Бухарин, Иван Яковлевич

Иван Яковлевич Бухарин
Архангельский губернатор
9 ноября 1827 — 22 марта 1829
Предшественник:	Яков Фёдорович Ганскау
Преемник:	Владимир Сергеевич Филимонов
Киевский губернатор
1821 — 1822
Предшественник:	Фёдор Викторович Назимов
Преемник:	Иван Гаврилович Ковалёв
Астраханский губернатор
1819 — 1821
Предшественник:	Степан Семёнович Андреевский
Преемник:	Ростислав Григорьевич Машин
Рязанский губернатор
27 марта 1811 — 1814
Предшественник:	Александр Ильич Муханов
Преемник:	Иван Иванович Князев
Финляндский губернатор
1808 — 1811
Предшественник:	Николай Фёдорович Эмин
Рождение:	1772(1772)
Смерть:	6 октября 1858(1858-10-06) Москва
Место погребения:	Новодевичий монастырь
Род:	Бухарины
Военная служба
Годы службы:	1785—1801
Принадлежность:	Российская империя Российская империя
Род войск:	Российский императорский флот
Звание:	Капитан 1-го ранга
Награды:

Ива́н Я́ковлевич Буха́рин (1772 — 6 октября 1858, Москва) — тайный советник, сенатор, глава Рязанской, Архангельской, Астраханской, Киевской и Финляндской губерний.

Биография

Из дворянского рода Бухариных. По семейному преданию, сразу при рождении Иван Яковлевич был пожалован императрицей Екатериной II в мичманы. Однако согласно документам звание сержанта Преображенского полка присваивается ему только в 1785 году.

В январе 1791 года он перешёл капитаном в армию, но его дед, адмирал Пущин, забирает юного офицера к себе на службу флигель-адъютантом, а затем генерал-адъютантом и открывает ему доступ ко двору Екатерины. В 1797 году, в чине капитан-лейтенанта Бухарин окончательно перешёл во флот. Он принимал участие в кампаниях на фрегате «Слава» и корабле «Не тронь меня».

В 1801 году, в чине капитана 1-го ранга, Бухарин вышел в отставку.

При образовании министерств 20 сентября 1802 года, когда сразу потребовалось много людей со служебным опытом Бухарин обращается к графу Васильеву с просьбой назначить его на службу в министерство финансов. Граф принял прошение Бухарина и предложил ему для приобретения нужных знаний и опыта отправиться на службу в провинцию.

С этого момента Иван Яковлевич два года числится в канцелярии министра коммерции графа Н. П. Румянцева, в 1804 году отправляется в Астрахань — советником казенной палаты. В этом же году он был назначен вице-губернатором Кавказской губернии, в 1806 году — переведен на такую же должность в Выборг, а в 1808 году занял пост финляндского губернатора.

8 апреля 1811 года Бухарин был назначен губернатором Рязанской губернии, где имел случай проявить свою энергию и ум в борьбе с нашествием Наполеона. Но именно эта деятельность создала Бухарину много врагов, по наговорам которых он в 19 августа 1814 года был уволен с должности и 4 года находился не у дел.

В 1818 году Бухарин подал императору оправдательную записку относительно своих действий в Рязани — резкость и убедительность доводов её поразили Александра I, и он решил, что человек с нечистой совестью не может так писать.

В начале 1819 года Бухарин, награждённый орденом Святой Анны I степени, был назначен губернатором в Астрахань. В 1820 году был переведён в Киев, где в 1822 году по болезни вышел в отставку и поселился в своей харьковской деревне.

После пятилетнего отдыха, в 1827 году Бухарин снова поступил на службу и был назначен архангельским губернатором. В июне 1828 года вице-губернатором в Архангельск был послан поэт А. Е. Измайлов, который знал Бухарина как человека весьма добросовестного, честного и деятельного. Дружба с Измайловым повела к удалению Бухарина из Архангельска. Архангельский генерал-губернатор С. И. Миницкий злоупотреблял своей властью и преследовал Измайлова, круто обошедшегося с одним из его фаворитов. Последний решил написать министру о злоупотреблениях Миницкого. Бухарин ему вполне сочувствовал, но сначала отговаривал делать решительный шаг против генерал-губернатора. Затем, убедившись в невозможности поступить иначе, в свою очередь послал в Петербург донесение. Миницкий узнав это, в 1829 году отправился в Петербург и сумел выставить своё дело в таком виде, что Бухарин был лишен должности и причислен к герольдии.

