Буторин, Сергей Юрьевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сергей Буторин
Сергей Юрьевич Буторин
Имя при рождении:

Буторин Сергей Юрьевич

Прозвище

«Ося»

Дата рождения:

9 ноября 1964(1964-11-09) (59 лет)

Место рождения:

СССР СССР
Тверская область Тверская область
Осташков

Гражданство:

СССР СССР
Россия Россия

Принадлежность:

Ореховская ОПГ

Работа:

Военный, охранник

Преступления
Преступления:

Заказные убийства, рэкет, разбойные нападения

Период совершения:

1993-1999

Регион совершения:

Москва Москва,
Московская область Московская область

Мотив:

Корыстный

Дата ареста:

15. 02. 2001 в Испании, 03. 03. 2010 депортирован в Россию

Обвинялся в:

Руководстве преступным сообществом, бандой и в организации 38 убийств и покушений на убийства (ч.1 ст. 210, ч.1 ст. 209, п.п. «а, з, к» ч.2 ст. 105, ч.3 ст. 30, п.п. «а, з» ч.2 ст. 105 УК РФ, п.п. «а, в, з, н» ст. 102 УК РСФСР.)

Признан виновным в:

Создании и руководстве устойчивой вооруженной группой, 38-ми эпизодах убийств, совершенных по предварительному сговору, а также покушениях на убийство.

Наказание:

Пожизненное лишение свободы

Статус:

Находится в заключении

Серге́й Ю́рьевич Буто́рин («Ося») — (9 ноября 1964 г. Осташков, Тверской области, РСФСР, СССР) — криминальный авторитет, лидер Ореховской ОПГ. 6 сентября 2011 года Московским городским судом приговорён к пожизненному заключению, будучи признан виновным в убийстве 38 человек и руководстве преступным сообществом.





Биография

Сергей Буторин родился 9 ноября 1964 года, в городе Осташков, Тверской области. Служил в сапёрном подразделении Инженерных войск, в Одинцово. После увольнения в запас продолжил военную карьеру, где дослужился до звания прапорщика. Серьёзно занимался боксом, имел разряд и участвовал в различных соревнованиях. У Буторина был младший брат Александр Буторин («Зомби»), но в отличие от Сергея, хорошей характеристикой похвастаться не мог: он был несколько раз судим, и был наркоманом. В 1989 году Буторин уволился из армии, и стал работать охранником в кафе «Аленький цветочек», которое располагалось в районе Коптево.

Начало криминальной карьеры

Своё первое преступление Буторин совершил со своим братом Александром, когда «Ося» ещё даже не был связан с «братвой» и не состоял ни в каких группировках. 27 июля 1990 года было совершено ограбление квартиры известного коллекционера Виктора Магидса. Заказчиком ограбления был Яков Фельдман. Он много лет провёл в колониях за спекуляцию и контрабанду и так же, как и Магидс, собирал антиквариат. Яков Фельдман познакомился с Александром Буториным во время последней «отсидки». В ограблении квартиры участвовали Сергей Буторин, Александр Буторин, и его друг Евгений Токарев бывший сотрудник милиции, с которым «Зомби» отбывали вместе срок в колонии. Оружие для ограбления доставал «Ося». Из квартиры были похищены произведения искусства и ювелирные изделия общей стоимостью свыше $9 млн: 59 золотых ювелирных изделий и археологических предметов, 50 миниатюр, 7 икон 17-18 веков, и 30 картин старых мастеров. В основном это были произведения «малых голландцев», в том числе Адриана ван Остаде, Давида Тенирса младшего, Адриана Браувера, Филипса Ваувермана, Яна Стена, Хуана Фландеса, а также Лукаса Кранаха старшего; кроме того, была похищена акварель Василия Кандинского.

В 1994 году в угрозыск обратился начинающий предприниматель Владимир Степанов. Он рассказал, что участвовал в ограблении Магидса. На дело его взял Яков Фельдман, у которого Степанов трудился личным водителем. Вместе с ним в ограблении участвовали Александр Буторин и Евгений Токарев. Степанов должен был подать машину в момент, когда грабители вынесут картины. Но он проспал ответственный момент и подъехал, когда всё уже состоялось и братьев след простыл. Всех объявили в розыск. Но вскоре выяснилось, что Фельдмана уже нет в живых. Примерно через неделю после нападения на Магидса он уехал в Бельгию и поселился в одной из брюссельских гостиниц. Там его вскоре и нашли повешенным на крюке для крепления люстры. Признаков насильственной смерти полиция не нашла. Останки Фельдмана отправили в Москву и кремировали.

