Бутч Кэссиди и Санденс Кид

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Бутч Кэссиди и Сандэнс Кид»)
Перейти к: навигация, поиск
Бутч Кэссиди и Сандэнс Кид
Butch Cassidy and the Sundance Kid
Жанр

вестерн

Режиссёр

Джордж Рой Хилл

Продюсер

Джон Форман

Автор
сценария

Уильям Голдман

В главных
ролях

Роберт Редфорд
Пол Ньюман
Кэтрин Росс

Оператор

Конрад Холл

Композитор

Бёрт Бакарак

Кинокомпания

20th Century Fox
Campanile Productions
Newman-Foreman Company

Длительность

112 мин.

Бюджет

6 млн $

Сборы

102,3 млн $

Страна

США США

Год

1969

IMDb

ID 0064115

К:Фильмы 1969 года

«Бутч Кэ́ссиди и Са́ндэнс Кид» (англ. Butch Cassidy and the Sundance Kid) — американский кинофильм режиссёра Джорджа Роя Хилла, вышедший на экраны в 1969 году. Вошёл в историю Голливуда как самый кассовый вестерн. В честь героя фильма назван фестиваль независимого кино «Сандэнс».





О фильме

«Бутч Кэссиди и Сандэнс Кид» — классический образец фильма в жанре «buddy film», главными героями которого традиционно выступают напарники-«кореша». Ньюман и Редфорд на протяжении долгого времени поддерживали приятельские отношения, и их взаимная симпатия очень заметна на киноэкране. Вместе они являются одной из самых запоминающихся пар в истории мирового кинематографа, а их следующая совместная работа, приключенческий фильм «Афера», была удостоена премии «Оскар» как лучший фильм года.

Фильм стал кульминацией кинокарьеры Ньюмана и в одночасье сделал Редфорда суперзвездой. Последний назвал в честь своего персонажа приобретённое на гонорар от фильма горное поместье, где впоследствии возник одноимённый горнолыжный курорт. Теперь там проходит основанный Редфордом американский фестиваль независимого кино «Сандэнс».

Сюжет

Фильм основан на реальных событиях из жизни Бутча Кэссиди (1866—1908) и Сандэнса Кида (1867—1908) — двух легендарных бандитов Дикого Запада, которые промышляли нападением на банки и грузовые поезда. Бутч (в исполнении Ньюмана) показан в фильме как «мозг» банды «Дырка в стене». Он несколько старше Сандэнса и весьма самоуверен. Сандэнс в исполнении Редфорда — преданный и надёжный исполнитель хитроумных замыслов Бутча, он недоверчив и слывёт лучшим снайпером на Диком Западе.

Фильм начинается с того, что Бутч и Сандэнс возвращаются с очередного «дельца» в своё логово — долину «Дырка в стене». Здесь им сообщают, что банда выбрала нового главаря, с которым Бутчу предстоит выяснить отношения в схватке на ножах. Исход дела решается просто — Бутч ударяет своего соперника ногой в промежность, тем самым исключая его из банды.

Бутч объявляет Сандэнсу, что грабить банки становится опасным занятием, и что они отныне сосредоточатся на грабежах грузовых поездов. Первое подобное мероприятие проходит успешно — местный шериф не в состоянии собрать погоню, в то время как друзья-грабители в прекрасном расположении духа наблюдают за его потугами с веранды соседнего борделя. Далее следует несколько идиллических сцен. В самой известной из них Бутч катает на велосипеде подружку своего напарника — сельскую учительницу Этту Плэйс (англ.).

Неприятности начинаются во время ограбления следующего поезда. Оказывается, владельцы железной дороги снарядили команду лучших следопытов, которая должна выследить и убить Бутча и Сандэнса. Они выскакивают из вагона, следующего за ограбленным, и устремляются в погоню за незадачливыми бандитами. Несмотря на все выдумки Бутча и весь опыт Сандэнса, им не удаётся оторваться от преследователей в течение нескольких дней. Когда они пытаются укрыться в борделе, их предают. Обращение к знакомому шерифу с предложением об амнистии также не увенчивается успехом. Чтобы наблюдать за передвижениями следопытов, они долго петляют и забираются далеко в скалы. Оказавшись прижатыми к краю пропасти над стремниной, друзья должны сделать выбор — сдаться, драться, либо прыгнуть вниз, с обрыва, в горную реку. Сандэнс предпочитает драться и попытать счастья в прямой стычке с преследователями, к тому же он не умеет плавать, однако Бутч убеждает его с риском для жизни броситься с края пропасти вниз в горную речку, с надеждой уцелеть и сплавиться вниз по течению. Так они уходят от преследователей.

