Бустрем, Владимир Владимирович

Владимир Владимирович Бустрем

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Владимир Владимирович Бустрем (6 января 1883, Кемь, Архангельская губерния — 13 февраля 1943, Москва) — советский разведчик, резидент внешней разведки, видный сотрудник органов госбезопасности СССР.

Политическое становление

Родился в многодетной семье лесничего. Когда ему было три года, умер отец. Сперва проучился в церковно-приходской школе, потом поступил в Архангельскую гимназию. В Пятом классе стал членом учительского гимназического кружка, который был ориентирован на изучение и обсуждение полулегальной литературы. Деятельность этого кружка была напрямую связана с местной колонией сосланных по политическим причинам. Это привело к неприятным последствиям для Владимира Бустрема — в 1902 году он был исключён из гимназии по причине своей политической неблагонадёжности, притом что исключён он был из выпускного класса. Тем не менее весной 1903 года он сдал экстерном экзамены за Восьмой класс по гимназической программе и в этом же году поступил в Томский технологический институт.

Во время учёбы в институте Бустрем начал активно участвовать в студенческих группировках революционного толка, вскоре стал членом кружка социал-демократов. Несколько раз участвовал в студенческих забастовках и манифестациях, что привело к профессорскому дисицплинарному суду в отношении Бустрема. В 1904 году после «чистки» вернулся в Архангельск, где вскоре был призван на военную службу и в составе части отпраился в Новгород. Проходил службу в 22-й артиллерийской бригаде. Вёл активную кружковую деятельность, выполнял различные партзадания. Пик его политической активности пришёлся на май-июнь 1905 года. Тем не менее после июльского митинга 1905 года ушёл в подполье. Проживал в Петербурге на нелегальных позициях, проводил революционную агитацию среди местных войск, позже переместился в Вологду.

Над головой Бустрема замаячила угроза ареста, что сподвигло его на переезд в Севастополь, который был санкционирован ЦК РСДРП весной 1906 года. Там был направлен на службу на флоте, где продолжил пропагандистскую деятельность. Вошёл в состав Крымской партийной конференции, которая так и не состоялась, так как была провалена. Зато 16-22 ноября 1906 года как представитель от Севастополя, принял участие в Первой конференции партийных и боевых организаций РСДРП в Таммерфорсе. После завершения конференции остался в Финляндии, где вошёл в состав центральной группы военной организации РСДРП. И опять принялся за агитационно-пропагандистскую работу в Выборге и Гельсингфорсе среди гарнизонных солдат.

Арест и ссылка

1907 года — время нелегального проживания Бустрема в Либаве. Позже участвовал в Пятом нелегальном Лондонском съезде РСДРП в качестве почётного делегата от Либавской военной парторганизации. После завершения съезда участвовал в собрании латышских Социал-демократов.

Наконец, после возвращения в Россию последовал арест Бустрема в Петербурге. Полтора года провёл в «Крестах». Судебный процесс завершился 13 ноября 1908 года: вместе с Трилиссером и Нейманом, которые также проходили по «Делу о боевой организации РСДРП» был приговорён в 6 годам каторжных работ. Все втроём отбывали наказание в Петербургской пересыльной, затем Бустрема отправили «по этапу» в Вологодскую, а после и в Ярославльскую каторжные тюрьмы. После этого злоключения продолжились, и Бустрема транспортируют в Восточную сибирь, в село Коченга Киренского уезда Иркутской губернии. Последние два года ссылки он провёл в Иркутске, проработав в статистическом отделе, в отделе труда Иркутского комитета Всероссийского союза городов, и напоследок попробовал свои силы в обществе потребителей служащих и рабочих Забайкальской железной дороги.

Продолжение чиновничьей карьеры

В конце марта, после событий Февральской революции 1917 года вернулся в Архангельск, отбыв срок каторги, его немедленно кооптировали в местный Совет рабочих и солдатских депутатов, был избран в исполком совета. В это время выразил политическую близость к объединению меньшевиков-интернационалистов, вместе с тем состоял в объединённой организации РСДРП. С июля 1917 по январь 1918 Бустрем становится председателем Архангельского совета рабочих и крестьянских депутатов, с февраля по сентябрь 1918 — зампредседателя архангельского губисполкома. С сентября 1918 по март 1920 — заведующий статистическим отделом архангельского губернского земства. Вступление в РКП(б) последовало в феврале 1920 года, а в апреле этого же года его переводят в Москву на должность заместителя заведующего учёным подотделом ЦК РКП(б).