Задержали Александра Буторина и Евгения Токарева, вместе с ними был лидер Медведковской ОПГ Григорий Гусятинский («Гриня»), осенью 1994 года совсем по другому делу. Сыщики взяли их на даче в Подмосковье, которую они снимали у академика. Дачу бандиты использовали под склад оружия и боеприпасов. Одних только пистолетов Макарова там нашлось 20 штук. Как выяснилось, пистолеты были похищены из пожарно-технического училища в Иркутской области. При нападении на училище преступники убили часового. «Осю» спасло только то, что, узнав об аресте брата, он сумел спрятаться. Тем не менее адвокаты смогли добиться через суд освобождения Буторина, Токарева и Гусятинского под залог. Когда бандиты вышли из Можайского СИЗО, их встречала многочисленная «братва» и вооружённый до зубов ОМСН. Всех задержали, сняли отпечатки пальцев и записали на видео, после чего «братву» отпустили, а Буторина и Токарева отправили в Москву, где им вскоре было предъявлено обвинение в разбойном нападении на квартиру Магидса. Гусятинский сразу же после освобождения уехал в Киев, где его застрелил киллер Медведковской ОПГ Алексей Шерстобитов («Лёша-Солдат»). Гусятинский стал жертвой заговора своих подопечных, которые после смерти лидера Ореховской ОПГ Сергея Тимофеева («Сильвестр») решили ликвидировать Гусятинского, как лишнего человека.

На допросах Буторин и Токарев утверждали, что к ограблению коллекции не имеют никакого отношения. Но Магидс опознал бандитов (на опознание их приводили прямо в больницу, где коллекционер лечился от рака), а свидетель Степанов дал на них показания. Кроме того, из квартиры Магидса был изъят волос одного из участников нападения. Экспертиза, которую провели специалисты Экспертно-криминалистического центра ГУВД Москвы, показала, что это был волос с головы Буторина. В общем, доказательств их виновности было более чем достаточно. Не хватало только похищенных картин. Во время следствия в Москве была найдена только одна из них. Милиционеры изъяли картину у Буторина за несколько месяцев до ареста. Тогда его задержали за хранение автомата в багажнике машины, но потом дело прекратили. В том же автомобиле лежала и картина. Это было полотно Франца де Хюльста «Речной пейзаж». Его конфисковали вместе с оружием, но к делу почему-то не приобщили. В результате картина пылилась за сейфом в кабинете отделения милиции. Этот эпизод всплыл во время нового расследования, и картину вернули Магидсу. Ещё шесть похищенных у Магидса картин и миниатюр с помощью Интерпола были задержаны на аукционе Sotheby`s. В сопровождении сотрудника госбезопасности Магидс отправился в Лондон, забрал миниатюры, после чего продал их на том же аукционе. В 1995 году, не дождавшись начала суда над ограбившими его бандитами, Виктор Магидс умер. Незадолго до смерти он возглавил Фонд гуманитарных программ «Возрождение», который занимался формированием корпоративных коллекций нескольких московских банков.

Суд над Буториным и Токаревым продолжался полтора года. За несколько дней до вынесения приговора по этому делу был убит главный свидетель обвинения Владимир Степанов. Его расстреляли у собственного подъезда из пистолета. В 2011 году в Мосгорсуде выяснилось, что Владимира Степанова заказал Сергей Буторин, а исполнял «заказ» телохранитель Буторина Марат Полянский. Впрочем, убийство Степанова на судебное решение никак не повлияло. Александр Буторин был приговорён к 9 годам лишения свободы. Токарева отправили на принудительное лечение в психиатрическую клинику, откуда, позднее, он сбежал и пропал без вести.

