Бутурлин, Дмитрий Петрович (1763)

Дмитрий Петрович Бутурлин
Художник Ф.С.Рокотов, 1793 год
Род деятельности:	сенатор, библиофил
Отец:	Пётр Александрович Бутурлин (1731-1787)
Мать:	Мария Романовна Воронцова (1737-1765)
Супруга:	Анна Артемьевна Воронцова (1777—1834)
Дети:	5 сыновей и 4 дочери

Граф Дми́трий Петро́вич Бутурли́н (14 [26] декабря 1763 — 7 [19] ноября 1829) — тайный советник, сенатор, директор Эрмитажа. Представитель рода Бутурлиных, внук фельдмаршала Александра Бутурлина и сенатора Р. И. Воронцова.

Биография

Служба

Единственный сын графа Петра Александровича Бутурлина от брака с графиней Марией Романовной Воронцовой, его крестной матерью была Екатерина II, пожаловавшая крестника у купели сержантом гвардии. Дмитрию Петровичу было всего два года, когда умерла его мать, и он воспитывался у своего дяди — холостяка Александра Романовича Воронцова, будущего канцлера Российской империи.

По окончании Сухопутного шляхетского корпуса, в 1785 году был определён адъютантом к светлейшему князю Г. А. Потёмкину, но через 6 недель был причислен к Коллегии иностранных дел.

Благодаря своему дяде Александру Романовичу с юных лет увлекался передовыми воззрениями эпохи Просвещения, был страстным поклонником Вольтера и Руссо. Просил императрицу отпустить его в Париж, где началась революция. Получив отказ, в знак протеста в возрасте двадцати двух лет вышел в отставку. Оставив двор, Бутурлин перебрался в Москву.

Впоследствии, послушав жену, он вернулся на службу, но его карьера не была блестяща. В 1805 году Бутурлин был назначен посланником в Рим, но не выехал туда, вследствие разрыва дипломатических отношений. В 1809 году он отказался от предложенного ему поста посланника в Штутгарт и был назначен директором Императорского Эрмитажа, где и числился до 1817 года, не принимая, впрочем, в действительности никакого участия в управлении музеем.

Достигнув чина тайного советника и звания действительного камергера и сенатора, но не имея при этом ни одного ордена, вышел в отставку в 1817 году и навсегда покинул Россию.

Частная жизнь

Крупное богатство давало графу Бутурлину возможность посвящать досуг удовлетворению своих изящных вкусов. Он покупал картины, устраивал оранжереи, занимался физическими опытами, белой магией, фокусами, писал французские стихи и с успехом распевал в великосветских спектаклях французские и итальянские романсы, аккомпанируя себе на гитаре. Был щеголем, посылал своё белье стирать в Париж — роскошь недешевая. Был глубоко верующий и набожный человек, в первой молодости он был масон и платил этим дань своему веку.

Дмитрий Петрович считал своим долгом ежедневно приобретать какое-нибудь новое знание, и был в жизни аккуратен и пунктуален. Владел несколькими языками, был страстным библиофилом. Он собрал обширную и редкую библиотеку, одну из лучших в Европе — более 40 тысяч томов. Обладал обширной начитанностью и феноменальной памятью, позволявшей ему цитировать наизусть всех латинских и французских классиков и безошибочно указывать страницы книг в своей громадной библиотеке. Художница Виже-Лебрён, посетившая Москву в октябре 1800 года, писала:

…Граф Бутурлин был одним из самых выдающихся людей по своей учёности и знаниям. Он говорил с удивительной легкостью на многих языках, а разнообразнейшие сведения придавали его разговору чрезвычайную прелесть, но это его преимущество нисколько не мешало ему отменно держаться просто, равно как и принимать радушно всех своих гостей. Я была поражена, слушая рассказы его чуть ли не всех городах Европы и о достопримечательностях, в оных содержащихся, про кои говорил он как человек, долго живший там. На самом же деле граф никогда не выезжал из России.

Московская библиотека Бутурлина вместе с оранжереями, музеем и садом находились на Яузе в Немецкой слободе, рядом с дворцовым садом (ныне Госпитальный переулок, дом 4а/2). Среди посетителей московского дома графа были И. И. Дмитриев, Н. М. Карамзин, П. А. Вяземский. Завсегдатаями Бутурлиных были и братья Василий и Сергей Львович Пушкины, в детстве бывал Александр Пушкин с сестрой Ольгой. Дети Бутурлиных приходились дальней роднёй Пушкину.

