 427 p.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Франсуаза-Мария де Бурбон

Отрывок, характеризующий Франсуаза-Мария де Бурбон

«P.S.Donnez moi des nouvelles de votre frere et de sa charmante petite femme».
[Вся Москва только и говорит что о войне. Один из моих двух братьев уже за границей, другой с гвардией, которая выступает в поход к границе. Наш милый государь оставляет Петербург и, как предполагают, намерен сам подвергнуть свое драгоценное существование случайностям войны. Дай Бог, чтобы корсиканское чудовище, которое возмущает спокойствие Европы, было низвергнуто ангелом, которого Всемогущий в Своей благости поставил над нами повелителем. Не говоря уже о моих братьях, эта война лишила меня одного из отношений самых близких моему сердцу. Я говорю о молодом Николае Ростове; который, при своем энтузиазме, не мог переносить бездействия и оставил университет, чтобы поступить в армию. Признаюсь вам, милая Мари, что, несмотря на его чрезвычайную молодость, отъезд его в армию был для меня большим горем. В молодом человеке, о котором я говорила вам прошлым летом, столько благородства, истинной молодости, которую встречаешь так редко в наш век между двадцатилетними стариками! У него особенно так много откровенности и сердца. Он так чист и полон поэзии, что мои отношения к нему, при всей мимолетности своей, были одною из самых сладостных отрад моего бедного сердца, которое уже так много страдало. Я вам расскажу когда нибудь наше прощанье и всё, что говорилось при прощании. Всё это еще слишком свежо… Ах! милый друг, вы счастливы, что не знаете этих жгучих наслаждений, этих жгучих горестей. Вы счастливы, потому что последние обыкновенно сильнее первых. Я очень хорошо знаю, что граф Николай слишком молод для того, чтобы сделаться для меня чем нибудь кроме как другом. Но эта сладкая дружба, эти столь поэтические и столь чистые отношения были потребностью моего сердца. Но довольно об этом.
«Главная новость, занимающая всю Москву, – смерть старого графа Безухого и его наследство. Представьте себе, три княжны получили какую то малость, князь Василий ничего, а Пьер – наследник всего и, сверх того, признан законным сыном и потому графом Безухим и владельцем самого огромного состояния в России. Говорят, что князь Василий играл очень гадкую роль во всей этой истории, и что он уехал в Петербург очень сконфуженный. Признаюсь вам, я очень плохо понимаю все эти дела по духовным завещаниям; знаю только, что с тех пор как молодой человек, которого мы все знали под именем просто Пьера, сделался графом Безухим и владельцем одного из лучших состояний России, – я забавляюсь наблюдениями над переменой тона маменек, у которых есть дочери невесты, и самих барышень в отношении к этому господину, который (в скобках будь сказано) всегда казался мне очень ничтожным. Так как уже два года все забавляются тем, чтобы приискивать мне женихов, которых я большею частью не знаю, то брачная хроника Москвы делает меня графинею Безуховой. Но вы понимаете, что я нисколько этого не желаю. Кстати о браках. Знаете ли вы, что недавно всеобщая тетушка Анна Михайловна доверила мне, под величайшим секретом, замысел устроить ваше супружество. Это ни более ни менее как сын князя Василья, Анатоль, которого хотят пристроить, женив его на богатой и знатной девице, и на вас пал выбор родителей. Я не знаю, как вы посмотрите на это дело, но я сочла своим долгом предуведомить вас. Он, говорят, очень хорош и большой повеса. Вот всё, что я могла узнать о нем.
Но будет болтать. Кончаю мой второй листок, а маменька прислала за мной, чтобы ехать обедать к Апраксиным.
Прочитайте мистическую книгу, которую я вам посылаю; она имеет у нас огромный успех. Хотя в ней есть вещи, которые трудно понять слабому уму человеческому, но это превосходная книга; чтение ее успокоивает и возвышает душу. Прощайте. Мое почтение вашему батюшке и мои приветствия m lle Бурьен. Обнимаю вас от всего сердца. Юлия.