Карьера в ОПГ

После ограбления квартиры Виктора Магидса, Сергей Буторин понял, что пришло его время: рушился Советский Союз, расцвет кооперативного движения, крышевание которого приносило большие доходы, и работать охранником в кафе он больше не хотел. Вместе с братом Александром и Дмитрием Белкиным («Белок») в подмосковном городе Одинцово, где служил Буторин, решили сформировать небольшую бригаду, которая занималась разбойными нападениями и рэкетом. Члены Одинцовского сообщества себя гордо называли «одинцовскими», ареал их влияния простирался от Одинцово дальше, в сторону Звенигорода. Главным образом, они «продували мозги» коммерсантам, да и не только — всё, что имело мало-мальски выразительное обозначение в денежных знаках, немедленно попадало под их пристальную опеку. В отличие от всех прочих бандформирований люди братьев Буториных и Белкина убивали не по заказу, а вообще отвлечённо, просто так. Без очевидной пользы для собственных дел. В Одинцово одно время распоряжалась Голицынская ОПГ, из посёлка Голицыно. Люди Буторина довольно быстро отодвинули пришельцев от своего городка. И когда те покорно сдались на волю победителей и оставили богатые закрома противнику, их продолжали уничтожать одного за другим по принципу: все, кто из Голицына, не имеют права на жизнь.

К 1993 году Сергей Буторин завоевал весомый авторитет в криминальном мире. Одинцово было полностью освобождено от неместных группировок, и в городе была установлена единоличная власть. В этом же году братья Буторины познакомились с лидером Медведковской ОПГ Григорием Гусятинским («Гриня»), который в то время был уже «правой рукой» известного криминального авторитета и лидера Ореховской ОПГ Сергея Тимофеева («Сильвестр»). Гусятинский сразу понял, что таких людей нужно держать при себе, и позднее познакомил их с «Сильвестром». В конечном итоге Белкин остаётся «на хозяйстве» в Одинцово, где он следит за стабильностью в банде, Александр Буторин становится приближённым к Гусятинскому в Медведковской ОПГ, где он выполняет специальные поручения, а сам Сергей Буторин попадает под опеку Сергея Ананьевского («Культик») в Ореховскую ОПГ, где, в скором времени, он становится «ближним» «Сильвестра».

Интервью Сергея Буторина

В апреле 2013 года телеканал НТВ снял выпуск, где журналисты передачи «Очная ставка» приехали в колонию, где отбывает пожизненное заключение Сергей Буторин, и взяли у него интервью. Также к Буторину приехала Оксана Щетинкина, чьи сёстры пострадали во время взрыва в кафе (одна погибла, другая осталась инвалидом), который организовал Буторин с целью навести страх на представителей Измайловской ОПГ.

О Сергее Тимофееве:

«Сильвестр», это было что-то такое... ну это даже больше, чем легенда была. И, конечно, имя «Сильвестра» производило громадное впечатление. Да, это конечно, человек, один из первых сформировал большую группу свою. Тогда это называлась «бригада», но мы не назывались ни «ОПГ», и тогда и «ореховского» слова не было - «ореховские».

Об убийстве Сергея Тимофеева:

Он садится в машину, трогается, она взрывается. Вот прям на глазах. Причём, там не какой-то взрыв, как в кино показывают, нет, было направлено… ну, видимо, стояла хорошая, профессиональная мина. Я подбежал к машине, ну думал, может быть жив, но уже всё.

Об убийстве Отари Квантришвили:

Ну я, конечно, я знал кто такой Отари. У нас были и встречи, и лично я с ним был знаком. Но я говорю, что для меня авторитет Сергея Ивановича — это неоспоримо было вообще. И если он сказал, что надо ликвидировать этого человека — какие проблемы?!

Об Александре Солонике:

В тот момент, уже в общем-то, все доступные места прослушивались: телефоны, дома, вплоть до туалетов. В частности, дом в Греции, в котором жил Солоник, я же ему его и снял, и естественно подготовил, соответственно. Но, на самом деле, он хорошо стреляет, подготовлен физически, целеустремлённый человек, он идёт до конца, любит риск, не боится рисковать, и оставлять такого противника за спиной — нельзя, ни в коем случае. Это их (Курганской ОПГ) козырь был, понимаете.

Об инсценировке своей смерти:

Я не мог составить, скажем, каких-то планов на семью, потому что я и так находился на нелегальном положении постоянно. Естественно, я понимал, что всё весьма зыбко. Это было одной из причин того, что я устроил свои «похороны». Чтобы, так сказать, ну хотя бы временно дать передышку. Я не то чтобы скрывался, но когда ты различён, как мёртвый, на тебя не могут открыть уголовное дело, вот в чём дело. И во всех справках ты числишься как умерший. Как бы, к тебе и вопросов нет никаких.

