Бурлаки на Волге

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Илья Репин
Бурлаки на Волге. 1872—1873
Холст, масло. 131,5 × 281 см
Государственный Русский музей, Санкт-Петербург
К:Картины 1872 года

«Бурлаки на Волге» — картина русского художника Ильи Репина, созданная в 1870—1873 годах. Изображает артель бурлаков во время работы. Предположительно, пример реализма, переходящего в натурализмК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4170 дней]. Картина имеет размеры 131,5×281 см и находится в Русском музее в Санкт-Петербурге.





История создания

Согласно воспоминаниям художника, замысел картины возник ещё в 1869 году, когда во время работы над конкурсной картиной «Иов и его друзья» он вместе с Константином Савицким поехал на Неву на этюды. Увиденные им там впервые бурлаки произвели на Репина сильное впечатление своим контрастом с жизнерадостным обществом и живописной природой. Тогда же был создан первый акварельный эскиз картины, включавший помимо собственно бурлаков и контрастировавших с ними дачников. Такая композиция картины была раскритикована Фёдором Васильевым как «искусственная» и «рассудочная»К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4170 дней]. Последний, вместе с Иваном Крамским, нашли стеснённому в то время в средствах Репину необходимые для поездки на Волгу 200 рублейК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4170 дней].

К этому же времени относится демарш Репина по поводу его возможного исключения из Академии художеств в связи с нежеланием сдавать экзамены по общеобразовательным предметам. Репин подал заявление об увольнении, которое не было удовлетворено, вместо этого ему была обещана заграничная стажировка и оплачен проезд по Волге от Твери до Саратова. В мае 1870 года группа в составе Ильи Репина, его брата Василия, Фёдора Васильева и Евгения Макарова на пароходе компании «Самолёт» отправилась в путешествие.

В 1870 году Репин создал рисунок карандашом в размере 18,3×32,7 см. Этот эскиз сегодня находится в Третьяковской галерее в Москве (№ 11488). Из эскиза возникла первая версия в масле в формате 23,5×50,5 см (Третьяковка, № 708). В марте 1871 года временная версия картины была выставлена в Санкт-Петербурге и награждена призом. В марте 1873 года Репин закончил работу.

Эскизы к картине

  • [www.wikipaintings.org/ru/ilya-repin/portrait-of-s-a-repina#supersized-artistPaintings-214930 Бурлаки, тянущие лямку]
  • [www.wikipaintings.org/ru/ilya-repin/portrait-of-s-a-repina#supersized-artistPaintings-214941 Бурлак1]
  • [www.wikipaintings.org/ru/ilya-repin/portrait-of-s-a-repina#supersized-artistPaintings-214940 Бурлак 1870—1873.]
  • [www.wikipaintings.org/ru/ilya-repin/portrait-of-s-a-repina#supersized-artistPaintings-215024 Волжский пейзаж с лодками]
  • [www.artsait.ru/foto.php?art=r/repin/img/13 «Бурлак» Этюд к картине «Бурлаки на Волге»].
  • [www.wikipaintings.org/ru/ilya-repin/barge-haulers-at-the-fire-1872 Бурлаки у костра 1870—1872].

Отношение автора к бурлакам

Один из отзывов Репина о бурлаках:

- Какой, однако, это ужас, - говорю я уж прямо. - Люди вместо скота впряжены! Савицкий, неужели нельзя как-нибудь более прилично перевозить барки с кладями, например буксирными пароходами?

— «Далекое близкое» (Автобиография), Илья Репин.

На картине вдали изображен буксир, как символ прогресса, никак не доходящий до простых людей в России.

Другой, более поздний, отзыв был таким:

«Должен сознаться откровенно, что меня нисколько не занимал вопрос быта и социального строя договоров бурлаков с хозяевами; я расспрашивал их, только чтобы придать некоторый серьез своему делу. Сказать правду, я даже рассеянно слушал какой-нибудь рассказ или подробность об их отношениях к хозяевам и этим мальчикам-кровопийцам».

