Бургмюллер, Фридрих

Фридрих Бургмюллер нем. Friedrich Burgmüller
Полное имя	нем. Johann Friedrich Franz Burgmüller
Дата рождения	4 декабря 1806(1806-12-04)
Место рождения	Регенсбург
Дата смерти	13 февраля 1874(1874-02-13) (67 лет)

Иоганн Фридрих Фон Бургмюллер (нем. Johann Friedrich Franz Burgmüller; 4 декабря 1806, Регенсбург — 13 февраля 1874, Больё, близ Парижа) — немецкий композитор, пианист, наиболее известен своими этюдами. Сын дирижера и пианиста Фридриха Августа Бургмюллера. Старший брат композитора Норберта Бургмюллера.

Биография

Родился 4 декабря 1806 года в Регенсбурге. Когда Фридриху не было и года, семья переехала в Дюссельдорф, где будущий композитор провел детство и юность. После смерти отца в 1824 году Фридрих Бургмюллер уезжает из Дюссельдорфа в Эльзас, а в 1834-м переселяется в Париж. В 1842 году получил французское гражданство.

Композитор скончался 13 февраля 1874 года.

Творчество

Наиболее известны фортепианные этюды Фридриха Бургмюллера.

Список произведений Фридриха Бургмюллера: «Ангел-утешитель» «Малышка» «Голубые глазки», Op.93 Испанский вальс, Op.36 «Розовый цветник», Op.68 «Искорки», Op.97 25 этюдов, Op.100 12 этюдов, Op.105 18 этюдов, Op.109 Блестящая фантазия на тему из оперы Дж. Верди «Эрнани» Op.92 Мелодичные листки, Op.82 Шесть изящных мелодий на тему В. Беллини, Op.26 ( «Журчание Роны», для виолончели и фортепиано Op.66 Три ноктюрна для виолончели и гитары Плоэрмельский праздник Миф (балет) «Воспоминание о В. Беллини», Op.27 (Burgmüller, Friedrich) «Воспоминание о Шёнбрунне», Op.32 (Burgmüller, Friedrich) «Воспоминание о Лондоне» (Burgmüller, Friedrich)

Произведения

Балет

• «Крестьянское па-де-де» — вставной номер I акта балета Адольфа Адана «Жизель».
• «Пери», балет в хореографии Жана Коралли. Премьера состоялась 17 июля 1843 года в театре Ле Пелетье (Королевская академия музыки).

Отрывок, характеризующий Бургмюллер, Фридрих

Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.