После совещания с Эттой и изучения последних газет троица принимает предложение Бутча переехать на время в Боливию — южноамериканскую страну, богатую серебром. Сандэнсу это предложение не по душе, и предчувствия не обманывают его. В этом южном крае невыносимо знойно, но самое главное — бандиты не знают испанского. Хотя Этта пытается обучить их азам этого языка, во время первого налёта на местный банк Бутчу приходится пользоваться шпаргалкой. Ограбление следует за ограблением, и вскоре вся боливийская полиция занимается поисками двух американцев. Бутчу мерещится, что по их следам идут те же самые преследователи, которые выжили их с Дикого Запада. В этих условиях он принимает решение завязать с грабежами и начать зарабатывать деньги честным путём.

Приятели устраиваются охранять от местных бандитов кули с жалованьем, которое на муле доставляют из города в отдалённые шахтёрские деревушки. Во время очередного путешествия в безлюдной местности на них нападает шайка бандитов, которые убивают их проводника и босса. Жизнь Бутча и Сандэнса оказывается в опасности, однако в завязавшейся перестрелке они выходят победителями. Чем бы они ни занимались, за ними тянется кровавый след. Этта предчувствует, что это не может продолжаться долго, и покидает их — по её словам, она не хочет быть свидетельницей их неминуемой гибели.

Трагическая развязка наступает во время их пребывания в местечке Сент Винсент, где местная полиция признаёт в них бандитов и устраивает на них засаду. Пока Бутч и Сандэнс — уже тяжело раненные — пытаются отстреливаться из заброшенного здания, в Сент Винсент прибывают подкрепления из соседних населённых пунктов. Даже теперь, когда их судьба предрешена, друзья находят время для обмена шутками и размышляют о том, что, когда они выберутся из этой заварушки, им придётся перебраться в другую страну, скажем, в Австралию…

В ролях

Награды и признание

  • 1970 — четыре премии «Оскар»: лучший оригинальный сценарий (Уильям Голдман), лучшая операторская работа (Конрад Холл), лучшая оригинальная музыка (Бёрт Бакарак), лучшая оригинальная песня («Raindrops Keep Fallin’ on My Head», музыка Бёрт Бакарак, слова Хэл Дэвид); а также ещё три номинации: лучший фильм (Джон Форман), лучший режиссёр (Джордж Рой Хилл), лучший звук (Уильям Эдмондсон, Дэвид Докендорф).
  • 1970 — премия «Золотой глобус» за лучшую оригинальную музыку (Бёрт Бакарак), а также три номинации: лучший фильм — драма, лучший сценарий (Уильям Голдман), лучшая оригинальная песня («Raindrops Keep Fallin’ on My Head», музыка Бёрт Бакарак, слова Хэл Дэвид).
  • 1970 — премия «Грэмми» за лучшую оригинальную музыку к кинофильму или телешоу (Бёрт Бакарак).
  • 1970 — премия Гильдии сценаристов США за лучшую оригинальную драму (Уильям Голдман).
  • 1970 — номинация на премию Гильдии режиссёров США (Джордж Рой Хилл).
  • 1971 — девять премий BAFTA: лучший фильм, лучший режиссёр (Джордж Рой Хилл), лучший сценарий (Уильям Голдман), лучший актёр (Роберт Редфорд), лучшая актриса (Кэтрин Росс), лучшая операторская работа (Конрад Холл), лучший монтаж (Джон Говард, Ричард Мейер), премия имени Энтони Эсквита за музыку к фильму (Бёрт Бакарак), лучший саундтрек (Дон Холл, Уильям Эдмондсон, Дэвид Докендорф); а также номинация на премию лучшему актёру (Пол Ньюман).
  • В 2003 году фильм был включён в Национальный реестр фильмов Библиотеки Конгресса США.
  • Списки Американского института киноискусства:
  • В Top Gear Patagonia. Special неоднократно появляются отсылки к фильму.

Напишите отзыв о статье "Бутч Кэссиди и Санденс Кид"

Ссылки


Отрывок, характеризующий Бутч Кэссиди и Санденс Кид

– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.