Но меня это нисколько не занимает: нет, вот этот, с которым я поравнялся и иду в ногу, - вот история, вот роман! Да что все романы и все истории перед этой фигурой! Боже, как дивно у него повязана тряпицей голова, как закурчавились волосы к шее, а главное - цвет его лица!

— «Далекое близкое» (Автобиография), Илья Репин.

Владимир Стасов поощрял композиционные изменения, сделанные художником, назвав предыдущий вариант полотна «почти еще только эскизом» и с удовлетворением отмечал, что последний вариант картины уже сделан «не для того, чтобы разжалобить и вызвать гражданские вздохи», а с целью показать в первую очередь «виденные типы и характеры»[1].

Дальнейшая судьба картины

Картина была впервые выставлена в Санкт-Петербурге в марте 1873 года на художественной выставке произведений живописи и скульптуры, предназначенных для отправки в Вену на Всемирную выставку. Выставка вызвала много печатных откликов, обсуждавших противостояние реалистической и академической живописи. Публика разделилась на «репинцев» и тех, кто предпочёл «Христа и блудницу», написанную в Риме академистом Семирадским. Академист Фёдор Бруни, например, разнёс «Бурлаков» как «[ilya-repin.ru/pribulskaya27.php величайшую профанацию искусства]». [lib.ru/LITRA/REPIN/repin.txt Подлинную атаку] повёл на произведение Репина консервативный публицист Алексей Суворин.

В то же время Стасов и Крамской приняли полотно восторженно, как подлинный триумф национального гения, сопоставимый с реалистическими произведениями ГоголяК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4170 дней]. В своём «Дневнике писателя» Фёдор Достоевский проанализировал картину Репина и высказался о ней как о подлинном торжестве правды в искусстве[2]. Владимир Короленко скопировал гравюрную репродукцию и повесил её у себя в комнатеК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4170 дней]. На Всемирной выставке картина завоевала бронзовую медаль и была куплена за 3000 рублей великим князем Владимиром Александровичем, который повесил её в бильярдной комнате Владимирского дворца:

Надо правдy сказать, что великомy князю картина эта искренне нравилась. Он любил объяснять отдельные характеры на картине: и расстригy попа Канина, и солдата Зотова, и нижегородского бойца, и нетерпеливого мальчишкy — yмнее всех своих старших товарищей; всех их знал великий князь, и я слышал собственными yшами, с каким интересом он объяснял все до самых последних намеков даже в пейзаже и фоне картины.

— И. Е. Репин «Далёкое близкое»

Вопрос с флагом

Флаг торгового флота, поднятый на расшиве, изображён перевёрнутым. Существует несколько объяснений этому.

См. также

Напишите отзыв о статье "Бурлаки на Волге"

Ссылки

  • [www.googleartproject.com/ru/galleries/23813037/23994293/23995830/ Бурлаки на Волге (высокое разрешение, Google Art Project]
  • [www.volgaboatmen.ru Волжские бурлаки…или очарованные странники реки Ра]
  • Тянуть лямку

Примечания

  1. «Искусство. Книга для чтения". Издательство «Просвещение», 1969.
  2. [www.croquis.ru/2139.html Достоевский Ф. М. -- Дневник писателя страница 15]. www.croquis.ru. Проверено 16 марта 2016.

Литература

  • Elizabeth Kridl Valkenier: Ilya Repin and the world of Russian art. Columbia University Press, New York 1990. ISBN 0-231-06964-2. стр. 36
  • Репин И. Е. Далёкое и близкое. — М., 2002. — С. 400. — ISBN 5-8159-0204-7.
  • Виктурина М. П. Анализ картины И. Е. Репина «Бурлаки на Волге» с помощью рентгенограмм // Художественное наследие. — 1978. — № 34.

Отрывок, характеризующий Бурлаки на Волге

Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»