Разведка

Наступает август 1922 года, который привносит свои коррективы в судьбу Бустрема. Последовала рекомендация Трилиссера, по которой Бустрема направляют для дальнейшей работы в ИНО ОГПУ. Вскоре следует счастливое для него назначение на пост легального резидента в Берлине, который он занимает до 1925 года. Его активность позволила заниматься интенсивной вербовкой кадров из диппредставительств, а также из внешнеполитического ведомства Германии. Эти ценные источники информации помогли Бустрему раздобыть копии важных писем МИДа своим представительствам в Варшаве, Стамбуле и Лондоне, в которых, например, шла речь о поставках военных материалов из Англии в Польшу, а также важные сведения о перспективах развития германо-польских отношений.

К началу 1926 года советская сторона располагала несколькими источниками в полицейских структурах Берлина, которые оперативно поставляли сведения напрямую из берлинского главного управления полиции. Эти сведения касались внутриполитического состояния Веймарской республики, а также раскрывали обстановку в различных партиях и объединениях Германии, в том числе и НСДАП.

Однако после отлаживания механизмов поставки необходимой информации Бустрем вернулся в СССР в декабре 1925 года. Был помощником начальника ИНО ОГПУ до 1929 года. В период с января по июнь 1930 года он — замначальника Главной инспекции ВСНХ СССР. В июле его направляют в роли уполномоченного по хлебозаготовкам. Июль-сентябрь — время работы на Кавказе (Вешенский район Северокавказского края). Октябрь-декабрь — работа в Воронеже.

Должности после завершения карьеры разведчика

В январе 1931 года его увольняют из органов разведки по состоянию здоровья. Февраль-март 1931 года — пост начальника железнодорожного транспорта Кузнецкстроя, а в июне-ноябре того же года Бустрема определяют представителем Кузнецкстроя в Ленинграде. Следующий год он работает заместителем заведующего ОМС Исполкома Коминтерна. С июля 1932 года — заместитель ответственного редактора издательства «Каторга и ссылка». В апреле 1934 года он становится внештатным инструктором МК ВКП(б), и на этом посту им налажено сотрудничество с Большой Советской Энциклопедией. Последняя чиновничья должность, которую он занимает с февраля 1936 года — заместитель директора НИИ Экономики Севера.

Умер 13 февраля 1943 года. Похоронен на Введенском кладбище в Москве. Награждён знаком «Почётный работник ВЧК-ГПУ» и боевым оружием от Коллегии ОГПУ.

Литература

• Антонов В. С., Карпов В. Н. Тайные информаторы Кремля. Нелегалы. — М.: ОЛМА-ПРЕСС Образование, 2002. — 352 с. — (Досье). — 5000 экз. — ISBN 5-94849-019-Х.

Отрывок, характеризующий Бустрем, Владимир Владимирович

Курган, на который вошел Пьер, был то знаменитое (потом известное у русских под именем курганной батареи, или батареи Раевского, а у французов под именем la grande redoute, la fatale redoute, la redoute du centre [большого редута, рокового редута, центрального редута] место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции.
Редут этот состоял из кургана, на котором с трех сторон были выкопаны канавы. В окопанном канавами место стояли десять стрелявших пушек, высунутых в отверстие валов.
В линию с курганом стояли с обеих сторон пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади пушек стояли пехотные войска. Входя на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место, на котором стояло и стреляло несколько пушек, было самое важное место в сражении.
Пьеру, напротив, казалось, что это место (именно потому, что он находился на нем) было одно из самых незначительных мест сражения.
Войдя на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею, и с бессознательно радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него. Изредка Пьер все с той же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другой стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом.
В противность той жуткости, которая чувствовалась между пехотными солдатами прикрытия, здесь, на батарее, где небольшое количество людей, занятых делом, бело ограничено, отделено от других канавой, – здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Молоденький круглолицый офицерик, еще совершенный ребенок, очевидно, только что выпущенный из корпуса, распоряжаясь весьма старательно порученными ему двумя пушками, строго обратился к Пьеру.
– Господин, позвольте вас попросить с дороги, – сказал он ему, – здесь нельзя.
Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.
Одно ядро взрыло землю в двух шагах от Пьера. Он, обчищая взбрызнутую ядром землю с платья, с улыбкой оглянулся вокруг себя.
– И как это вы не боитесь, барин, право! – обратился к Пьеру краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.
К десяти часам уже человек двадцать унесли с батареи; два орудия были разбиты, чаще и чаще на батарею попадали снаряды и залетали, жужжа и свистя, дальние пули. Но люди, бывшие на батарее, как будто не замечали этого; со всех сторон слышался веселый говор и шутки.
– Чиненка! – кричал солдат на приближающуюся, летевшую со свистом гранату. – Не сюда! К пехотным! – с хохотом прибавлял другой, заметив, что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.
– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
– Ну вы, лисицы! – смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым.
– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.
Пьер смотрел через вал. Одно лицо особенно бросилось ему в глаза. Это был офицер, который с бледным молодым лицом шел задом, неся опущенную шпагу, и беспокойно оглядывался.