Бурсак, Иван Николаевич

Иван Николаевич Бурсак (наст.имя — Борис Яковлевич (Яакович) Блатлиндер) — российский революционный деятель, участник Февральской и Октябрьской революций в Петрограде. Родился в 1890 г. в Мустамяэ, в Ревеле в семье мелкого служащего. Родители Яак Блаттлинден и Кятлин Тоонтс оба были муниципальными служащими. Полный разрыв с родителями, годы учёбы, предположительно в Санкт-Петербурге и участие в революционных кружках, предположительно, самого экстремистского толка, не оставили достоверных свидетельств. В 1913 вступил в РСДРП. Член ленинской фракции партии большевиков с 1914 года. В Красной Армии с 1918 года В 1920 году являлся начальником гарнизона и комендантом Иркутска, членом Сибирского военно-революционного комитета.

7 февраля 1920 года руководил расстрельной командой под общим командованием председателя Иркутской чрезвычайной комиссии Самуила Чудновского, расстрелявшей Верховного правителя России А. В. Колчака и председателя Совета министров при Верховном правителе В. Н. Пепеляева, в устье реки Ушаковка близ её впадения в реку Ангару, по решению Иркутского большевистского военно-революционного комитета.

После расстрела Александра Колчака возглавил карательную операцию по уничтожению приверженцев и последователей адмирала, а также им сочувствующих, социалистов-революционеров и монархистов, охарактеризовав данную операцию, как «очищение Иркутска от белогвардейской шушеры», вновь проявил себя как жестокий и безжалостный борец с врагами большевизма. Осталось немало свидетельств, как отряды Бурсака под его личным командованием мучили, садистски пытали и расстреливали огромное количество народа; иногда зверства доходили до того, что уничтожению подвергались целые деревни и села, сотни людей были посажены в тюрьмы, особая охота велась за интеллигенцией и гимназистами. Но вскоре после окончания операции сам был приговорен Иркутским ревтрибуналом к расстрелу по обвинению в расхищении ценностей из поезда Колчака А. В. и золотого эшелона. Впрочем, сразу же был помилован и отправлен на фронт, действовавший против генерала Унгерна Р. Ф., став командующим группой войск Троицко-Савского района Дальневосточной республики.

Спустя полтора года он оказался в Москве, где устроился на работу в Промбанк, которым руководил его дальневосточный друг Краснощеков А. М. Этот банк являлся основным акционером Пролеткино, и в 1924 г. Бурсак стал членом правления этой организации, а в апреле следующего года — председателем и полноправным единоличным руководителем Пролеткино. Первое время нахождения Бурсака у руля Пролеткино было охарактеризовано приглашением на многие руководящие посты и должности дореволюционных специалистов, что крайне противоречило его недавней идеологии, заключающейся в ненависти к представителям белого движения.

В 1924 году на Бурсака было заведено уголовное дело Экономическим управление ОГПУ по статьям растраты и служебным злоупотреблениям; по решению суда, состоявшегося 22 апреля 1927 года, Бурсак получил год тюрьмы условно, что не помешало ему в дальнейшем занимать различные руководящие должности в Московском горкоме ВКП(б). В 1928 году был награждён Орденом Красного Знамени «за боевые отличия и заслуги, оказанные в период гражданском войны».

В 1937 году осужден как враг народа и расстрелян. По другим сведениям, дожил как минимум до 1969 года, когда его воспоминания были включены в сборник "Разгром Колчака", выпущенный к юбилею казни.

Примечания

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Бурсак, Иван Николаевич

– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.


Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.