PS. Известите меня о вашем брате и о его прелестной жене.]
Княжна подумала, задумчиво улыбаясь (при чем лицо ее, освещенное ее лучистыми глазами, совершенно преобразилось), и, вдруг поднявшись, тяжело ступая, перешла к столу. Она достала бумагу, и рука ее быстро начала ходить по ней. Так писала она в ответ:
«Chere et excellente ami. Votre lettre du 13 m'a cause une grande joie. Vous m'aimez donc toujours, ma poetique Julie.
L'absence, dont vous dites tant de mal, n'a donc pas eu son influenсе habituelle sur vous. Vous vous plaignez de l'absence – que devrai je dire moi, si j'osais me plaindre, privee de tous ceux qui me sont chers? Ah l si nous n'avions pas la religion pour nous consoler, la vie serait bien triste. Pourquoi me supposez vous un regard severe, quand vous me parlez de votre affection pour le jeune homme? Sous ce rapport je ne suis rigide que pour moi. Je comprends ces sentiments chez les autres et si je ne puis approuver ne les ayant jamais ressentis, je ne les condamiene pas. Me parait seulement que l'amour chretien, l'amour du prochain, l'amour pour ses ennemis est plus meritoire, plus doux et plus beau, que ne le sont les sentiments que peuvent inspire les beaux yeux d'un jeune homme a une jeune fille poetique et aimante comme vous.
«La nouvelle de la mort du comte Безухой nous est parvenue avant votre lettre, et mon pere en a ete tres affecte. Il dit que c'etait avant derienier representant du grand siecle, et qu'a present c'est son tour; mais qu'il fera son possible pour que son tour vienne le plus tard possible. Que Dieu nous garde de ce terrible malheur! Je ne puis partager votre opinion sur Pierre que j'ai connu enfant. Il me paraissait toujours avoir un coeur excellent, et c'est la qualite que j'estime le plus dans les gens. Quant a son heritage et au role qu'y a joue le prince Basile, c'est bien triste pour tous les deux. Ah! chere amie, la parole de notre divin Sauveur qu'il est plus aise a un hameau de passer par le trou d'une aiguille, qu'il ne l'est a un riche d'entrer dans le royaume de Dieu, cette parole est terriblement vraie; je plains le prince Basile et je regrette encore davantage Pierre. Si jeune et accable de cette richesse, que de tentations n'aura t il pas a subir! Si on me demandait ce que je desirerais le plus au monde, ce serait d'etre plus pauvre que le plus pauvre des mendiants. Mille graces, chere amie, pour l'ouvrage que vous m'envoyez, et qui fait si grande fureur chez vous. Cependant, puisque vous me dites qu'au milieu de plusurs bonnes choses il y en a d'autres que la faible conception humaine ne peut atteindre, il me parait assez inutile de s'occuper d'une lecture inintelligible, qui par la meme ne pourrait etre d'aucun fruit. Je n'ai jamais pu comprendre la passion qu'ont certaines personnes de s'embrouiller l'entendement, en s'attachant a des livres mystiques, qui n'elevent que des doutes dans leurs esprits, exaltant leur imagination et leur donnent un caractere d'exageration tout a fait contraire a la simplicite chretnne. Lisons les Apotres et l'Evangile. Ne cherchons pas a penetrer ce que ceux la renferment de mysterux, car, comment oserions nous, miserables pecheurs que nous sommes, pretendre a nous initier dans les secrets terribles et sacres de la Providence, tant que nous portons cette depouille charienelle, qui eleve entre nous et l'Eterienel un voile impenetrable? Borienons nous donc a etudr les principes sublimes que notre divin Sauveur nous a laisse pour notre conduite ici bas; cherchons a nous y conformer et a les suivre, persuadons nous que moins nous donnons d'essor a notre faible esprit humain et plus il est agreable a Dieu, Qui rejette toute science ne venant pas de Lui;que moins nous cherchons a approfondir ce qu'il Lui a plu de derober a notre connaissance,et plutot II nous en accordera la decouverte par Son divin esprit.
