Бутаков, Иван Иванович

Иван Иванович Бутаков
Дата рождения	26 февраля (10 марта) 1822(1822-03-10)
Дата смерти	18 (30) апреля 1882(1882-04-30) (60 лет)
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	Российский Императорский флот
Годы службы	1836—1882
Звание	контр-адмирал
Командовал	фрегат «Паллада» транспорт «Двина» фрегат «Светлана» фрегат «Ослябя» фрегат «Генерал-адмирал»
Сражения/войны	Крымская война
Награды и премии
Связи	брат Бутаков Г. И. сын Бутаков Г. И.

Иван Иванович Бутаков (1822—1882) — русский контр-адмирал. Известен своим участием в кругосветных путешествиях, его именем названы мыс и остров в Японском море.

Биография

Иван Бутаков происходил из морской семьи дворян Бутаковых и, по примеру своего отца и старших братьев, поступил в Морской кадетский корпус, который окончил 11 декабря 1839 года с производством в чин мичмана и назначением в Черноморский флот Российской империи.

В 1840—1841 годах юный офицер крейсировал на различных судах у берегов Кавказа, а в 1842—1843 годах совершил плавание в Средиземное море.

В должности старшего офицера 52-пушечного фрегата «Паллада» лейтенант Бутаков совершил в 1852 году переход из Кронштадта в Сингапур, откуда с донесением от вице-адмирала Е. В. Путятина вернулся на родину. В должности старшего офицера фрегата «Диана» совершил плавание на Дальний Восток, где в 1854 году был произведен в чин капитан-лейтенанта и назначен командиром 52-пушечного фрегата «Паллада».

В связи с началом Крымской войны и возможностью захвата «Паллады» неприятельскими кораблями, 18 января 1855 года по приказу контр-адмирала В. С. Завойко Бутаков затопил фрегат. В 1855 году он командовал гребной флотилией из двенадцати судов в устье Амура и был награждён орденом Святой Анны 2-й степени.

После окончания военных действий Бутаков командуя 10-пушечным транспортом «Двина» совершил плавание мимо мыса Горн в Балтийское море, завершив своё кругосветное плавание.

В течение двух лет капитан 2-го ранга Бутаков находился в командировке в Бордо, где наблюдал за строительством 40-пушечного парусно-винтового фрегата «Светлана», которым затем командовал в Средиземном море. В 1862 году он был награждён «За беспорочную выслугу, в офицерских чинах, 18-ти шестимесячных морских кампаний» орденом Святого Владимира 4-й степени с бантом.

В 1862 году в чине капитана 1-го ранга Бутаков командовал 45-пушечным парусно-винтовым фрегатом «Ослябя» в Средиземном море, а в 1863 году в составе Атлантической эскадры под командованием контр-адмирала С. С. Лесовского совершил переход в Нью-Йорк.

В 1864 году Иван Иванович вернулся на родину, где был назначен 10 мая в связи с обострением русско-британских отношений и возможностью появления британской эскадры в Балтийском море начальником южного фланга обороны Кронштадта.

В 1865 году Бутаков был назначен командиром 70-пушечного парусно-винтового фрегата «Генерал-адмирал», командуя которым плавал в Балтийском море, а в 1866 году совершил переход в Средиземное море, где организовал вывоз с острова Крит греческих беженцев, за что был награждён греческим орденом Спасителя.

10 июля 1867 года Иван Иванович был назначен командующим отрядом судов в Средиземном море подняв брейд-вымпел на корвете «Память Меркурия», а 15 октября того же года был произведен в чин контр-адмирала. Корвет «Память Меркурия» и шхуна «Бомбары» входившие в состав Средиземноморского отряда продолжали перевозку беженцев с острова Крит на материковую Грецию и заслуги Бутакова в организации этой экспедиции были отмечены награждением его греческим орденом Спасителя большого креста.

К 1868 году большая часть побережья Крита была захвачена турецкими войсками и поэтому перевозка беженцев была прекращена. Контр-адмирал Бутаков остался на Средиземном море, занимаясь боевой подготовкой кораблей и выполняя поручения русских послов и консулов. В ноябре 1869 года клипер «Яхонт» находившийся под его флагом принимал участие в церемонии открытия Суэцкого канала. Заслуги Ивана Ивановича были отмечены награждением его 2 марта 1870 года орденом Святого Станислава 1-й степени и зачислением в 1872 году в Свиту Его Императорского Величества.

В дальнейшем Бутаков продолжал служить на Средиземном море, командуя различными эскадрами, а при возникновении угрозы начала русско-турецкой войны был назначен 4 декабря 1876 года командующим отдельным отрядом судов, предназначенным для крейсерских действий в Атлантическом океане. В состав эскадры входили фрегат «Светлана», корветы «Богатырь» и «Аскольд», клипер «Крейсер». 1 января 1877 года Иван Иванович был награждён орденом Святого Владимира 2-й степени.

В связи с тем, что Великобритания не пошла на открытый конфликт с Россией эскадры была 29 апреля 1877 года отозвана в Кронштадт и по приходе в Брест расформирована, а её командующий был назначен помощником начальника морской и береговой обороны Кронштадта.

10 декабря 1879 года заслуженного адмирала назначили эскадр-майором Его Императорского Величества и по этой должности он сопровождал государя на пароходе «Эриклик» в Средиземном море и на яхте «Штандарт» в Балтийском море. 20 апреля 1880 года император назначил его своим генерал-адъютантом с оставлением в занимаемой должности.

Иван Иванович Бутаков скоропостижно скончался в возрасте шестидесяти лет от аневризмы и был похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской Лавры в Санкт-Петербурге.

Семья

Жена (с 1874 года) — Вера Васильевна Давыдова (1843—1920), дочь декабриста Василия Львовича Давыдова от брака его с Александрой Ивановной Потаповой. Родилась в Красноярске и при рождении получила фамилию Васильева. В 1856 году вместе с братьями и сестрами была восстановлена в правах дворянства. С 1856 года жила с матерью в имение Ка­менка, Киевской губернии. Увлекалась музыкой и хорошо рисовала. С 1866 по 1868 года Верой Васильевной был увлечен композитор П. И. Чайковский и посвятил ей пьесы для фортепиано «Воспоминания о Гапсале». Их дружеские отношения сохранились до конца жизни. Была женщиной светской, любила балы и аристократические салоны. Благодаря замужеству получила доступ ко двору, кавалерственная дама ордена Св. Екатерины малого креста. В браке имела двух сыновей:

• Степан (1879— ?), командир транспорта «Мурман», его именем названы остров и банка в Баренцевом море.
• Александр (1881—1914), капитаны 2 ранга, погиб в сражении.

У Бутакова было еще два сына, рожденные гречанкой во время его проживания в Греции:

• Григорий (1873—1960), контр-адмирал.
• Иван (1874—1879)

Литература

• Скрицкий Н. В. Русские адмиралы. — ИД «Рипол Классик».
• Скрицкий Н. В. Самые знаменитые флотоводцы России. — М.: Вече, 2000.

Отрывок, характеризующий Бутаков, Иван Иванович

– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.