Бутырский 66-й пехотный полк

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
66-й пехотный Бутырский полк
Годы существования

29 ноября 1796 г. — 1918

Страна

Россия Россия

Входит в

17-я пех. див. (19-й арм. корп.)

Тип

пехота

Дислокация

Замостье, Холм

Участие в

Наполеоновские войны, Русско-турецкая война 1828—1829, Крымская война, Русско-турецкая война 1877—1878

Командиры
Известные командиры

А. П. Никитин, Н. Ф. Бардовский

66-й пехотный Бутырский полк





Формирование и кампании полка

Бутырский полк основан в 1642 году как стрелецкий.

В конце XVII века стрельцов Бутырского полка сослали из Москвы в Сенгилеевскую слободу, подселив к местным казакам. В начале следующего, XVIII века три Сенгилеевских слободы (Станичная[1], Бутырская и Выборная[2]) были объединены в село Покровское (названное по церкви). А казаки и стрельцы были разжалованы в «пахотные солдаты»...

На флаге Бутырского пехотного полка был изображён «Центавр, а именно: по пояс человек, а ниже: туловище, ноги и хвост лошадиные белые, в руке лук со стрелою, поле красное, лук и стрела жёлтые»[3].

В 1786 г. на базе Бутырского полка был сформирован Эриванский 13-й лейб-гренадерский полк.

Бутырский пехотный полк был возрождён 29 ноября 1796 г. под именем Бутырского мушкетёрского полка из 1 и 6-го Оренбургских полевых батальонов, в составе двух мушкетёрских батальонов (по 5 рот в каждом) с двумя гренадерскими ротами; шефом полка назначен бригадир Кожин. 31 января 1797 г. шефом полка был назначен принц Баденский, Карл Людовик Фридрих, и полк стал называться мушкетёрским Молодо-Баденским полком.

С 20 июня 1799 г. полк назывался по имени своего шефа генерал-майора М. М. Велецкого. Бутырский полк принял участие в Суворовском походе 1799 г. и вместе с прочими частями корпуса А. Г. Розенберга получил «поход за военные отличия» за сражение на Треббии. 16 сентября 1800 г. полк назван мушкетёрским генерал-майора Д. Н. Малышкина, а 31 марта 1801 г. — Бутырским мушкетёрским. В 1805 г. Бутырский полк участвовал в Аустерлицком бою. В списки полка 21 ноября 1905 г. навсегда зачислен портупей-прапорщик Николай Кокурин за спасение ротного знамени в сражении под Аустерлицем в 1805 г. и за сохранение его в плену во Франции. В Отечественную войну полк, нося с 22 февраля 1811 г. название пехотного, входил в состав корпуса Д С. Дохтурова. При Бородине отличился у батареи Раевского. Выдающееся отличие Бутырский полк проявил в бою при Краоне 23 февраля 1814 г., где, по словам приказа графа М. С. Воронцова, «полки Ширванский и Бутырский, окружены будучи кавалериею неприятельской, под картечью отходили, строили каре, производили огонь по неприятелю и ходили в штыки на его кавалерию, каковые подвиги в виду всех, покрыв пехоту нашу славою и устранив неприятеля, удостоверяют, что ничего нет для нас невозможного». За это сражение полк получил Георгиевское знамя.

14 февраля 1831 г. один батальон отчислен на формирование Минского пехотного полка, взамен убывшего батальона сформирован новый. 28 января 1833 г. к полку присоединён Уфимский пехотный полк, сформированный в 1796 г. и награждённый 6 апреля 1830 г. «походом за военное отличие» за Турецкую кампанию 1828—1829 гг.; полк приведён в 6-батальонный состав. 23 марта 1845 г. ещё один батальон отчислен в Минский полк. 10 марта 1854 г. сформированы 7-й и 8-й батальоны.

Во время Крымской войны полк действовал под Севастополем. В сражении на Чёрной речке 4 августа 1855 г. бутырцы и московцы, под командой А. К. Гриббе, спустившись с Телеграфной горы в долину Чёрной, под сильным огнём неприятеля и по пояс в воде перешли речку и храбро атаковали восточную Федюхину высоту. За это дело полк вторично получил Георгиевское знамя с надписью «За Севастополь в 1854 и 1855 гг.».

9 февраля 1856 г. сформированы стрелковые роты, по одной на каждый батальон. 23 августа 1856 г. полк приведён в трёхбатальонный состав, 4-й батальон наименован резервным; остальные батальоны были расформированы. 25 марта 1864 года полк назван 66-м пехотным Бутырским[4].

Во время Русско-турецкой войны 1877—1878 гг. полк, в составе 14-го армейского корпуса, находился в Нижне-Дунайском отряде генерала А. Э. Циммермана и участвовал в боях на Буджакских высотах и при г. Меджидие.

Первую мировую войну Бутырский полк встретил в Замостье.

Полковой праздник—день Св. Троицы.

Шефы полка

Командиры полка

Знаменитые люди, служившие в полку

Напишите отзыв о статье "Бутырский 66-й пехотный полк"

Примечания

  1. Коренное селение, станица сенгилейских казаков.
  2. Основана ссыльными стрельцами Выборгского полка.
  3. Знамённый гербовник
  4. Бутырский 66-й пехотный полк // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Литература

Отрывок, характеризующий Бутырский 66-й пехотный полк

– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.