«Mon pere ne m'a pas parle du pretendant, mais il m'a dit seulement qu'il a recu une lettre et attendait une visite du prince Basile. Pour ce qui est du projet de Marieiage qui me regarde, je vous dirai, chere et excellente amie, que le Marieiage, selon moi,est une institution divine a laquelle il faut se conformer. Quelque penible que cela soit pour moi, si le Tout Puissant m'impose jamais les devoirs d'epouse et de mere, je tacherai de les remplir aussi fidelement que je le pourrai, sans m'inquieter de l'examen de mes sentiments a l'egard de celui qu'il me donnera pour epoux. J'ai recu une lettre de mon frere, qui m'annonce son arrivee a Лысые Горы avec sa femme. Ce sera une joie de courte duree, puisqu'il nous quitte pour prendre part a cette malheureuse guerre, a laquelle nous sommes entraines Dieu sait, comment et pourquoi. Non seulement chez vous au centre des affaires et du monde on ne parle que de guerre, mais ici, au milieu de ces travaux champetres et de ce calme de la nature, que les citadins se representent ordinairement a la campagne, les bruits de la guerre se font entendre et sentir peniblement. Mon pere ne parle que Marieche et contreMarieche, choses auxquelles je ne comprends rien; et avant hier en faisant ma promenade habituelle dans la rue du village, je fus temoin d'une scene dechirante… C'etait un convoi des recrues enroles chez nous et expedies pour l'armee… Il fallait voir l'etat dans lequel se trouvant les meres, les femmes, les enfants des hommes qui partaient et entendre les sanglots des uns et des autres!
On dirait que l'humanite a oublie les lois de son divin Sauveur, Qui prechait l'amour et le pardon des offenses, et qu'elle fait consister son plus grand merite dans l'art de s'entretuer.
«Adieu, chere et bonne amie, que notre divin Sauveur et Sa tres Sainte Mere vous aient en Leur sainte et puissante garde. Marieie».
[Милый и бесценный друг. Ваше письмо от 13 го доставило мне большую радость. Вы всё еще меня любите, моя поэтическая Юлия. Разлука, о которой вы говорите так много дурного, видно, не имела на вас своего обычного влияния. Вы жалуетесь на разлуку, что же я должна была бы сказать, если бы смела, – я, лишенная всех тех, кто мне дорог? Ах, ежели бы не было у нас религии для утешения, жизнь была бы очень печальна. Почему приписываете вы мне строгий взгляд, когда говорите о вашей склонности к молодому человеку? В этом отношении я строга только к себе. Я понимаю эти чувства у других, и если не могу одобрять их, никогда не испытавши, то и не осуждаю их. Мне кажется только, что христианская любовь, любовь к ближнему, любовь к врагам, достойнее, слаще и лучше, чем те чувства, которые могут внушить прекрасные глаза молодого человека молодой девушке, поэтической и любящей, как вы.
Известие о смерти графа Безухова дошло до нас прежде вашего письма, и мой отец был очень тронут им. Он говорит, что это был предпоследний представитель великого века, и что теперь черед за ним, но что он сделает все, зависящее от него, чтобы черед этот пришел как можно позже. Избави нас Боже от этого несчастия.
Я не могу разделять вашего мнения о Пьере, которого знала еще ребенком. Мне казалось, что у него было всегда прекрасное сердце, а это то качество, которое я более всего ценю в людях. Что касается до его наследства и до роли, которую играл в этом князь Василий, то это очень печально для обоих. Ах, милый друг, слова нашего Божественного Спасителя, что легче верблюду пройти в иглиное ухо, чем богатому войти в царствие Божие, – эти слова страшно справедливы. Я жалею князя Василия и еще более Пьера. Такому молодому быть отягощенным таким огромным состоянием, – через сколько искушений надо будет пройти ему! Если б у меня спросили, чего я желаю более всего на свете, – я желаю быть беднее самого бедного из нищих. Благодарю вас тысячу раз, милый друг, за книгу, которую вы мне посылаете и которая делает столько шуму у вас. Впрочем, так как вы мне говорите, что в ней между многими хорошими вещами есть такие, которых не может постигнуть слабый ум человеческий, то мне кажется излишним заниматься непонятным чтением, которое по этому самому не могло бы принести никакой пользы. Я никогда не могла понять страсть, которую имеют некоторые особы, путать себе мысли, пристращаясь к мистическим книгам, которые возбуждают только сомнения в их умах, раздражают их воображение и дают им характер преувеличения, совершенно противный простоте христианской.
