Буров, Пётр Никитич

Пётр Никитич Буров
Дата рождения	2 октября 1872(1872-10-02)
Место рождения	Кострома, Российская империя
Дата смерти	2 ноября 1954(1954-11-02) (82 года)
Место смерти	Балтимор
Принадлежность	Российская империя Российская империя РСФСР РСФСР ВСЮР
Род войск	Генеральный штаб
Звание	генерал-майор
Командовал	37-й пехотный Екатеринбургский полк, 129-я пехотная дивизия
Сражения/войны	Первая мировая война, Гражданская война в России
Награды и премии	Орден Святой Анны 3-й ст. (1910) Орден Святого Станислава 2-й ст. (1913) Золотое оружие «За храбрость» (1916) Орден Святого Георгия 4-й ст. (1916),

Пётр Никитич Буров (1872—1954) — генерал-майор, участник Первой мировой войны и Гражданской войны в России.

Биография

Родился 2 октября 1872 года в Костроме, происходил из дворян Костромской губернии, дальний потомок Ивана Сусанина.

15 октября 1890 года поступил в Санкт-Петербургское пехотное юнкерское училище, из которого выпущен 1 сентября 1894 года подпоручиком в 28-й пехотный Полоцкий полк. 1 сентября 1898 года произведён в поручики. Вскоре Буров поступил в Николаевскую академию Генерального штаба, за отличные успехи в науках 1 сентября 1902 года произведён в штабс-капитаны. В 1903 году выпущен из академии по 1-му разряду и вернулся в свой полк.

23 мая 1903 года произведён в капитаны и 3 ноября того же года назначен в Полоцком полку командовать ротой. 7 декабря 1904 года зачислен по Генеральному штабу и 29 января 1905 года назначен помощником старшего адъютанта штаба 2-го Туркестанского армейского корпуса. Находясь на этой должности Буров неоднократно совершал поездки в Афганистан и исполнял поручения по консульской линии Министерства иностранных дел для разведки Туркестанского военного округа. 6 декабря 1908 года произведён в подполковники.

7 февраля 1909 года Буров был переведён в Виленский военный округ, где занял должность помощника старшего адъютанта окружного штаба. С 10 апреля 1911 года был штаб-офицером для поручений при штабе округа, 6 декабря того же года произведён в полковники. С 11 мая по 11 сентября 1913 года отбывал цензовое командование батальоном в 108-м пехотном Саратовском полку.

В начале Первой мировой войны Буров возглавил разведывательный отдел штаба 1-й армии генерала Ренненкампфа. 10 июня 1915 года получил в командование 37-й пехотный Екатеринбургский полк. Высочайшим приказом от 13 января 1916 года он был награждён Георгиевским оружием, а 15 марта 1916 года удостоен ордена св. Георгия 4-й степени

За прорыв немецких позиций 9-го марта 1916 года у озера Наречь.

В летом 1916 года он за боевые отличия был произведён в генерал-майоры (со старшинством от 8 марта 1916 года). 1 сентября был назначен начальником штаба 10-й пехотной дивизии, а в 1917 году — начальником штаба 5-го армейского корпуса, командующий 178-й пехотной дивизией (до 05.09.1917), в сентябре (05.09.-23.09.1917) командовал 129-й пехотной дивизией, после чего стал начальником штаба (с 23.09.1917) Особой армии.

После убийства генерала Духонина Буров уехал в Харьков к семье. В Харькове он был мобилизован в Красную армию и с апреля 1918 года был военруком на Карельском перешейке. С середины мая 1918 года — инспектором формирований, в сентябре — военруком Олонецкого перешейка, а затем — начальником ОПЕРУ (генерал-квартирмейстером) штаба Северного фронта. В марте 1919 года Буров был назначен помощником начальника Военных сообщений 12-й армии Украинского фронта, а с июля — на той же должности 14-й армии. С конца июля находился в распоряжении Главнокомандующего Красной армией Каменева.

В 03.1919 был помощником начальника Военных сообщений 12-й армии Украинского фронта, а с 07.1919 — на той же должности 14-й армии. В начале осени 1919 года он бежал в Добровольческую армию.

Приказом Главнокомандующего Вооружённых сил Юга России от 11 ноября 1919 года был сформирован военно-полевой суд по делу Бурова. В приказе говорилось, что Буров добровольно вступил в Красную армию. Суд приговорил Бурова к четырём годам каторжных работ. После вмешательства протопресвитера Добровольческой армии отца Георгия Шавельского, лично знакомого с Буровым и его семьёй, Буров был помилован и зачислен в распоряжение Деникина.

После поражения Врангеля Буров был эвакуирован на остров Проти и оттуда в Галлиполи. Там он возглавил Александровское военное училище и вместе с училищем переехал в Болгарию. В 1925 году Буров уехал в Францию, жил в Нильванше. Долгое время он был представителем отделения Русского обще-воинского союза во Франции и председателем местного отдела Общества галлиполийцев. После Второй мировой войны жил Париже, где возглавлял Главное правление Общества галлиполийцев. В 1952 году переехал к сыну в США.

Скончался 2 ноября 1954 года в Балтиморе.

Его жена Нина Фёдоровна Бурова в 1920 году из-за болезни детей осталась в Екатеринодаре, организовала белый партизанский отряд. Под Майкопом была ранена и захвачена в плен. Однако она сумела бежать вместе с детьми через Польшу во Францию к мужу. В эмиграции она стала известным художником и активно сотрудничала с белоэмигрантской прессой.

Награды

• Среди прочих наград Буров имел ордена св. Анны 3-й степени (1910 год) и св. Станислава 2-й степени (1913 год).

Источники

• Волков С. В. Генералитет Российской империи. Энциклопедический словарь генералов и адмиралов от Петра I до Николая II. Том I. А—К. М., 2009. — С. 211. — ISBN 978-5-9524-4167-5
• Волков С. В. Русская военная эмиграция: издательская деятельность. — М., 2008. — С. 228. — ISBN 978-5-7510-0425-5
• Рутыч Н. Н. Биографический справочник высших чинов Добровольческой армии и Вооруженных Сил Юга России: Материалы к истории Белого движения. — М., 2002. — С. 72—74. — ISBN 5-17-014831-3
• Список полковникам по старшинству. Составлен по 1 марта 1914 г. — СПб., 1914. — С. 1088
• Шабанов В. М. Военный орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия. Именные списки 1769—1920. Биобиблиографический справочник. М., 2004. — С. 428. — ISBN 5-89577-059-2

Ссылки

• [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=554 Буров, Пётр Никитич] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»

Отрывок, характеризующий Буров, Пётр Никитич

– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.


От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.