О деньгах:

Я в месяц мог потратить, там скажем, ну тысяч двести... долларов, я имею в виду, то это так... не страшно. Ну, естественно, мог позволить себе машину, я очень люблю машины. Идёт, там, серия «Мерседесов», я беру, там, самые лучшие из них.

О своём аресте:

У нашей прокуратуры «руки» длинные оказались, достали меня оттуда... «с того света», да.

О жизни в 90-е:

Ну, раньше это всё была как игра. Это было забавно. То есть, я не думал о будущем, я не смотрел дальше чем там, ну не знаю, на неделю вперёд, да и то, для меня был большой срок, казалось. Я ничего не планировал. Казалось, что жизнь, она такая, вечная-непроходящая. Она весёлая. А когда появились первые деньги, это ж вообще, там ты можешь купить себе машину, да хоть каждый месяц покупай новую. На каком заводе столько заработаешь.

В массовой культуре

  • Документальный фильм «[www.ruarchive.com/archives/14068 Не дожившие до пожизненного заключения]» (3 серии) из цикла Вахтанга Микеладзе «Приговорённые пожизненно»

Напишите отзыв о статье "Буторин, Сергей Юрьевич"

Ссылки

  • [rusmafiozi.blogspot.ru/2011/03/blog-post_8110.html Сергей Буторин — лидер Ореховской ОПГ]
  • [wek.ru/obshestvo/31957-butorin-sel-pozhiznenno.html Буторин сел пожизненно]
  • [www.mos-gorsud.ru/news/?id=369 Судьей Московского городского суда был продлён срок содержания в отношении обвиняемого Сергея Буторина]
  • [www.mos-gorsud.ru/news/?id=487 Суд назначил пожизненное лишение свободы Сергею Буторину]
  • [lenta.ru/articles/2011/09/07/butorin/ Пожизненное для Оси]
  • [anabasis-book.ru/union/2013-01-31-04-49-00/condemned.html?id=57 Сергей Буторин «Ося»]
  • [www.interfax.ru/russia/txt.asp?id=234882 Последний из «ореховских»]

Отрывок, характеризующий Буторин, Сергей Юрьевич

– О нет! – отвечал Пьер, испуганно соболезнующими глазами глядя на князя Андрея.
– Поезжай, поезжай: перед сраженьем нужно выспаться, – повторил князь Андрей. Он быстро подошел к Пьеру, обнял его и поцеловал. – Прощай, ступай, – прокричал он. – Увидимся ли, нет… – и он, поспешно повернувшись, ушел в сарай.
Было уже темно, и Пьер не мог разобрать того выражения, которое было на лице князя Андрея, было ли оно злобно или нежно.
Пьер постоял несколько времени молча, раздумывая, пойти ли за ним или ехать домой. «Нет, ему не нужно! – решил сам собой Пьер, – и я знаю, что это наше последнее свидание». Он тяжело вздохнул и поехал назад в Горки.
Князь Андрей, вернувшись в сарай, лег на ковер, но не мог спать.
Он закрыл глаза. Одни образы сменялись другими. На одном он долго, радостно остановился. Он живо вспомнил один вечер в Петербурге. Наташа с оживленным, взволнованным лицом рассказывала ему, как она в прошлое лето, ходя за грибами, заблудилась в большом лесу. Она несвязно описывала ему и глушь леса, и свои чувства, и разговоры с пчельником, которого она встретила, и, всякую минуту прерываясь в своем рассказе, говорила: «Нет, не могу, я не так рассказываю; нет, вы не понимаете», – несмотря на то, что князь Андрей успокоивал ее, говоря, что он понимает, и действительно понимал все, что она хотела сказать. Наташа была недовольна своими словами, – она чувствовала, что не выходило то страстно поэтическое ощущение, которое она испытала в этот день и которое она хотела выворотить наружу. «Это такая прелесть был этот старик, и темно так в лесу… и такие добрые у него… нет, я не умею рассказать», – говорила она, краснея и волнуясь. Князь Андрей улыбнулся теперь той же радостной улыбкой, которой он улыбался тогда, глядя ей в глаза. «Я понимал ее, – думал князь Андрей. – Не только понимал, но эту то душевную силу, эту искренность, эту открытость душевную, эту то душу ее, которую как будто связывало тело, эту то душу я и любил в ней… так сильно, так счастливо любил…» И вдруг он вспомнил о том, чем кончилась его любовь. «Ему ничего этого не нужно было. Он ничего этого не видел и не понимал. Он видел в ней хорошенькую и свеженькую девочку, с которой он не удостоил связать свою судьбу. А я? И до сих пор он жив и весел».
Князь Андрей, как будто кто нибудь обжег его, вскочил и стал опять ходить перед сараем.