Будем читать лучше Апостолов и Евангелие. Не будем пытаться проникнуть то, что в этих книгах есть таинственного, ибо как можем мы, жалкие грешники, познать страшные и священные тайны Провидения до тех пор, пока носим на себе ту плотскую оболочку, которая воздвигает между нами и Вечным непроницаемую завесу? Ограничимся лучше изучением великих правил, которые наш Божественный Спаситель оставил нам для нашего руководства здесь, на земле; будем стараться следовать им и постараемся убедиться в том, что чем меньше мы будем давать разгула нашему уму, тем мы будем приятнее Богу, Который отвергает всякое знание, исходящее не от Него, и что чем меньше мы углубляемся в то, что Ему угодно было скрыть от нас, тем скорее даст Он нам это открытие Своим божественным разумом.
Отец мне ничего не говорил о женихе, но сказал только, что получил письмо и ждет посещения князя Василия; что касается до плана супружества относительно меня, я вам скажу, милый и бесценный друг, что брак, по моему, есть божественное установление, которому нужно подчиняться. Как бы то ни было тяжело для меня, но если Всемогущему угодно будет наложить на меня обязанности супруги и матери, я буду стараться исполнять их так верно, как могу, не заботясь об изучении своих чувств в отношении того, кого Он мне даст супругом.
Я получила письмо от брата, который мне объявляет о своем приезде с женой в Лысые Горы. Радость эта будет непродолжительна, так как он оставляет нас для того, чтобы принять участие в этой войне, в которую мы втянуты Бог знает как и зачем. Не только у вас, в центре дел и света, но и здесь, среди этих полевых работ и этой тишины, какую горожане обыкновенно представляют себе в деревне, отголоски войны слышны и дают себя тяжело чувствовать. Отец мой только и говорит, что о походах и переходах, в чем я ничего не понимаю, и третьего дня, делая мою обычную прогулку по улице деревни, я видела раздирающую душу сцену.
Это была партия рекрут, набранных у нас и посылаемых в армию. Надо было видеть состояние, в котором находились матери, жены и дети тех, которые уходили, и слышать рыдания тех и других. Подумаешь, что человечество забыло законы своего Божественного Спасителя, учившего нас любви и прощению обид, и что оно полагает главное достоинство свое в искусстве убивать друг друга.
Прощайте, милый и добрый друг. Да сохранит вас наш Божественный Спаситель и его Пресвятая Матерь под Своим святым и могущественным покровом. Мария.]
– Ah, vous expediez le courier, princesse, moi j'ai deja expedie le mien. J'ai ecris а ma pauvre mere, [А, вы отправляете письмо, я уж отправила свое. Я писала моей бедной матери,] – заговорила быстро приятным, сочным голоском улыбающаяся m lle Bourienne, картавя на р и внося с собой в сосредоточенную, грустную и пасмурную атмосферу княжны Марьи совсем другой, легкомысленно веселый и самодовольный мир.
