Бутурлин, Сергей Петрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Бутурлин.
Сергей Петрович Бутурлин
Дата рождения

1 марта 1803(1803-03-01)

Дата смерти

1 апреля 1873(1873-04-01) (70 лет)

Место смерти

Москва

Принадлежность

Российская империя Российская империя

Звание

генерал от инфантерии

Сражения/войны

Русско-турецкая война (1828—1829), Польская кампания (1831), Кавказская война, Венгерская кампания (1849), Крымская война

Награды и премии

Орден Святой Анны 4-й ст. (1828), Орден Святого Владимира 4-й ст. (1828), Орден Святой Анны 3-й ст. (1831), Virtuti Militari 4-й ст. (1831), Орден Святого Станислава 1-й ст. (1849), Орден Святой Анны 1-й ст. (1850), Орден Святого Георгия 4-й ст. (1851), Орден Святого Владимира 2-й ст. (1854), Золотое оружие «За храбрость» (1854), Орден Белого Орла (1855), Орден Святого Александра Невского (1859)

Сергей Петрович Бутурлин (1803—1873) — генерал от инфантерии, член Военного совета Российской империи; библиофил.





Биография

Происходил из старинного русского дворянского рода. Младший сын отставного капитана лейб-гвардии Измайловского полка Петра Михайловича Бутурлина (1763—1828) от брака с княжной Марией Алексеевной Шаховской (1768—1803). Его братья и сёстры:

Получив домашнее воспитание в 1820 году, он был определён юнкером в Кавалергардский полк, где через два года (11 сентября 1822 года) произведён в корнеты. В 1825 году, во время восстания декабристов, остался верен императору и был удостоен в числе прочих Высочайшей Его Императорского Величества признательности. 19 марта 1826 года произведён в поручики.

С открытием в 1828 году военных действий с Турцией, состоя в должности адъютанта при генерал-адъютанте Депрерадовиче (с 9 февраля 1827 года), участвовал во многих делах и сражениях с турками, причём в июле 1828 года был командирован в главную квартиру к генерал-фельдмаршалу графу Витгенштейну с донесением. За отличия, оказанные во время этой кампании и особенно при осаде крепости Варны, был награждён орденом св. Владимира 4-й степени с бантом.

6 декабря 1829 года произведён в штабс-ротмистры, 1 октября 1830 года по болезни уволен в отставку.

Когда вспыхнул мятеж в Польше, Бутурлин снова поступил на службу и 6 мая 1831 года был зачислен в Кавалергардский полк с назначением адъютантом к генерал-фельдмаршалу Дибичу-Забалканскому, а через месяц, 7 июня, переведён на ту же должность к главнокомандующему действующей армией графу Паскевичу-Эриванскому. В этой должности он состоял всю кампанию, исполняя особо возлагаемые на него поручения и участвуя в делах и сражениях против польских мятежников. За отличное мужество и храбрость, оказанные в при взятии приступом передовых Варшавских укреплений и городового вала, награждён орденом св. Анны 2-й степени.

16 апреля 1833 года был переведён в лейб-гвардии Литовский полк с переименованием в штабс-капитаны и, вскоре затем (29 мая) произведён в капитаны, а 6 декабря 1835 года — в полковники. 2 ноября 1843 года назначен помощником начальника штаба Отдельного Кавказского корпуса, 19 февраля 1844 года переведён в Генеральный штаб. 24 мая того же года назначен начальником походного штаба генерал-адъютанта Нейдгардта и, состоя в этой должности, всё лето находился в экспедиции в Чечне и Дагестане.

8 февраля 1845 года был уволен по домашним обстоятельствам в отставку генерал-майором с мундиром и пенсией. Пробыв ровно три года вне службы, 11 апреля 1848 года был определён состоящим при главнокомандующем действующей армией для управления в Царстве Польском рекрутским набором с переводом в Генеральный штаб (старшинство в чине генерал-майора также установлено с 11 апреля 1848 года).

В 1849 году находился в Венгрии и сражался с мятежниками, особенные отличия оказал в сражении при Дебречине. Кроме того здесь на него было возложено важная миссия склонить к безусловной сдаче гарнизон крепости Арад. Вступив немедленно в сношения с крепостью, он очень скоро убедил гарнизон в необходимости положить оружие. Результатом этого было занятие русскими войсками крепости, в которой находилось 143 орудия и до 4000 защитников. За заслуги, оказанные в течение всей Венгерской кампании он был награждён орденом св. Станислава 1-й степени и от австрийского императора получил орден Железной короны 1-й степени.

По окончании войны, Бутурлин был назначен членом ликвидационной комиссии для окончания расчётов с Австрией и за труды в этой комиссии был награждён орденом св. Анны 1-й степени и австрийским командорским крестом св. Стефана.