25 го августа, накануне Бородинского сражения, префект дворца императора французов m r de Beausset и полковник Fabvier приехали, первый из Парижа, второй из Мадрида, к императору Наполеону в его стоянку у Валуева.
Переодевшись в придворный мундир, m r de Beausset приказал нести впереди себя привезенную им императору посылку и вошел в первое отделение палатки Наполеона, где, переговариваясь с окружавшими его адъютантами Наполеона, занялся раскупориванием ящика.
Fabvier, не входя в палатку, остановился, разговорясь с знакомыми генералами, у входа в нее.
Император Наполеон еще не выходил из своей спальни и оканчивал свой туалет. Он, пофыркивая и покряхтывая, поворачивался то толстой спиной, то обросшей жирной грудью под щетку, которою камердинер растирал его тело. Другой камердинер, придерживая пальцем склянку, брызгал одеколоном на выхоленное тело императора с таким выражением, которое говорило, что он один мог знать, сколько и куда надо брызнуть одеколону. Короткие волосы Наполеона были мокры и спутаны на лоб. Но лицо его, хоть опухшее и желтое, выражало физическое удовольствие: «Allez ferme, allez toujours…» [Ну еще, крепче…] – приговаривал он, пожимаясь и покряхтывая, растиравшему камердинеру. Адъютант, вошедший в спальню с тем, чтобы доложить императору о том, сколько было во вчерашнем деле взято пленных, передав то, что нужно было, стоял у двери, ожидая позволения уйти. Наполеон, сморщась, взглянул исподлобья на адъютанта.
– Point de prisonniers, – повторил он слова адъютанта. – Il se font demolir. Tant pis pour l'armee russe, – сказал он. – Allez toujours, allez ferme, [Нет пленных. Они заставляют истреблять себя. Тем хуже для русской армии. Ну еще, ну крепче…] – проговорил он, горбатясь и подставляя свои жирные плечи.
– C'est bien! Faites entrer monsieur de Beausset, ainsi que Fabvier, [Хорошо! Пускай войдет де Боссе, и Фабвье тоже.] – сказал он адъютанту, кивнув головой.
– Oui, Sire, [Слушаю, государь.] – и адъютант исчез в дверь палатки. Два камердинера быстро одели его величество, и он, в гвардейском синем мундире, твердыми, быстрыми шагами вышел в приемную.
Боссе в это время торопился руками, устанавливая привезенный им подарок от императрицы на двух стульях, прямо перед входом императора. Но император так неожиданно скоро оделся и вышел, что он не успел вполне приготовить сюрприза.
Наполеон тотчас заметил то, что они делали, и догадался, что они были еще не готовы. Он не захотел лишить их удовольствия сделать ему сюрприз. Он притворился, что не видит господина Боссе, и подозвал к себе Фабвье. Наполеон слушал, строго нахмурившись и молча, то, что говорил Фабвье ему о храбрости и преданности его войск, дравшихся при Саламанке на другом конце Европы и имевших только одну мысль – быть достойными своего императора, и один страх – не угодить ему. Результат сражения был печальный. Наполеон делал иронические замечания во время рассказа Fabvier, как будто он не предполагал, чтобы дело могло идти иначе в его отсутствие.
– Я должен поправить это в Москве, – сказал Наполеон. – A tantot, [До свиданья.] – прибавил он и подозвал де Боссе, который в это время уже успел приготовить сюрприз, уставив что то на стульях, и накрыл что то покрывалом.
Де Боссе низко поклонился тем придворным французским поклоном, которым умели кланяться только старые слуги Бурбонов, и подошел, подавая конверт.
Наполеон весело обратился к нему и подрал его за ухо.
– Вы поспешили, очень рад. Ну, что говорит Париж? – сказал он, вдруг изменяя свое прежде строгое выражение на самое ласковое.
– Sire, tout Paris regrette votre absence, [Государь, весь Париж сожалеет о вашем отсутствии.] – как и должно, ответил де Боссе. Но хотя Наполеон знал, что Боссе должен сказать это или тому подобное, хотя он в свои ясные минуты знал, что это было неправда, ему приятно было это слышать от де Боссе. Он опять удостоил его прикосновения за ухо.
– Je suis fache, de vous avoir fait faire tant de chemin, [Очень сожалею, что заставил вас проехаться так далеко.] – сказал он.
– Sire! Je ne m'attendais pas a moins qu'a vous trouver aux portes de Moscou, [Я ожидал не менее того, как найти вас, государь, у ворот Москвы.] – сказал Боссе.
