Буреш, Карл

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Карл Буреш
Karl Buresch
13-й федеральный канцлер Австрии
Июнь 1931 — Май 1932
Президент: Вильгельм Миклас
Предшественник: Отто Эндер
Преемник: Энгельберт Дольфус
 
Вероисповедание: католик
Рождение: 12 октября 1878(1878-10-12)
Гросэнцерсдорф, Нижняя Австрия, Австро-Венгрия
Смерть: 16 сентября 1936(1936-09-16) (57 лет)
Вена, Австрия
Партия: Христианско-Социальная Партия

Карл Буреш (нем. Karl Buresch; 12 октября 1878, Гросэнцерсдорф, Нижняя Австрия, Австро-Венгрия — 16 сентября 1936, Вена, Австрия) — австрийский государственный и политический деятель, адвокат, канцлер Австрии в 1931—1932 годах.



Биография

Родился в семье торгового агента. Учился в школе Гросэнцерсдорфа, затем в Вене (в районе Дёблинг). Поступил на юридический факультет Венского университета. Вследствие ранней смерти отца вынужден был зарабатывать на жизнь самостоятельно частными уроками. В 1901 году окончил университет и начал адвокатскую практику в родном Гросэнцерсдорфе. В 1909 году был избран в муниципалитет от Христианско-социальной партии. В 1916-19 годах был бургомистром Гросэнцерсдорфа. 16 февраля 1919 года был избран в Учредительное Собрание, а с 1920 по 1934 был депутатом Национального Совета.

Летом 1922 года стал губернатором Нижней Австрии. На этой должности он находился до назначения канцлером летом 1931 года, а также после отставки с мая 1932 по май 1933. Он активно и успешно защищал экономические и финансовые интересы земли, что было особенно заметно на фоне Вены, как правило управлявшейся социал-демократами.

В июне 1931 года после краха крупнейшего австрийского банка Кредитанштальт и трудностей, связанных с неустойчивостью национальной валюты, Австрия оказалась на пороге государственного коллапса. После неудачных попыток канцлера Отто Эндера и бывшего канцлера Игнаца Зейпеля сформировать правительство попытку формирования дееспособного кабинета предпринял Буреш. Сформированный им кабинет считался переходным правительством, целями которого была борьба с банковским кризисом и глобальными проблемами платёжного баланса. К этому добавилось и политическое противостояние с Хеймвером, вылившееся в сентябре 1931 года в мятеж Вальтера Пфримера, руководителя штирийского отделения этой организации. Подавление этого мятежа привело к разрыву с «пангерманистами» и формированию Бурешем нового кабинета парламентского меньшинства. Это правительство Буреша просуществовало до мая 1932 года, когда оно вынуждено было уйти в отставку после тяжёлого поражения христианско-социальной партии на выборах в ландтаги Вены, Нижней Австрии и Зальцбурга.

После 11-месячного пребывания на посту канцлера, Буреш вернулся на должность губернатора земли Нижняя Австрия, где пытался наладить сотрудничество с австрийскими национал-социалистами. Затем в 1933-35 годах он занимал пост министра финансов в авторитарных правительствах Дольфуса и Шушнига, после чего отошёл от активной политической деятельности. Последней должностью Буреша был (с января 1936) пост управляющего австрийским почтово-сберегательным банком (Österreichische Postsparkasse).

Напишите отзыв о статье "Буреш, Карл"

Ссылки

  • [geschichte.landesmuseum.net/index.asp?contenturl=geschichte.landesmuseum.net/personen/personendetail.asp___id=-1498440060 Биография]

Отрывок, характеризующий Буреш, Карл

– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.