Бурстин, Дэниел Джозеф
Поделись знанием:
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
| Дэниел Джозеф Бурстин | |
| англ. Daniel Joseph Boorstin | |
| Место рождения: | |
|---|---|
| Место смерти: | |
| Место работы: |
Гарвардский университет и Редклифф-колледж |
| Альма-матер: |
Гарвардский университет |
Дэниел Джозеф Бурстин (англ. Daniel Joseph Boorstin; 1 октября 1914, Атланта, штат Джоржия — 18 февраля 2004, Вашингтон (округ Колумбия)) — американский историк, публицист, 12-й директор библиотеки Конгресса США (1975-1987)[1].
Биография
Родился в Атланте, штат Джоржия, в еврейской семье. Отец был адвокатом. Затем семья переехала в город Талса, штат Оклахома. Окончил среднюю школу в 15 лет. В 1934 году окончил с отличием Гарвардский университет. По стипендии Родса учился в Баллиол-колледже Оксфордского университета (1934-1937). Окончил его с двумя дипломами: бакалавр; бакалавр права. В 1940 году окончил Йельский университет (доктор права).
В 1938-1942 годах работал репетитором, лектором, преподавателей в Гарвардском университете и Редклифф-колледже. В 1942-1944 годах в Суортмор-колледже. В 1944-1969 годах в Чикагском университете (с 1956 года – профессор, с 1964 года – заслуженный профессор). В 1964 году занимал должность Питт профессора американской истории и учреждений в Кембриджском университете.
В 1969-1973 годах директор Национального музея американской истории при Смитсоновском институте.
В 1975-1987 годах директор библиотеки Конгресса США.
Премии
- 1959 год – Премия Бэнкрофта за книгу «Американцы: колониальный опыт».
- 1966 год – Премия Фрэнсиса Паркмана за книгу «Американцы: национальный опыт».
- 1974 год – Пулитцеровская премия (по номинации: лучшая книга по истории) за книгу «Американцы: демократический опыт».
Книги
- Загадочная юридическая наука. 1941.
- Потерянный мир Томаса Джефферсона. 1948.
- Дух американской политики. 1953.
- Американцы: колониальный опыт. 1958.
- Америка и образ Европы: размышление о американской мысли. 1960.
- Жизнь женщин в скалистых горах: введение. 1960.
- Имидж: путеводитель по дособытиям в Америки. 1962.
- Американцы: национальный опыт. 1965.
- Ориентиры истории американского народа: из Плимута в Аппоматтоке. 1968.
- Снижение радикализма: размышление о сегодняшней Америки. 1969.
- Ориентиры истории американского народа: от Аппоматоке к Луне. 1970.
- Социология абсурда: или приложение профессора X. 1970.
- Американцы: демократический опыт. 1973.
- Демократия и её неудобства: размышление о повседневной Америки. 1974.
- Изучение духа: Америка и мир, тогда и сейчас. 1975.
- Республика технологии. 1978.
- История Соединенных Штатов с Брук М. Келли и Рут Франкель. 1981.
- Первооткрыватели. 1983.
- Скрытая история. 1987.
- Создатели. 1992.
- Нос Клеопатры: очерки неожиданного. 1994.
- Искатели. 1998.
Библиография на русском языке
- Американцы: Колониальный опыт: Пер. с англ. /Под общ. ред. и с коммент. В. Т. Олейника; послеслов. В. П. Шестакова. — М.: Изд. группа «Прогресс»—«Литера», 1993. — 480 с. — 25000 экз. — ISBN 5-01-002601-5.
- Американцы: Национальный опыт: Пер. с англ. Авт. послеслов. Шестакова В.П.; Коммент. Балдицына П.В. . — М.: Изд. группа «Прогресс»—«Литера», 1993. — 624 с. — 25000 экз. — ISBN 5-01-002602-3.
- Американцы: Демократический опыт: Пер. с англ. /Под общ. ред. и с коммент. В.Т. Олейника. — М.: Изд. группа «Прогресс»—«Литера», 1993. — 832 с. — 25000 экз. — ISBN 5-01-002603-1.
Напишите отзыв о статье "Бурстин, Дэниел Джозеф"
Примечания
- ↑ [findingaids.loc.gov/db/search/xq/searchMfer02.xq?_id=loc.mss.eadmss.ms009034&_faSection=overview&_faSubsection=did&_dmdid=d74441e6&_q=boorstin&_type=all&_displayTerm=Boorstin Архив Дэниеля Бурстина на сайте Библиотеки Конгресса США]
|
Это заготовка статьи об учёном-историке. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Бурстин, Дэниел Джозеф
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