У Бутурлиных жило полно иностранцев — гувернеров и гувернанток, воспитателей, учителей, художников, музыкантов, просто приживалов и приживалок. Среди них были люди небезызвестные — поэт и живописец Сальвадор Тончи, художник Молинари, профессор Реми Жилле, пению детей Бутурлиных обучал итальянец Перотти.

Богатейшее книжное собрание графа было открыто для посетителей. Английский путешественник Кларк писал:

Библиотека несмотря на огромный зал, зимой постоянно отоплена. Довольно легко получить дозволение пользоваться ею. Здесь книги собраны не только для тщеславия; хозяин сам пользуется ими и предоставляет их другим.

Когда в 1812 году сгорел его московский дом, Бутурлин успел собрать другую библиотеку в 33 000 томов. Вторую библиотеку он начал составлять по переезде во Флоренцию. Это собрание продано было потом в Париже с аукциона. Узнав о пожаре, истребившем известную библиотеку, граф Бутурлин перекрестился и только сказал:

Бог дал, Бог и отнял; да будет святая Его воля.

При всем этом Дмитрий Петрович был человеком своего времени и не был свободен от причуд. Его гости, какими бы знатными они не были, если опаздывали хоть на минуту на домашние представления, находили двери дома графа запертыми; в доме был странный распорядок жизни, согласно которому хозяин семьи предпочитал обедать отдельно от своих близких. Как хозяин, Бутурлин не стоял выше многих людей его времени и круга: без толка и выгоды продавал поместья, без уменья пускался в откупные дела и становился жертвой аферистов.

Княгиня Е. Р. Дашкова желала, чтобы Бутурлин принял сам или для своего старшего сына, всё её наследство, с прибавлением фамилии Дашков. Но чувство справедливости, не позволило Дмитрию Петровичу принять предложение его тётки в ущерб законных наследников. Граф С. Р. Воронцов, к которому обратилась по этому же вопросу княгиня Дашкова, сделал то же самое. Тогда княгиня обратилась к графине Ирине Ивановне Воронцовой, которая дала своё согласие от имени своего несовершеннолетнего сына, графа И. Л. Воронцова, — с прибавкой фамилии Дашкова.

Бутурлину принадлежали имения Бутурлиновка и Порздни, но каждое лето он с семье проводил в подмосковном имении Белкино, где весь свой досуг Дмитрий Петрович посвящал садоводству. В Белкино семья графа пережила и 1812 год. После потери московского дома, вплоть до отъезда в Италию, каждую зиму Бутурлины проводили в Петербурге.

В Италии

В августе 1817 года Дмитрий Петрович, который давно страдал тяжелой астматической болезнью, по рекомендации врачей уехал со всей своей семьей в Италию. Приехав во Флоренцию, Бутурлины сначала жили в снятом ими палаццио Гвиччардини, по соседству с дворцом Питти.

В 1824 году Бутурлины переехали в собственный четырехэтажный палаццо, купленный Дмитрием Петровичем для своей многочисленной семьи. Это был старинный ренессансный дворец Никколини, называющийся с тех пор Палаццо Бутурлин. Здесь Дмитрий Петрович начал собирать новую библиотеку.

В их доме появилась Православная Русская Церковь — самая первая в Италии, хотя часть семьи и приняла католичество. Дом Бутурлиных во Флоренции оставался таким же хлебосольным и открытым. Завсегдатаями дома стали Орест Кипренский, Карл и Александр Брюлловы, Сильвестр Щедрин. Частым гостем бывал в их доме чиновник коллегии иностранных дел Д. П. Северин.

7 ноября 1829 года граф Бутурлин умер от отёка легких и был похоронен на православном кладбище (Il Cimitero greco-ortodosso Via Marco Mastacchi), при православной греческой церкви Успения Божией Матери (Chiesa Greco-Ortodossa della Dormizione della SS Madre di Dio Indirizzo) в городе Ливорно, недалеко от Флоренции.

Семья

Граф Бутурлин был женат с 1793 года на своей троюродной сестре Анне Артемьевне Воронцовой (1777—1854). У них было девять детей:

• Пётр Дмитриевич (1794—1853), участник войны 1812 года, был награждён орденом Св. Владимира 4-й ст., адъютант у графа М. С. Воронцова; дипломат, секретарь русской миссии в Риме в 1822—1825 гг. Был женат с 1822 года на Авроре Осиповне Понятовской (1800—1872), жил с семьей в Италии, как и три его сестры, принял католичество.