В 1830 году дело Миницкого было разобрано, и генерал-губернатор был уволен от службы «за предосудительные и противные пользам службы поступки». Бухарин же в 1830 году получил чин тайного советника и был назначен сенатором в Москву.

В декабре 1832 года он вышел в отставку и навсегда поселился в Москве, где скончался 6 октября 1858 года. Захоронен в Новодевичьем монастыре. Могила И. Я. Бухарина до наших дней не сохранилась.

М. Н. Лонгинов, хорошо знавший Бухарина, рассказывает о необыкновенной популярности, которой он пользовался в Москве. И в Английском клубе, и на улице, и дома его окружало общество не только стариков и пожилых, но и молодых людей, для которых он был интересен, как живой отголосок екатерининских времен. Он изъездил Россию за свою долгую службу вдоль и поперек, умел наблюдать и делиться своими наблюдениями в речи живой и красивой. Почти до самой смерти Бухарин жил напряженной умственной деятельностью, интересами не только прошлого, но и настоящего; он следил, сколько мог, за наукой, литературой, искусством, особенно за музыкой, которую любил настолько, что побеждал ею страдания старческих болезней. «Печать изящества, говорит Лонгинов, наложена на его ум и чувства как бы самой природой, которая одарила его так счастливо и внешностью, соответственною наклонностям души».

Деятельность в качестве губернатора

Рязанская губерния

Губернаторство Бухарина пришлось на период самой короткой, трудной и напряжённой войны Российской империи этого периода. Территория Рязанской губернии осенью 1812 года была ближайшим тылом действующей армии. С сентября 1812 по август 1814 года в Касимове, Елатьме и окрестных населённых пунктах был размещён главный военный госпиталь действующей армии. Всего-же на территории губернии размещалось более 32 тысяч раненых офицеров и солдат. Сам губернатор разместил в своей личной резиденции 205 раненых войнов.

За время войны в губернии было проведено три чрезвычайных рекрутских набора в армию, под призыв попало более 8000 человек. В июле 1812 года было создано Рязанское ополчение, состоявшее из конного казачьего полка и шести пеших. Численность ополчения составила около 15 тысяч человек.

На плечи населения губернии также легли тяготы по содержанию армии. Для формирующихся в Рязани полков губернское дворянство пожертвовало более 7 тысяч четвертей хлеба, за свой счёт обмундировало один из полков, а купечество предоставило средства для содержания полкового обоза, продукты на который были рассчитаны на шесть месяцев вперёд. Была увеличена и подушная подать для крестьян, с начала войны которым было предписано в двухмесячный срок сократить все недоимки. К денежным сборам также добавилось выполнение и других повинностей: поставка лошадей и подвод, расквартирование войск, размещение беженцев из Москвы и других городов.

В сентябре-октябре 1812 года Рязань стала центральным распределительным пунктом для военнопленных наполеоновской армии. Через неё прошли практически все пленные офицеры и солдаты, встретившие здесь гуманное отношение среди местных властей и населения. Некоторые из них скончались и похоронены на территории Рязани и губернских уездных городов. Одно из таких мест — Лазаревское кладбище.

В результате Отечественной войны Рязанская губерния понесла большие человеческие жертвы. Губернским властям пришлось бороться с очагами эпидемий, расквартированием беженцев, справляться со сбором налогов и податей, фуражированием армии.

