Бутурлин, Александр Борисович

Александр Борисович Бутурлин<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Московский губернатор
12 декабря 1742 — 1744
Предшественник:	Салтыков, Владимир Семёнович
Преемник:	Левашов, Василий Яковлевич
9 июня 1762 — 1763
Предшественник:	Черкасский, Пётр Борисович
Преемник:	Жеребцов, Николай Григорьевич
Рождение:	18 (28) июля 1694(1694-07-28) Москва, Русское Царство
Смерть:	30 августа (10 сентября) 1767(1767-09-10) (73 года) Москва, Российская империя
Место погребения:	Александро-Невская лавра, Санкт-Петербург
Военная служба
Принадлежность:	Российская империя Российская империя
Звание:	генерал-фельдмаршал
Награды:

Граф (1760) Алекса́ндр Бори́сович Бутурли́н (18 [28] июля 1694, Москва — 30 августа [10 сентября] 1767, Москва) — русский военачальник из рода Бутурлиных, генерал-фельдмаршал (1756), московский градоначальник.

Биография

Сын капитана гвардии. В 1714 был записан солдатом в гвардию, с 1716 по 1720 обучался во вновь учреждённой морской академии, где преподавались науки, необходимые для мореплавания, фехтование и некоторые иностранные языки.

В 1720 году Бутурлин взят был Петром I в денщики, и в этом звании сопутствовал государю в походах против шведов и персов и участвовал в некоторых сражениях. Он пользовался доверием Петра, который доверял ему исполнение самых секретных поручений.

При Екатерине I Бутурлин пожалован был в гоф-юнкеры, потом в камер-юнкеры и наконец в камергеры цесаревны Елисаветы (любовником которой он слыл), а при Петре II, будучи уже кавалером ордена Святого Александра Невского, произведён был в генерал-майоры армии и в унтер-лейтенанты кавалергардского корпуса. Но вскоре, вследствие ссоры с любимцем Петра II, князем И. Долгоруковым, Бутурлин был удалён в украинскую армию.

В 1731−33 участвовал в разных сражениях с закавказскими народами. В 1735 был назначен смоленским губернатором.

В 1738 под начальством Миниха служил в армии, действовавшей против турок; потом до 1739 включительно охранял Малороссию, а по прекращении военных действий вступил опять в должность смоленского губернатора.

Анна Леопольдовна в 1740 произвела его в генерал-кригскомиссары и генерал-лейтенанты, а императрица Елизавета назначила его в 1741 главным правителем Малороссии; затем, по случаю войны с Швецией, в 1742 поручила ему начальство над войсками, расположенными в Эстляндии, Лифляндии и Великих Луках, произвела в генерал-аншефы (1742)

С 1742 сенатор и московский генерал-губернатор (большей частью жил в Санкт-Петербурге)

В 1747 Бутурлин получил звание генерал-адъютанта, в 1749 — подполковника лейб-гвардии Преображенского полка, через два года получил орден Святого апостола Андрея Первозванного, а в 1756 — фельдмаршальский жезл, с повелением присутствовать в конференции министров.

В 1760 Бутурлин с потомством возведён в графское Российской империи достоинство.

Это было время Семилетней войны. Главнокомандующий Салтыков был болен, и в армии, действовавшей против Фридриха, произошло много упущений и послаблений. Силезия, где он стоял, была разорена, жители разогнаны, и нашей армии трудно было продовольствоваться.

Главнокомандующим на место Салтыкова назначен был Бутурлин. Статный, как отзываются о нём современники, красивый, даже хорошо образованный, Бутурлин мог быть, однако, скорее ловким придворным, может быть администратором, чем полководцем.