• Мария Дмитриевна (1795—1879), замужем за тосканским графом Диньи.

• Павел Дмитриевич (1797— ум. во млад.)

• Александр Дмитриевич (1800— ум. во млад.)

• Борис Дмитриевич (1802— ум. во млад.)

• Елизавета Дмитриевна (1803—1879), замужем за ломбардским маркизом Соммариной.

• Софья Дмитриевна (1806—1813)

• Михаил Дмитриевич (1807—1876), военный историк и автор известных воспоминаний.

• Елена Дмитриевна (1813—1881), замужем за ломбардским князем Видониа Сорреджиано (ум.1836).

Акварели И. Н. Эндера:

• Anna Buturlina.jpg

  Анна Артемьевна

• Petr Buturlin.jpg

  Пётр

• Maria Buturlina.jpg

  Мария

• Lisa Buturlinf .jpg

  Елизавета

• Mikhail Buturlin.jpg

  Михаил

• Helena Buturlina.jpg

  Елена

Литература

• Экземплярский А. И. Бутурлин, Димитрий Петрович (граф) // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1891. — Т. V. — С. 90—91.
• Е. Л. Бутурлин, Димитрий Петрович (директор Эрмитажа) // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб., 1908. — Т. 3: Бетанкур — Бякстер. — С. 544—546.

Отрывок, характеризующий Бутурлин, Дмитрий Петрович (1763)

– Depechez vous, vous autres, – крикнул он своим товарищам, – commence a faire chaud. [Эй, вы, живее, припекать начинает.]
Выбежав за дом на усыпанную песком дорожку, француз дернул за руку Пьера и указал ему на круг. Под скамейкой лежала трехлетняя девочка в розовом платьице.
– Voila votre moutard. Ah, une petite, tant mieux, – сказал француз. – Au revoir, mon gros. Faut etre humain. Nous sommes tous mortels, voyez vous, [Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До свидания, толстяк. Что ж, надо по человечеству. Все люди,] – и француз с пятном на щеке побежал назад к своим товарищам.
Пьер, задыхаясь от радости, подбежал к девочке и хотел взять ее на руки. Но, увидав чужого человека, золотушно болезненная, похожая на мать, неприятная на вид девочка закричала и бросилась бежать. Пьер, однако, схватил ее и поднял на руки; она завизжала отчаянно злобным голосом и своими маленькими ручонками стала отрывать от себя руки Пьера и сопливым ртом кусать их. Пьера охватило чувство ужаса и гадливости, подобное тому, которое он испытывал при прикосновении к какому нибудь маленькому животному. Но он сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка, и побежал с ним назад к большому дому. Но пройти уже нельзя было назад той же дорогой; девки Аниски уже не было, и Пьер с чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.


Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого то. Пьеру казалось, что ему что то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что то трогательно невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.
На прежнем месте ни чиновника, ни его жены уже не было. Пьер быстрыми шагами ходил между народом, оглядывая разные лица, попадавшиеся ему. Невольно он заметил грузинское или армянское семейство, состоявшее из красивого, с восточным типом лица, очень старого человека, одетого в новый крытый тулуп и новые сапоги, старухи такого же типа и молодой женщины. Очень молодая женщина эта показалась Пьеру совершенством восточной красоты, с ее резкими, дугами очерченными черными бровями и длинным, необыкновенно нежно румяным и красивым лицом без всякого выражения. Среди раскиданных пожитков, в толпе на площади, она, в своем богатом атласном салопе и ярко лиловом платке, накрывавшем ее голову, напоминала нежное тепличное растение, выброшенное на снег. Она сидела на узлах несколько позади старухи и неподвижно большими черными продолговатыми, с длинными ресницами, глазами смотрела в землю. Видимо, она знала свою красоту и боялась за нее. Лицо это поразило Пьера, и он, в своей поспешности, проходя вдоль забора, несколько раз оглянулся на нее. Дойдя до забора и все таки не найдя тех, кого ему было нужно, Пьер остановился, оглядываясь.
Фигура Пьера с ребенком на руках теперь была еще более замечательна, чем прежде, и около него собралось несколько человек русских мужчин и женщин.
– Или потерял кого, милый человек? Сами вы из благородных, что ли? Чей ребенок то? – спрашивали у него.
Пьер отвечал, что ребенок принадлежал женщине и черном салопе, которая сидела с детьми на этом месте, и спрашивал, не знает ли кто ее и куда она перешла.
– Ведь это Анферовы должны быть, – сказал старый дьякон, обращаясь к рябой бабе. – Господи помилуй, господи помилуй, – прибавил он привычным басом.
– Где Анферовы! – сказала баба. – Анферовы еще с утра уехали. А это либо Марьи Николавны, либо Ивановы.
– Он говорит – женщина, а Марья Николавна – барыня, – сказал дворовый человек.
– Да вы знаете ее, зубы длинные, худая, – говорил Пьер.
– И есть Марья Николавна. Они ушли в сад, как тут волки то эти налетели, – сказала баба, указывая на французских солдат.
– О, господи помилуй, – прибавил опять дьякон.
– Вы пройдите вот туда то, они там. Она и есть. Все убивалась, плакала, – сказала опять баба. – Она и есть. Вот сюда то.
Но Пьер не слушал бабу. Он уже несколько секунд, не спуская глаз, смотрел на то, что делалось в нескольких шагах от него. Он смотрел на армянское семейство и двух французских солдат, подошедших к армянам. Один из этих солдат, маленький вертлявый человечек, был одет в синюю шинель, подпоясанную веревкой. На голове его был колпак, и ноги были босые. Другой, который особенно поразил Пьера, был длинный, сутуловатый, белокурый, худой человек с медлительными движениями и идиотическим выражением лица. Этот был одет в фризовый капот, в синие штаны и большие рваные ботфорты. Маленький француз, без сапог, в синей шипели, подойдя к армянам, тотчас же, сказав что то, взялся за ноги старика, и старик тотчас же поспешно стал снимать сапоги. Другой, в капоте, остановился против красавицы армянки и молча, неподвижно, держа руки в карманах, смотрел на нее.
– Возьми, возьми ребенка, – проговорил Пьер, подавая девочку и повелительно и поспешно обращаясь к бабе. – Ты отдай им, отдай! – закричал он почти на бабу, сажая закричавшую девочку на землю, и опять оглянулся на французов и на армянское семейство. Старик уже сидел босой. Маленький француз снял с него последний сапог и похлопывал сапогами один о другой. Старик, всхлипывая, говорил что то, но Пьер только мельком видел это; все внимание его было обращено на француза в капоте, который в это время, медлительно раскачиваясь, подвинулся к молодой женщине и, вынув руки из карманов, взялся за ее шею.
Красавица армянка продолжала сидеть в том же неподвижном положении, с опущенными длинными ресницами, и как будто не видала и не чувствовала того, что делал с нею солдат.
Пока Пьер пробежал те несколько шагов, которые отделяли его от французов, длинный мародер в капоте уж рвал с шеи армянки ожерелье, которое было на ней, и молодая женщина, хватаясь руками за шею, кричала пронзительным голосом.
– Laissez cette femme! [Оставьте эту женщину!] – бешеным голосом прохрипел Пьер, схватывая длинного, сутоловатого солдата за плечи и отбрасывая его. Солдат упал, приподнялся и побежал прочь. Но товарищ его, бросив сапоги, вынул тесак и грозно надвинулся на Пьера.
– Voyons, pas de betises! [Ну, ну! Не дури!] – крикнул он.
Пьер был в том восторге бешенства, в котором он ничего не помнил и в котором силы его удесятерялись. Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками. Послышался одобрительный крик окружавшей толпы, в то же время из за угла показался конный разъезд французских уланов. Уланы рысью подъехали к Пьеру и французу и окружили их. Пьер ничего не помнил из того, что было дальше. Он помнил, что он бил кого то, его били и что под конец он почувствовал, что руки его связаны, что толпа французских солдат стоит вокруг него и обыскивает его платье.
– Il a un poignard, lieutenant, [Поручик, у него кинжал,] – были первые слова, которые понял Пьер.
– Ah, une arme! [А, оружие!] – сказал офицер и обратился к босому солдату, который был взят с Пьером.
– C'est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre, [Хорошо, хорошо, на суде все расскажешь,] – сказал офицер. И вслед за тем повернулся к Пьеру: – Parlez vous francais vous? [Говоришь ли по французски?]
Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.
– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l'interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n'a pas l'air d'un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m'a bien l'air d'un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu'il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.