Бутскафле

Бутскафле или Вестовой жезл (швед. диалект др.-сканд. buþkafle) — в традиции североевропейских народов условный знак в виде предмета, который рассылался по населенным пунктам в случае опасности, для организации восстания и по другим важным делам, с целью собрать население в заранее установленном и подобающем случаю месте.

Скандинавия

В Швеции представлял собой палицу или просто деревянную чурку, обоженную с одной стороны и с привязанной веревкой или лентой с другой. Олаф Магнус (1555) утверждал, что тот кто не передал бутскафле в следующую деревню, будет казнен, а его хозяйство сожжено. В Норвегии (норв. budstikke) представлял собой просто стрелу.

Бутскафле обычно содержал на себе руны и другие обозначения, чтобы указать причину сбора (напр., выборы конунга у Мурастена) и имя того, кто его собирает. Когда собирали тинг, бутскафле мог быть в форме топора, а в случае, если собрание касалось богохульства или иных церковных дел — в форме креста.

В средние века бутскафле использовался как официальный механизм сбора населения, и потому изготавливать его имели право лишь уполномоченные представители власти. Однако особенно эффективно бутскафле работало при созыве народных масс на восстания против тирании правительства или высоких налогов. Потому после Даларнских танцев были введены жесткие ограничения на использование бутскафле.

В Швеции бутскафле были стандартизированы в период реорганизации села в 1742 году и стали применяться лишь на селе. В период XIX — XX веков более конкретные послания прикреплялись к самому бутскафле или всовывались в углубление. Даже в начале XX века в шведском праве существовал закон, предписывающий пересылать бутскафле от деревне к деревне в случае лесных пожаров.

Британские острова

В Англии известен под термином огненный крест (англ. Fiery cross) — калька с гэльского Crann Tara. Однако у самих англичан подобная традиция не имела распространения и термин использовался для обозначения традиций североевропейских народов, таких как скандинавы и шотландцы.

В Шотландии аналогом бутскафле является кранн тара (гэльск. Crann Tara), она служит сигналом началом войны и требует от всех членов клана, чтобы они сплотились и выступили на защиту своей территории.

Традиция кранн тары хорошо описана в творчестве Сэра Вальтера Скотта. Кранн тара представляет собой небольшой горящий крест или обуглившийся кусок дерева, который переносят от поселения к поселению.

The gathering beam, сигнал, использовавшийся ранее, в случае нападения или нависающий опасности, чтобы призвать клан к оружию. Это был кусок дерева, наполовину сожженный и обмазанный кровью, как знак наказания огнём и мечем, которое ждет тех кто не откликнется на призыв. Его передавали от одного заранее назначенного посланца к следующему, и таким путём тревога передавалась на огромные территории в удивительно короткие сроки. В 1745 году кранн тара пересекла широкую область Бредалбейн в 30 миль за 3 часа.

Наиболее известным было использование кранн тара в 1745 году в период Восстаний Якобитов. Последним случаем, когда шотландские горцы поднимались по призыву кранн тара, был случай в 1820 году, когда 800 членов клана Грант, маршируя и распевая псалмы, пришли на выручку своему вождю и его сестре, осажденным в их доме в деревне Элгин.

Аналогичная традиция существовала на острове Мэн.

Хотя большинство членов Ку-Клукс-Клана были потомками иммигрантов из Шотландии, доподлинно не известно, принесли ли они с собой традицию кранн тары в Америку и было ли использование Ку-Клукс-Кланом огненных крестов данью традициям.

Crann Tara — также название гэльской новостной передачи на Grampian Television (ITV).

Ссылки

• [thecapitalscot.com/pastfeatures/crossfire.html Отрывок из "The Fiery cross", Dr. Magruder (анг.)]
• [www.cranntara.org.uk/crannta.htm История кранн тара (анг.)]
• Beacon
• Ку-Клукс-Клан

Отрывок, характеризующий Бутскафле

– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.