Наполеон улыбнулся и, рассеянно подняв голову, оглянулся направо. Адъютант плывущим шагом подошел с золотой табакеркой и подставил ее. Наполеон взял ее.
– Да, хорошо случилось для вас, – сказал он, приставляя раскрытую табакерку к носу, – вы любите путешествовать, через три дня вы увидите Москву. Вы, верно, не ждали увидать азиатскую столицу. Вы сделаете приятное путешествие.
Боссе поклонился с благодарностью за эту внимательность к его (неизвестной ему до сей поры) склонности путешествовать.
– А! это что? – сказал Наполеон, заметив, что все придворные смотрели на что то, покрытое покрывалом. Боссе с придворной ловкостью, не показывая спины, сделал вполуоборот два шага назад и в одно и то же время сдернул покрывало и проговорил:
– Подарок вашему величеству от императрицы.
Это был яркими красками написанный Жераром портрет мальчика, рожденного от Наполеона и дочери австрийского императора, которого почему то все называли королем Рима.
Весьма красивый курчавый мальчик, со взглядом, похожим на взгляд Христа в Сикстинской мадонне, изображен был играющим в бильбоке. Шар представлял земной шар, а палочка в другой руке изображала скипетр.
Хотя и не совсем ясно было, что именно хотел выразить живописец, представив так называемого короля Рима протыкающим земной шар палочкой, но аллегория эта, так же как и всем видевшим картину в Париже, так и Наполеону, очевидно, показалась ясною и весьма понравилась.
– Roi de Rome, [Римский король.] – сказал он, грациозным жестом руки указывая на портрет. – Admirable! [Чудесно!] – С свойственной итальянцам способностью изменять произвольно выражение лица, он подошел к портрету и сделал вид задумчивой нежности. Он чувствовал, что то, что он скажет и сделает теперь, – есть история. И ему казалось, что лучшее, что он может сделать теперь, – это то, чтобы он с своим величием, вследствие которого сын его в бильбоке играл земным шаром, чтобы он выказал, в противоположность этого величия, самую простую отеческую нежность. Глаза его отуманились, он подвинулся, оглянулся на стул (стул подскочил под него) и сел на него против портрета. Один жест его – и все на цыпочках вышли, предоставляя самому себе и его чувству великого человека.
Посидев несколько времени и дотронувшись, сам не зная для чего, рукой до шероховатости блика портрета, он встал и опять позвал Боссе и дежурного. Он приказал вынести портрет перед палатку, с тем, чтобы не лишить старую гвардию, стоявшую около его палатки, счастья видеть римского короля, сына и наследника их обожаемого государя.
Как он и ожидал, в то время как он завтракал с господином Боссе, удостоившимся этой чести, перед палаткой слышались восторженные клики сбежавшихся к портрету офицеров и солдат старой гвардии.
– Vive l'Empereur! Vive le Roi de Rome! Vive l'Empereur! [Да здравствует император! Да здравствует римский король!] – слышались восторженные голоса.
После завтрака Наполеон, в присутствии Боссе, продиктовал свой приказ по армии.
– Courte et energique! [Короткий и энергический!] – проговорил Наполеон, когда он прочел сам сразу без поправок написанную прокламацию. В приказе было:
«Воины! Вот сражение, которого вы столько желали. Победа зависит от вас. Она необходима для нас; она доставит нам все нужное: удобные квартиры и скорое возвращение в отечество. Действуйте так, как вы действовали при Аустерлице, Фридланде, Витебске и Смоленске. Пусть позднейшее потомство с гордостью вспомнит о ваших подвигах в сей день. Да скажут о каждом из вас: он был в великой битве под Москвою!»
– De la Moskowa! [Под Москвою!] – повторил Наполеон, и, пригласив к своей прогулке господина Боссе, любившего путешествовать, он вышел из палатки к оседланным лошадям.
– Votre Majeste a trop de bonte, [Вы слишком добры, ваше величество,] – сказал Боссе на приглашение сопутствовать императору: ему хотелось спать и он не умел и боялся ездить верхом.
Но Наполеон кивнул головой путешественнику, и Боссе должен был ехать. Когда Наполеон вышел из палатки, крики гвардейцев пред портретом его сына еще более усилились. Наполеон нахмурился.
– Снимите его, – сказал он, грациозно величественным жестом указывая на портрет. – Ему еще рано видеть поле сражения.
Боссе, закрыв глаза и склонив голову, глубоко вздохнул, этим жестом показывая, как он умел ценить и понимать слова императора.