Крымская война вновь вызвала Бутурлина к боевой деятельности. В 1853 году он был назначен начальником штаба войск, расположенных в придунайских княжествах, а по образовании армии исправлял при ней обязанности генерал-квартирмейстера. Занимая столь важную должность, он снова имел не один случай показать свои военные дарования. За отличную храбрость и мужество в делах при переправе через Дунай у Браилова и при овладении правым берегом Дуная пожалован орденом св. Владимира 2-й степени с мечами, за осаду крепости Силистрии — золотой шпагой, украшенной бриллиантами, с надписью «За храбрость».

После высадки англо-французов в Крыму Бутурлин находился в Севастополе и 30 ноября 1855 года за оборону этого города был награждён орденом Белого орла с мечами и 15 июня 1855 года произведён в генерал-лейтенанты.

При образовании 1-й армии, в 1856 году, назначен генерал-квартирмейстером, откуда в 1857 году был командирован с депутацией от русской армии в австрийские владения для присутствия при похоронах генерал-фельдмаршала графа Радецкого, а с 7 февраля 1859 года по 24 июня 1864 года числился в запасных войсках, с оставлением по Генеральному штабу.

С образованием военных округов, 24 июня 1866 года, назначен помощником командующего войсками Одесского военного округа и, занимая эту должность, неоднократно командовал войсками округа и исправлял должность Новороссийского и Бессарабского генерал-губернатора. 30 августа 1869 года произведён в генералы от инфантерии. 16 апреля 1872 года назначен членом Военного совета.

Скончался 1 апреля 1873 года в Москве, на 70 году от роду, из списков исключён 5 апреля, похоронен на кладбище Симонова монастыря.

Как и некоторые другие Бутурлины, Сергей Петрович увлекался собиранием редких книг. Его коллекцию украшали рукописный родословец допетровского времени и первое издание путевых записок Олеария. Бутурлин напечатал несколько статей в военной периодике, среди которых известна «О военном значении железных дорог и особенной их важности для России» («Военный сборник», 1866, № 7).

Семья

Жена (с 1840 года) — княжна Мария Сергеевна Гагарина (25.06.1815—27.10.1902), фрейлина двора, дочь князя С. И. Гагарина; единственной наследнице своего отца, имевшего 5 тыс. душ крестьян, 30 000 десятин земли, дома в Москве и Петербурге. Похоронена рядом с мужем в Симоновом монастыре. В браке имела пять детей, которые по словам современницы, были «воспитаны на русский лад, то есть были разнузданны, недисциплинированны и непослушны донельзя, но были добрые дети, особенно Сергей, старший и любимец матери»[1].

Награды

иностранные:

Напишите отзыв о статье "Бутурлин, Сергей Петрович"

Примечания

  1. ↑ Е. А. Нарышкина. Мои воспоминания. Под властью трех царей. — М.: Новое литературное обозрение, 2014. — 688 с.

Источники

  • Бутурлин, Сергей Петрович // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911—1915.</span>
  • Волков С. В. Генералитет Российской империи. Энциклопедический словарь генералов и адмиралов от Петра I до Николая II. Том I. А—К. — М., 2009. — С. 216. — ISBN 978-5-9524-4166-8
  • Д. С. Бутурлин, Сергей Петрович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
  • Ежегодник Русской армии за 1873 и 1874 гг. Часть II. — СПб., 1874. — С. 81.
  • Исмаилов Э. Э. Золотое оружие с надписью «За храбрость». Списки кавалеров 1788—1913. — М., 2007. — С. 234, 474. — ISBN 978-5-903473-05-2, ISBN 978-5-903743-05-2 (ошибоч.)
  • История кавалергардов и Кавалергардского Её Величества полка с 1724 по 1 июля 1851 года. Приложения. — СПб., 1851. — С. LXXI, LXXIX.
  • Маркграфский А. История лейб-гвардии Литовского полка. Приложения. — Варшава, 1887. — С. 41.
  • Пономарёв В. П., Шабанов В. М. Кавалеры Императорского ордена Святого Александра Невского, 1725—1917: биобиблиографический словарь в трёх томах. Том 2. — М., 2009. — С. 470. — ISBN 978-5-89577-144-0
  • Список генералам по старшинству. Исправлено по 1 августа. — СПб., 1872. — С. 136—137.
  • Шилов Д. Н., Кузьмин Ю. А. Члены Государственного совета Российской империи. 1801—1906: Биобиблиографический справочник. — СПб., 2007. — С. 99. — ISBN 5-86007-515-4

Отрывок, характеризующий Бутурлин, Сергей Петрович

Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Бутурлин,_Сергей_Петрович&oldid=81585172»