– Princesse, il faut que je vous previenne, – прибавила она, понижая голос, – le prince a eu une altercation, – altercation, – сказала она, особенно грассируя и с удовольствием слушая себя, – une altercation avec Michel Ivanoff. Il est de tres mauvaise humeur, tres morose. Soyez prevenue, vous savez… [Надо предупредить вас, княжна, что князь разбранился с Михайлом Иванычем. Он очень не в духе, такой угрюмый. Предупреждаю вас, знаете…]
– Ah l chere amie, – отвечала княжна Марья, – je vous ai prie de ne jamais me prevenir de l'humeur dans laquelle se trouve mon pere. Je ne me permets pas de le juger, et je ne voudrais pas que les autres le fassent. [Ах, милый друг мой! Я просила вас никогда не говорить мне, в каком расположении духа батюшка. Я не позволю себе судить его и не желала бы, чтоб и другие судили.]
Княжна взглянула на часы и, заметив, что она уже пять минут пропустила то время, которое должна была употреблять для игры на клавикордах, с испуганным видом пошла в диванную. Между 12 и 2 часами, сообразно с заведенным порядком дня, князь отдыхал, а княжна играла на клавикордах.


Седой камердинер сидел, дремля и прислушиваясь к храпению князя в огромном кабинете. Из дальней стороны дома, из за затворенных дверей, слышались по двадцати раз повторяемые трудные пассажи Дюссековой сонаты.
В это время подъехала к крыльцу карета и бричка, и из кареты вышел князь Андрей, высадил свою маленькую жену и пропустил ее вперед. Седой Тихон, в парике, высунувшись из двери официантской, шопотом доложил, что князь почивают, и торопливо затворил дверь. Тихон знал, что ни приезд сына и никакие необыкновенные события не должны были нарушать порядка дня. Князь Андрей, видимо, знал это так же хорошо, как и Тихон; он посмотрел на часы, как будто для того, чтобы поверить, не изменились ли привычки отца за то время, в которое он не видал его, и, убедившись, что они не изменились, обратился к жене:
– Через двадцать минут он встанет. Пройдем к княжне Марье, – сказал он.
Маленькая княгиня потолстела за это время, но глаза и короткая губка с усиками и улыбкой поднимались так же весело и мило, когда она заговорила.
– Mais c'est un palais, – сказала она мужу, оглядываясь кругом, с тем выражением, с каким говорят похвалы хозяину бала. – Allons, vite, vite!… [Да это дворец! – Пойдем скорее, скорее!…] – Она, оглядываясь, улыбалась и Тихону, и мужу, и официанту, провожавшему их.
– C'est Marieie qui s'exerce? Allons doucement, il faut la surprendre. [Это Мари упражняется? Тише, застанем ее врасплох.]
Князь Андрей шел за ней с учтивым и грустным выражением.
– Ты постарел, Тихон, – сказал он, проходя, старику, целовавшему его руку.
Перед комнатою, в которой слышны были клавикорды, из боковой двери выскочила хорошенькая белокурая француженка.
M lle Bourienne казалась обезумевшею от восторга.
– Ah! quel bonheur pour la princesse, – заговорила она. – Enfin! Il faut que je la previenne. [Ах, какая радость для княжны! Наконец! Надо ее предупредить.]
– Non, non, de grace… Vous etes m lle Bourienne, je vous connais deja par l'amitie que vous рorte ma belle soeur, – говорила княгиня, целуясь с француженкой. – Elle ne nous attend рas? [Нет, нет, пожалуйста… Вы мамзель Бурьен; я уже знакома с вами по той дружбе, какую имеет к вам моя невестка. Она не ожидает нас?]
Они подошли к двери диванной, из которой слышался опять и опять повторяемый пассаж. Князь Андрей остановился и поморщился, как будто ожидая чего то неприятного.
Княгиня вошла. Пассаж оборвался на середине; послышался крик, тяжелые ступни княжны Марьи и звуки поцелуев. Когда князь Андрей вошел, княжна и княгиня, только раз на короткое время видевшиеся во время свадьбы князя Андрея, обхватившись руками, крепко прижимались губами к тем местам, на которые попали в первую минуту. M lle Bourienne стояла около них, прижав руки к сердцу и набожно улыбаясь, очевидно столько же готовая заплакать, сколько и засмеяться.