Весь этот день 25 августа, как говорят его историки, Наполеон провел на коне, осматривая местность, обсуживая планы, представляемые ему его маршалами, и отдавая лично приказания своим генералам.
Первоначальная линия расположения русских войск по Ко лоче была переломлена, и часть этой линии, именно левый фланг русских, вследствие взятия Шевардинского редута 24 го числа, была отнесена назад. Эта часть линии была не укреплена, не защищена более рекою, и перед нею одною было более открытое и ровное место. Очевидно было для всякого военного и невоенного, что эту часть линии и должно было атаковать французам. Казалось, что для этого не нужно было много соображений, не нужно было такой заботливости и хлопотливости императора и его маршалов и вовсе не нужно той особенной высшей способности, называемой гениальностью, которую так любят приписывать Наполеону; но историки, впоследствии описывавшие это событие, и люди, тогда окружавшие Наполеона, и он сам думали иначе.
Наполеон ездил по полю, глубокомысленно вглядывался в местность, сам с собой одобрительно или недоверчиво качал головой и, не сообщая окружавшим его генералам того глубокомысленного хода, который руководил его решеньями, передавал им только окончательные выводы в форме приказаний. Выслушав предложение Даву, называемого герцогом Экмюльским, о том, чтобы обойти левый фланг русских, Наполеон сказал, что этого не нужно делать, не объясняя, почему это было не нужно. На предложение же генерала Компана (который должен был атаковать флеши), провести свою дивизию лесом, Наполеон изъявил свое согласие, несмотря на то, что так называемый герцог Эльхингенский, то есть Ней, позволил себе заметить, что движение по лесу опасно и может расстроить дивизию.
Осмотрев местность против Шевардинского редута, Наполеон подумал несколько времени молча и указал на места, на которых должны были быть устроены к завтрему две батареи для действия против русских укреплений, и места, где рядом с ними должна была выстроиться полевая артиллерия.
Отдав эти и другие приказания, он вернулся в свою ставку, и под его диктовку была написана диспозиция сражения.
Диспозиция эта, про которую с восторгом говорят французские историки и с глубоким уважением другие историки, была следующая:
«С рассветом две новые батареи, устроенные в ночи, на равнине, занимаемой принцем Экмюльским, откроют огонь по двум противостоящим батареям неприятельским.
В это же время начальник артиллерии 1 го корпуса, генерал Пернетти, с 30 ю орудиями дивизии Компана и всеми гаубицами дивизии Дессе и Фриана, двинется вперед, откроет огонь и засыплет гранатами неприятельскую батарею, против которой будут действовать!
24 орудия гвардейской артиллерии,
30 орудий дивизии Компана
и 8 орудий дивизии Фриана и Дессе,
Всего – 62 орудия.
Начальник артиллерии 3 го корпуса, генерал Фуше, поставит все гаубицы 3 го и 8 го корпусов, всего 16, по флангам батареи, которая назначена обстреливать левое укрепление, что составит против него вообще 40 орудий.
Генерал Сорбье должен быть готов по первому приказанию вынестись со всеми гаубицами гвардейской артиллерии против одного либо другого укрепления.