Буто (танец)

Прослушать статью Этот звуковой файл был создан в рамках проекта: «Аудиостатьи», на основе версии этой статьи от 5 мая 2011 года г., и не отражает правки, сделанные после этой даты. см. также другие аудиостатьи

</div> Буто (яп. 舞踏, буто:) — направление современного японского танца. Первую постановку в стиле буто в 1959 году осуществил Тацуми Хидзиката по роману Юкио Мисимы «Запретные цвета».

Происхождение

Своим возникновением буто обязано начавшейся в 1961 году деятельности коллектива под руководством хореографа Тацуми Хидзиката, называвшегося «Танец тьмы» (яп. 暗黒舞踏派 Анкоку буто: ха). Со следующего 1962 года в совместной работе нескольких авангардных японских групп начал формироваться специфический стиль буто, объединивший хореографов, музыкантов, кинематографистов, фотографов и представителей других творческих профессий. Несмотря на то, что объединение распалось после состоявшегося в июле 1966 года прощального выступления, собственно хореографическая его составляющая во главе с Хидзиката продолжила активную деятельность, не прекратившуюся даже после смерти своего основателя в 1986 году. Сейчас данное направление современного танца широко известно прежде всего под названием «буто», а не под первоначальным «анкоку-буто».

История

В числе оказавшего большое влияние на зарождение буто была немецкая хореография «Der Neue Tanz». Так, после прохождения обучения в Германии в школе танца модерн Мэри Вигман и возвращения в Японию супружеская пара Такая Эгути и Соко Мия открыла собственную школу, куда поступил позднее ставший одним из основателей буто Кадзуо Оно. Прозанимавшись некоторое время у Эгути и Мия, Оно, чувствуя неудовлетворённость от господства в школе западноевропейских хореографических доктрин, покинул её в поисках собственного стиля. В противовес обращённой пируэтами, прыжками и другими приёмами в «мир небожителей» традиции классического балета, Оно стал подчёркивать потусторонность танца, его направленность к полу и земле в низком приседе, кривоногости и др. Глубоко проникнувшись идеями Оно, Хидзиката основал группу «Анкоку-буто». На формирование буто также повлияла эстетика дадаизма, который в молодости находили для себя близким и Оно, и Хидзиката.

Вступив в танцевальный мир своего времени, буто породило много споров. Завоевав расположение видных литераторов Японии той эпохи (в их числе Икуя Като, Тацухико Сибусава,Сюдзо Такигути, Ютака Хания и Юкио Мисима) вплоть до того, что некоторые из них лично принимали участие в постановках Татцуми Хидзиката, , буто тем не менее осталось маргинальным феноменом для ортодоксальной хореографии, получив там статус ереси и объекта насмешек, а для большинства зрителей свелось к набору стереотипов: бритые наголо люди, белый грим, обнажённые тела, дикость, мутировавший в Японии вид танца модерн 1960-х годов, псевдо-искусство не владеющих элементарной техникой дилетантов. В последние годы, впрочем, буто получило распространение и было высоко оценено прежде всего в Западной Европе (под названием «BUTOH»).

Внешний вид артистов буто

Стереотипное представление о внешнем виде артистов буто сводится, как правило, к бритой голове и белому гриму. Однако на самом деле ни то, ни другое не является в строгом смысле обязательным. Можно даже говорить о том, что буто будет в не меньшей степени самим собой, если актёр наденет деловой костюм, а бритой голове предпочтёт косой пробор. Существенным можно считать лишь то, в какой степени исполнение соответствует философии и эстетике буто.

Эстетика и философия буто

Эстетика буто, обращающегося к специфически японской телесности кривых и коротких ног и стремящегося вернуться в лоно японской же традиции в духе кагура, но и кабуки для того, чтобы порвать с навязанной извне дихотомией центра и периферии, где под влиянием современной западноевропейской хореографии японскому уделялось место последнего, с трудом поддаётся простому и внятному описанию. В буто нет прыжков, подскоков, вращений. Подчас вообще нет никаких движений — простое сохранение положения, стойка или присед безо всякого видимого намерения когда-нибудь снова встать. Философия буто связана с эзотерическими направлениями буддизма, и истинный смысл танца всегда будет скрыт от непосвящённых. Существует расхожее мнение, что немалое влияние на буто оказали и последствия атомных взрывов в Хиросиме и Нагасаки, но на самом деле это не так. Акцент в буто сделан на теле как таковом. Искажённая, рассеянная пластика, движения, будто бы распадающиеся в пространстве, — в основе техники буто. А в нарочитой замедленности, во внутренней сосредоточенности и в спокойной созерцательности угадываются более древние истоки, идущие от театра Но и трехстиший хокку. Танцор буто, как и старинный японский поэт, стремится к слиянию с природой, апеллируя не к рассудку, а к чувствам зрителя. Тело босоногие импровизаторы уподобляют сосуду, который надо опустошить, освободить от всего личного, чтобы наполнить чем-то чужим, инородным, будь то дух дерева, сухого листа или старой женщины. Красота тела уже не имеет никакого значения.

