Бурков, Василий Герасимович

Василий Герасимович Бурков
Дата рождения	17 апреля 1901(1901-04-17)
Место рождения	село Кураково, Российская империя
Дата смерти	13 декабря 1957(1957-12-13) (56 лет)
Место смерти	Ленинград, СССР
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	бронетанковые войска
Годы службы	1919—1938, 1939—1955
Звание
Командовал	9-я отдельная танковая дивизия, 10-й танковый корпус
Сражения/войны	Гражданская война в России, Великая Отечественная война
Награды и премии

Васи́лий Гера́симович Бурко́в (1901—1957) — советский военачальник, генерал-лейтенант танковых войск (1943 год), в годы Великой Отечественной войны командир 9-й отдельной танковой дивизии, 10-го танкового корпуса, а после ранения — начальник Ленинградской высшей офицерской бронетанковой школы.

Биография

Родился 17 апреля 1901 года в селе Кураково (ныне Менделеевского района Республики Татарстан).

Участник Гражданской войны с марта 1919 года. Служил красноармейцем и политруком команды в 5-м запасном полку Приволжского военного округа. С декабря 1920 по октябрь 1921 года — слушатель военно-политических курсов при Приволжском военном округе, по окончании которых служил комиссаром на бронепоезде № 70 в составе Заволжского и Западного военных округов.

С июля 1923 года В. А. Бурков — командир и комиссар бронепоезда № 5 Западного военного округа. После окончания артиллерийских КУКС в Ленинградском военном округе (октябрь 1924 — сентябрь 1925) — командир и комиссар бронепоезда № 4 Белорусского военного округа. С апреля 1926 г. помощник командира, затем командир 2-го дивизиона бронепоездов Белорусского военного округа.

В декабре 1929 года переведён на Дальний Восток командовать Приморским дивизионом бронепоездов Особой Краснознамённой Дальневосточной армии (ОКДВА). С апреля 1930 года — исполняющий должность руководителя группы слушателей на Ленинградских бронетанковых КУКС РККА, затем — командир учебного автобронедивизиона, командир учебного механизированного полка и начальник этих курсов. Учился в совместной с немцами танковой школе «Кама».

С августа 1933 года — начальник 1-го отделения автобронетанкового управления ОКДВА. С октября 1936 года — командир и комиссар 8-го механизированного полка, с апреля 1937 года — командир 20-й отдельной механизированной бригады ОКДВА.

28 июля 1938 года арестован и по 26 мая 1939 года находился под следствием. После освобождения по прекращению дела находился в распоряжении ГУК НКО, пока в ноябре не был назначен помощником по учебной части начальника Ленинградских бронетанковых КУКС РККА. Затем с июня 1940 года — командир 9-й отдельной танковой дивизии в Среднеазиатском военном округе.

С началом Великой Отечественной войны 9-я отдельная танковая дивизия (с июля 1941 года — 104-я отдельная танковая дивизия) участвовала в Смоленском сражении. Под Рославлем дивизия понесла большие потери, была окружена, но сумела прорваться к своим благодаря командиру дивизии В. Г. Буркову. 4 августа в бою у деревни Старинки В. А. Бурков был тяжело ранен и госпитализирован. За участие в этих боях В. А. Бурков был награждён орденом Красного Знамени.

После излечения в октябре 1941 года назначен начальником факультета Военной академии механизации и моторизации РККА им. И. В. Сталина, эвакуированной в Ташкент. С апреля 1942 года направлен на фронт командиром 10-го танкового корпуса, который в составе 16-й армии Западного фронта участвовал в наступлении на жиздринском направлении из района юго-западнее города Сухиничи. С 1942 года — генерал-майор, с 1943 года — генерал-лейтенант, участник Курской битвы.

За умелое руководство боевыми действиями корпуса на прохоровском и обоянском направлениях в июле 1943 года В. А. Бурков награждён орденом Красного Знамени. В одном из боев был ранен и после излечения в сентябре назначен начальником Ленинградской высшей офицерской бронетанковой школы.

После войны, с октября 1949 года, В. А. Бурков — помощник командующего 5-й гвардейской механизированной армии в Белорусском военном округе. С апреля 1952 года — переведён на ту же должность во 2-ю гвардейскую механизированную армию. В период с ноября 1953 по ноябрь 1954 года учился на ВАК при Высшей военной академии им. К. Е. Ворошилова. С февраля 1955 года — в запасе.

Умер 13 декабря 1957 года в Ленинграде. Похоронен на Литераторских мостках.

Награды

Советские государственные награды:

• орден Ленина (21 февраля 1945)
• 4 ордена Красного Знамени (30 января 1943, 17 апреля 1943, 3 ноября 1944, 1949)
• медали, в том числе:
  • медаль «XX лет Рабоче-Крестьянской Красной Армии» (1938)

Государственные награды Югославии:

• орден Партизанской Звезды

Образование (год окончания)

• военно-политические курсы Приволжского военного округа (1921)
• артиллерийские КУКС Ленинградского военного округа (1925)
• Казанские курсы усовершенствования технического состава АБТВ (1932)
• ВАК при Высшей военной академии им. К. Е. Ворошилова (1954)

Оценки и мнения

Комиссар 104-й танковой дивизии А. С. Давиденко о своём командире:

Полковник Бурков умело организовал несколько смелых ударов по превосходящим силам врага. Только в одном столкновении с гитлеровцами был полностью уничтожен батальон пехоты со всеми противотанковыми средствами. Василий Герасимович со знанием дела руководил дивизией. Каждый бой организовывал продуманно. Во всех серьезных сражениях принимал личное участие. Его командирский танк можно было видеть на самых ответственных и решающих участках. Он появлялся именно там, где требовался его совет, бодрое слово или суровый приказ. Большим мужеством, заботой о людях, знанием техники и её возможностей заслужил Василий Герасимович авторитет и любовь у своих подчиненных

Литература

• Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комкоры. Военный биографический словарь / Под общей редакцией М. Г. Вожакина. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2006. — Т. 2. — С. 113—114. — ISBN 5-901679-08-3.

Отрывок, характеризующий Бурков, Василий Герасимович

Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.