Сохранился характерный анекдот, что великий князь Павел Петрович, тогда 6-летний ребёнок, сказал окружавшим его про Бутурлина, когда последний явился во дворец, перед отъездом в армию, откланяться государыне: «Пётр Семёнович (то есть Салтыков) поехал мир делать, и мира не сделал, — а этот теперь, конечно, ни мира, ни войны не сделает». Предсказание это сбылось. Излишняя осторожность Бутурлина, натянутые отношения с австрийским главнокомандующим Лаудоном давали явный перевес Фридриху. Бутурлин объяснял эту осторожность, граничившую с трусостью, тем, что он щадит солдат. Императрица отвечала на это, что она всегда рекомендовала щадить их, но считает непозволительным это там, где выгодно действовать, и явно выражала неудовольствие, узнав стороной, что прусский генерал Цитен пробрался в Польшу и истребил некоторые магазины, заведённые Бутурлиным. «Король прусский, — писала она, — такие бесславные и оскорбительные оружию нашему толкования рассеет, что оныя, наконец, у многих дворов худую импрессию произвести могут».

С восшествием на престол Петра III Бутурлин был отозван из армии и вновь назначен генерал-губернатором в Москву. Екатерина II пожаловала ему грамоту с прописанием в ней всей его службы и наград, а также шпагу, осыпанную бриллиантами.

Бутурлин скончался в Москве 30 августа 1767 года, погребён в Петербурге в Александро-Невской лавре.

Семья

Был дважды женат:

1. жена с 1720-х годов княжна Анна Ми­хайловна Голицына (1699—1727), дочь фель­дмаршала М. М. Голицына.
2. жена с 1730 года княжна Екатерина Борисовна Куракина (1703—1772), дочь князя Б. И. Куракина; в 1718 году была невестой графа М. Г. Головкина, об этом браке хлопотал его отец, но безуспешно. Похоронена рядом с мужем в Александро-Невской лавре.
   • Пётр Александрович (1734—1789), в крещении Иона, тайный советник, камергер; с 1758 года женат на фрейлине графине Марии Рома­новне Воронцовой (1738—1765), их дети Дмитрий Бутурлин и Елизавета Дивова.
   • Варвара Александровна (1742—1784), с 1763 года замужем за князем Василием Владимировичем Долгоруковым (1738—1782).
   • Екатерина Александровна (1750—1811), с 1774 года замужем за князем Юрием Владимировичем Долгоруковым (1740—1830), этот брак долгое время не признавался Синодом. Их дети были записаны на имя Василия Владимировича, а Варвара Александровна даже имитировала беременность (своих детей у неё не было). В 1785 году Долгоруков подал прошение о признании брака и детей законными. В конце концов синод и Екатерина II уважили его просьбу.

Адреса в Москве

Усадьба на Солянке. В настоящее время является Выявленным объектом культурного наследия.

Литература

• Бантыш-Каменский, Д. Н. 16-й генерал-фельдмаршал граф Александр Борисович Бутурлин // [militera.lib.ru/bio/bantysh-kamensky/19.html Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов. В 4-х частях. Репринтное воспроизведение издания 1840 года. Часть 1–2]. — М.: Культура, 1991. — 620 с. — ISBN 5-7158-0002-1.
• Лихач Е. Бутурлин, Александр Борисович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Экземплярский А. В. Бутурлин, Александр Борисович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [memoirs.ru/texts/DonesenieButRS1880.htm Донесение графа Александра Бутурлина из Москвы от 6-го февраля 1743 года императрице Елисавете Петровне / Сообщ. Т. И. // Русская старина, 1880. — Т. 29. — № 9. — С.173-174.]
• [memoirs.ru/texts/But_RS82T35N10.htm Зерцало непоколебимой веры и многоименитыя добродетели. Граф Александр Борисович Бутурлин, генерал-фельдмаршал. 1704—1767 гг. Эпитафия / Собщ. Н. П. Розанов // Русская старина, 1882. — Т. 35. — № 10. — С. 175—181.]
• Суржик Д. В. [100.histrf.ru/commanders/buturlin-aleksandr-borisovich/ Бутурлин Александр Борисович]. Проект РВИО и ВГТРК [100.histrf.ru «100 великих полководцев»]. [www.webcitation.org/6HSL1xXgU Архивировано из первоисточника 18 июня 2013].

Отрывок, характеризующий Бутурлин, Александр Борисович

Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.


От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.