Бутырин, Виталий

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Виталий Бутырин
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Вита́лий Буты́рин (лит. Vitalijus Butyrinas; род. 30 мая 1947, Каунас) — признанный классик советской и [lumiere.ru/ru/4981 литовской фотографии]; фотохудожник (1976) Международной федерации фотографии, заслуженный фотохудожник (1988), мастер (1992).





Биография

Родился 30 мая 1947 года в Каунасе. В 1965 году окончил среднюю школу там же. В одиннадцатом классе увлекся художественной фотографией. После службы в армии работал фотографом в НИИ.

С 1970 года — член Союза фотохудожников Литвы.

Важнейшие серии

  • «Армейский дневник» (1967—1968)
  • «Форма» (1969)
  • «Сказка ночного леса» (1972)
  • «Коллеги» (1974—1983)
  • «Город» (1973—1983)
  • «Сказки моря» (1976)
  • «Terra Incognita» (1974—1976)
  • «Рождение» (1976)
  • «Мир волшебных сказок» (1976)
  • «Воспоминания детства» (1983)
  • «SOS» (1983)
  • «Неринга» (1983)
  • «Титаны» (1983)
  • «Цивилизации» (1983)
  • «Создание мира» (1997)

Персональные выставки

Избранные групповые выставки

Звания

Работы в коллекциях

Источники

  • Кичин В. «Этот резкий причудливый росчерк»…// «Советское фото» о литовской фотографии. — Вильнюс, 1981. С.125-132.
  • Аннинский Л. Очерки о литовской фотографии. — Вильнюс, Общество фотоискусства Литовской ССР, 1984. — С.193-197.
  • Vitalijus Butyrinas. Terra Incognita. — Vilnius, «Vyzdys», 2000. P.103-105.

Напишите отзыв о статье "Бутырин, Виталий"

Литература

  • Macmillan Biographical Encyclopedia of Photographic Artists and Innovators, New York, 1983;
  • International Center of Photography. Encyclopedia of Photography, New York, 984; Photography Year Book, London, 1971, 1981;
  • Fotojarbuch International, Leipcig, 1972, 1973, 1976, 1977, 1978, 1982;
  • Lietuvos fotografija, Vilnius, 1969, 1971, 1974, 1978, 1981, 1986, 1987;
  • Šeškuvienė, Milda. Butyrinas Vitalijus // Tarybų Lietuvos enciklopedija. — Vilnius: Vyriausioji enciklopedijų redakcija, 1985. — Т. I: A — Grūdas. — С. 314. — 672 с. — 100 000 экз. (лит.)
  • Photographers Encyclopaedia International from 1839 to the Present, Hermance, Switzerland, 1985, 1997;
  • Contemporary Photographers, London, 1988, 1995;
  • Atsisveikinant su XX amžiumi, Vilnius, 2000;
  • Lietuvos fotografija iki XXI a., Vilnius, 2002;
  • Lietuvos fotografija: vakar ir šiandien, Vilnius, 1997, 1998, 1999, 2000, 2003;
  • Prestel — Lexikon der Fotografen von den Anfänge bis zur Gegentwart, Munich, 1999;
  • Žvirgžda, Stanislovas. Butyrinas Vitalijus // Visuotinė lietuvių enciklopedija. — Vilnius: Mokslo ir enciklopedijų leidybos institutas, 2003. — Т. III: Beketeriai — Chakasai. — С. 669. — 799 с. — 20 000 экз. — ISBN 5-420-01512-9. (лит.)

Ссылки

  • [lumiere.ru/ru/4981/5015/5016 галерея фотографий Виталия Бутырина]

Отрывок, характеризующий Бутырин, Виталий

Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.