Таким образом, одной из оказавшихся плодотворными идей, заложенных в буто, стало переопределение танца с простого искусства движения до манифестации ощущения сущности собственного тела. Поэтому ритм движений в буто определяется не механически, а отталкиваясь от определённых слов и образов, представленных через новаторский подход Хидзиката к нотации танца, получивший название «буто-фу» (яп. 舞踏譜).

Можно привести следующие примеры «буто-фу»: «Стань плавающей в твоей утробе камбалой», «Представь, что твоя голова увеличилась в десять раз», «Выражай себя только так, как если бы ты шёл прямо по слову „ностальгия“», «Ты, в окружении собравшейся в полном составе семьи, смотришь на фейерверк» и др. Напоминая используемые в дзэн-буддизме мондо, «буто-фу» служат для актёра импульсом к импровизации движений, своей индивидуальностью определяя специфику буто как такового. Естественно, что существующие приёмы классического балета, как впрочем и спортивной гимнастики, неприемлемы при реакции актёра на «буто-фу», поэтому ему приходится во многом идти наощупь, создавая танец. При этом какой-то минимум стандартизации всё же существует: известно, что Хидзиката собрал набор телесных «откликов» на определённые слова. Важно заметить, что «нотация» буто не ограничивается словесным описанием, так как в этих целях широко используются картины и любые объекты вообще. Хидзиката особенно часто обращался к картинам Фрэнсиса Бэкона.

Специфический метод, посредством которого Хидзиката пытался обрести синтез человеческого тела и воображения, позднее проник во многие элементы современной хореографии.

Этапы эволюции буто

• Классическое буто (первое поколение)
  • Основные представители: Тацуми Хидзиката, Юкио Вагури, труппы «Дайракудакан», «Хакутобо» и др.
  • Отличительные черты: подчёркнутая анти-техничность и протест против норм, гротеск, эстетика Хидзиката.
• Современное буто (второе поколение)
  • Основные представители: труппы «Санкай Дзюку» (руководитель Усио Амагацу), «Бяккося» и др.
  • Отличительные черты: избавление от специфически японских черт, унаследованных от первого поколения из-за того, что идеи Хидзиката о «японском теле» привели к восприятию буто как японской экзотики, вместо желаемого вторым поколением широкого распространения искусства буто.
• Пост-модернистское буто (третье поколение)
  • Основные представители: Сабуро Тэсигавара, Сэцуко Ямада, Ким Ито и др.
  • Отличительные черты: наряду с сохранением многих идей буто, присутствуют многочисленные отклонения от «канона»; рассматривается как одно из течений современного танца.

Если первое и второе поколения актёров буто использовали белый грим, то начиная с третьего — эта традиция была утрачена. При этом, впрочем, стоит отметить, что в 1980-х ещё не нашедшее собственного стиля третье поколение некоторое время по традиции пользовалось гримом.

• Пост-буто (четвёртое поколение)
  • Основные представители: Юкио Судзуки, Цуёси Сирай, Кая Охаси, труппы «SALVANILA», «Бивакэй», театр ИнЖест и др.
  • Отличительные черты: по сути представляет собой современный танец, воспринявший элементы «классического» буто. Нельзя однозначно провести чёткую границу между четвертым и третьим поколением, однако собственно буто четвёртое поколение назвать уже сложно.

Напишите отзыв о статье "Буто (танец)"

Ссылки

• [www.iatp.md/contemporarydance/present/buto.html Заметка о буто в журнале «Nipponia», 11/1999]
• [www.derevo.org/ Театр «Дерево»] (рус.) (англ.) (нем.)
• [www.suenbutohcompany.net SU-EN Butoh Company] (англ.)
• [www.kazuoohnodancestudio.com/ Kazuo Ohno Dance Studio] (англ.)
• [www.odddance.ru/ theatre OddDANCE]

____________

• [inzhest.belorus.by/ Официальный сайт экспериментального театра ИнЖест (Беларусь, Минск)] (рус.) (англ.)
• ИнЖест в Википедии  (рус.)

См. также

Нихон-буё

Отрывок, характеризующий Буто (танец)

А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.


5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.