Бухаев, Вячеслав Борисович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Вячеслав Борисович Бухаев
Дата рождения:

25 июля 1946(1946-07-25) (77 лет)

Место рождения:

Кижинга,Кижингинский район, Бурят-Монгольская АССР, РСФСР, СССР

Гражданство:

СССР СССР
Россия Россия

Жанр:

архитектура, скульптура

Учёба:

ЛИЖСА имени И. Е. Репина

Награды:

Государственная премия РСФСР в области архитектуры (1978), Орден : офицерский крест за заслуги Республики Польша

Звания:

народный художник Республики Бурятии, заслуженный деятель культуры Республики Польша

Премии:

лауреат премии Правительства РФ (2014), лауреат премии Правительства Санкт-Петербурга

Вячесла́в Бори́сович Буха́ев (род. в 1946 году) — бурятский советский и российский архитектор и скульптор.





Биография

Родился 25 июля 1946 года в селе Кижинга Кижингинского района Бурят-Монгольской АССР (ныне Республика Бурятия). Отец — Бухаев Баяндай Баирович, служащий; мать — Гинеева Мария Алексеевна, учительница. Дед по материнской линии, Гинеев Алексей Харитонович, являлся членом Степной думы Забайкалья, просветителем и одним из организаторов Бурят-Монгольской автономии в 1920-х годах, был репрессирован.[1]

Вячеслав Бухаев учился и жил в селе Байкало-Кудара Кабанского района Бурятии. В 1963 году окончил среднюю школу в Улан-Удэ. Поступил в ЛИЖСА имени И. Е. Репина на архитектурный факультет, который окончил на «отлично». В 1971–1988 годах работал архитектором, затем главным архитектором проектов в «Ленпроекте». В 1988–1991 годах работал в Художественном фонде РСФСР. С 1991 года руководит персональной творческой мастерской.

Постоянно проживает и работает в Санкт-Петербурге.

Автор работ

Несмотря на архитектурное образование, В. Б. Бухаев больше известен своими скульптурными работами. Автор мемориальных досок более чем в 50 городах, в том числе в Москве, Санкт-Петербурге, Лондоне. Архитектор многих памятников в России, Европе и США.

Среди известных работ Бухаева — памятник Анне Ахматовой, мемориал «Партизанская слава» (Госпремия 1978 г.), а также «Чижик-Пыжик», «Нос майора Ковалева» (совместно с Резо Габриадзе), памятник Чернобыльской катастрофе (Санкт-Петербург). Вячеслав Бухаев многие годы работает с художником и скульптором Михаилом Шемякиным. Из совместной работы наиболее известны памятник Петру I, памятник Жертвам политических репрессий, скульптурная композиция «Дети — жертвы пороков взрослых», а также памятник Первостроителям Санкт-Петербурга.[2]

Кроме этого, памятники его работы установлены в следующих городах:

Награды и звания

Семья

Жена — Борисова Софья Юльевна.

Галерея

Напишите отзыв о статье "Бухаев, Вячеслав Борисович"

Ссылки

  1. [arigus-tv.ru/news/item/4715/ Памятник жертвам политических репрессий будет установлен в Улан-Удэ]. Проверено 9 апреля 2013. [www.webcitation.org/6FytNjM3y Архивировано из первоисточника 19 апреля 2013].
  2. [www.encspb.ru/object/2803937726?lc=ru Энциклопедия Санкт-Петербурга]. Проверено 9 апреля 2013.
  3. [center.ria.ru/culture/20120924/82728376.html РИА Новости — Центр — Культура — Мемориальная доска актрисе Целиковской откроется в Москве]
  4. [www.rusperson.com/html/20/RU01006184.htm Бухаев Вячеслав Баяндаевич]. Проверено 9 апреля 2013. [www.webcitation.org/6FytPTXEO Архивировано из первоисточника 19 апреля 2013].

Отрывок, характеризующий Бухаев, Вячеслав Борисович

– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.


Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.