Князь Андрей пожал плечами и поморщился, как морщатся любители музыки, услышав фальшивую ноту. Обе женщины отпустили друг друга; потом опять, как будто боясь опоздать, схватили друг друга за руки, стали целовать и отрывать руки и потом опять стали целовать друг друга в лицо, и совершенно неожиданно для князя Андрея обе заплакали и опять стали целоваться. M lle Bourienne тоже заплакала. Князю Андрею было, очевидно, неловко; но для двух женщин казалось так естественно, что они плакали; казалось, они и не предполагали, чтобы могло иначе совершиться это свидание.
– Ah! chere!…Ah! Marieie!… – вдруг заговорили обе женщины и засмеялись. – J'ai reve сette nuit … – Vous ne nous attendez donc pas?… Ah! Marieie,vous avez maigri… – Et vous avez repris… [Ах, милая!… Ах, Мари!… – А я видела во сне. – Так вы нас не ожидали?… Ах, Мари, вы так похудели. – А вы так пополнели…]
– J'ai tout de suite reconnu madame la princesse, [Я тотчас узнала княгиню,] – вставила m lle Бурьен.
– Et moi qui ne me doutais pas!… – восклицала княжна Марья. – Ah! Andre, je ne vous voyais pas. [А я не подозревала!… Ах, Andre, я и не видела тебя.]
Князь Андрей поцеловался с сестрою рука в руку и сказал ей, что она такая же pleurienicheuse, [плакса,] как всегда была. Княжна Марья повернулась к брату, и сквозь слезы любовный, теплый и кроткий взгляд ее прекрасных в ту минуту, больших лучистых глаз остановился на лице князя Андрея.
Княгиня говорила без умолку. Короткая верхняя губка с усиками то и дело на мгновение слетала вниз, притрогивалась, где нужно было, к румяной нижней губке, и вновь открывалась блестевшая зубами и глазами улыбка. Княгиня рассказывала случай, который был с ними на Спасской горе, грозивший ей опасностию в ее положении, и сейчас же после этого сообщила, что она все платья свои оставила в Петербурге и здесь будет ходить Бог знает в чем, и что Андрей совсем переменился, и что Китти Одынцова вышла замуж за старика, и что есть жених для княжны Марьи pour tout de bon, [вполне серьезный,] но что об этом поговорим после. Княжна Марья все еще молча смотрела на брата, и в прекрасных глазах ее была и любовь и грусть. Видно было, что в ней установился теперь свой ход мысли, независимый от речей невестки. Она в середине ее рассказа о последнем празднике в Петербурге обратилась к брату:
– И ты решительно едешь на войну, Andre? – сказала oia, вздохнув.
Lise вздрогнула тоже.
– Даже завтра, – отвечал брат.
– II m'abandonne ici,et Du sait pourquoi, quand il aur pu avoir de l'avancement… [Он покидает меня здесь, и Бог знает зачем, тогда как он мог бы получить повышение…]
Княжна Марья не дослушала и, продолжая нить своих мыслей, обратилась к невестке, ласковыми глазами указывая на ее живот:
– Наверное? – сказала она.
Лицо княгини изменилось. Она вздохнула.
– Да, наверное, – сказала она. – Ах! Это очень страшно…
Губка Лизы опустилась. Она приблизила свое лицо к лицу золовки и опять неожиданно заплакала.
– Ей надо отдохнуть, – сказал князь Андрей, морщась. – Не правда ли, Лиза? Сведи ее к себе, а я пойду к батюшке. Что он, всё то же?
– То же, то же самое; не знаю, как на твои глаза, – отвечала радостно княжна.
– И те же часы, и по аллеям прогулки? Станок? – спрашивал князь Андрей с чуть заметною улыбкой, показывавшею, что несмотря на всю свою любовь и уважение к отцу, он понимал его слабости.
– Те же часы и станок, еще математика и мои уроки геометрии, – радостно отвечала княжна Марья, как будто ее уроки из геометрии были одним из самых радостных впечатлений ее жизни.
Когда прошли те двадцать минут, которые нужны были для срока вставанья старого князя, Тихон пришел звать молодого князя к отцу. Старик сделал исключение в своем образе жизни в честь приезда сына: он велел впустить его в свою половину во время одевания перед обедом. Князь ходил по старинному, в кафтане и пудре. И в то время как князь Андрей (не с тем брюзгливым выражением лица и манерами, которые он напускал на себя в гостиных, а с тем оживленным лицом, которое у него было, когда он разговаривал с Пьером) входил к отцу, старик сидел в уборной на широком, сафьяном обитом, кресле, в пудроманте, предоставляя свою голову рукам Тихона.
– А! Воин! Бонапарта завоевать хочешь? – сказал старик и тряхнул напудренною головой, сколько позволяла это заплетаемая коса, находившаяся в руках Тихона. – Примись хоть ты за него хорошенько, а то он эдак скоро и нас своими подданными запишет. – Здорово! – И он выставил свою щеку.
Старик находился в хорошем расположении духа после дообеденного сна. (Он говорил, что после обеда серебряный сон, а до обеда золотой.) Он радостно из под своих густых нависших бровей косился на сына. Князь Андрей подошел и поцеловал отца в указанное им место. Он не отвечал на любимую тему разговора отца – подтруниванье над теперешними военными людьми, а особенно над Бонапартом.
– Да, приехал к вам, батюшка, и с беременною женой, – сказал князь Андрей, следя оживленными и почтительными глазами за движением каждой черты отцовского лица. – Как здоровье ваше?
– Нездоровы, брат, бывают только дураки да развратники, а ты меня знаешь: с утра до вечера занят, воздержен, ну и здоров.
– Слава Богу, – сказал сын, улыбаясь.
– Бог тут не при чем. Ну, рассказывай, – продолжал он, возвращаясь к своему любимому коньку, – как вас немцы с Бонапартом сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой, научили.
Князь Андрей улыбнулся.
– Дайте опомниться, батюшка, – сказал он с улыбкою, показывавшею, что слабости отца не мешают ему уважать и любить его. – Ведь я еще и не разместился.
– Врешь, врешь, – закричал старик, встряхивая косичкою, чтобы попробовать, крепко ли она была заплетена, и хватая сына за руку. – Дом для твоей жены готов. Княжна Марья сведет ее и покажет и с три короба наболтает. Это их бабье дело. Я ей рад. Сиди, рассказывай. Михельсона армию я понимаю, Толстого тоже… высадка единовременная… Южная армия что будет делать? Пруссия, нейтралитет… это я знаю. Австрия что? – говорил он, встав с кресла и ходя по комнате с бегавшим и подававшим части одежды Тихоном. – Швеция что? Как Померанию перейдут?
Князь Андрей, видя настоятельность требования отца, сначала неохотно, но потом все более и более оживляясь и невольно, посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык, начал излагать операционный план предполагаемой кампании. Он рассказал, как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна была с разных сторон сделать нападение на французов. Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:
– Белый! белый!
Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил:
– И скоро она родит? – и, с упреком покачав головой, сказал: – Нехорошо! Продолжай, продолжай.
В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s'en va t en guerre. Dieu sait guand reviendra». [Мальбрук в поход собрался. Бог знает вернется когда.]
Сын только улыбнулся.
– Я не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, – сказал сын, – я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого.
– Ну, новенького ты мне ничего не сказал. – И старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: – Dieu sait quand reviendra. – Иди в cтоловую.


В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.
В столовой, громадно высокой, как и все комнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждым стулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям и постоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которой должен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую напротив такой же громадной рамы с дурно сделанным (видимо, рукою домашнего живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.
– Как я узнаю его всего тут! – сказал он княжне Марье, подошедшей к нему.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата. Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней благоговение, которое не подлежало обсуждению.
– У каждого своя Ахиллесова пятка, – продолжал князь Андрей. – С его огромным умом donner dans ce ridicule! [поддаваться этой мелочности!]