Некоторое представление о том, что представлял собой во время войны губернский центр можно узнать из записи М. И. Меркулова, составленной 8 сентября 1812 года:

8 сентября приехали мы в Рязань. Подъезжая к ней утром, вёрст за пять, открывается прекрасная равнина, и влево дорога из Москвы. Только мы выехали на равнину, то представилось нам зрелище единственное и жалостное: как только мог досягать взор, вся Московская дорога покрыта была в несколько рядов разными экипажами и пешими, бегущими из несчастной столицы жителями, гонимые страхом в каретах, колясках, дрожках и телегах наскоро, кто в чём мог и успел, с глазами заплаканными и пыльными лицами, окладные детьми различных возрастов. А и того жалостнее: хорошо одетые мужчины и женщины брели пешие, таща с собой детей своих и бедный запас пропитания, мать вела взрослых, а в тележке или за плечами тащит тех, которые ещё не могли ходить, всяк вышел наскоро, не приготовясь, быв настигнуть нечаянно, и брели без цели и большею частью без денег и без хлеба... Гул от множества едущих и идущих был слышен весьма издалека и, сливаясь в воздухе казался каким-то стоном, потрясающим душу. А в Рязани улицы, не говоря уже комнаты и дворы, были полны народа, который на открытом воздухе сидел и лежал целыми семьями: что либо пили, ели и плакали.

Семья

Иван Яковлевич был женат на Елизавете Фёдоровне Полторацкой (1789—1828), внучке М. Ф. Полторацкого и А. А. Шишковой. Их брак не был счастливым. Бухарин был кутилом и мотом, что привело к разорению семьи. Елизавета Фёдоровна была вынуждена поселиться отдельно от мужа в имении. В минуту нервного срыва, разлучённая с детьми, она выбросилась из окна и сломала себе ногу. Во избежание гангрены ей сделали ампутацию, после которой она умерла.

Их дети:

• Вера Ивановна (1813—1902) — выпускница Смольного института, с 1832 года жена генерала Н. Н. Анненкова; её знал Пушкин, Вяземский, ею был увлечён А. И. Тургенев.
• Николай Иванович (1815—1897) — статский советник, одесский градоначальник.

Награды

• Орден Святой Анны I степени (1819)

Литература

• Бухарин, Иван Яковлевич // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• «Московские ведомости», Литературные Приложения, 1858 г., № 122. Некролог.
• «Русская старина», 1900 г., июль (А. Е. Измайлов, Ив. Кубасова).
• Акульшин П. В., Димперман Л. В., Мельник А. Н. и др. История Рязанской власти: руководители Рязанского края (1778—2008) — Рязань: Рязанская областная типография, 2008. — С. 24—29. — ISBN 978-5-91255-012-6

Отрывок, характеризующий Бухарин, Иван Яковлевич

– Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
– Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
– Он! он и есть!
– Эка шельма, – сказал Денисов.
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.
– Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
– Это кто? – спросил Петя.
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
– Что ему, черту, делается, меренина здоровенный, – говорили про него.
Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.
– Что, брат, не будешь? Али скрючило? – смеялись ему казаки, и Тихон, нарочно скорчившись и делая рожи, притворяясь, что он сердится, самыми смешными ругательствами бранил французов. Случай этот имел на Тихона только то влияние, что после своей раны он редко приводил пленных.
Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину. Теперь Тихон был послан Денисовым, в ночь еще, в Шамшево для того, чтобы взять языка. Но, или потому, что он не удовлетворился одним французом, или потому, что он проспал ночь, он днем залез в кусты, в самую середину французов и, как видел с горы Денисов, был открыт ими.


Поговорив еще несколько времени с эсаулом о завтрашнем нападении, которое теперь, глядя на близость французов, Денисов, казалось, окончательно решил, он повернул лошадь и поехал назад.
– Ну, бг'ат, тепег'ь поедем обсушимся, – сказал он Пете.
Подъезжая к лесной караулке, Денисов остановился, вглядываясь в лес. По лесу, между деревьев, большими легкими шагами шел на длинных ногах, с длинными мотающимися руками, человек в куртке, лаптях и казанской шляпе, с ружьем через плечо и топором за поясом. Увидав Денисова, человек этот поспешно швырнул что то в куст и, сняв с отвисшими полями мокрую шляпу, подошел к начальнику. Это был Тихон. Изрытое оспой и морщинами лицо его с маленькими узкими глазами сияло самодовольным весельем. Он, высоко подняв голову и как будто удерживаясь от смеха, уставился на Денисова.
– Ну где пг'опадал? – сказал Денисов.
– Где пропадал? За французами ходил, – смело и поспешно отвечал Тихон хриплым, но певучим басом.
– Зачем же ты днем полез? Скотина! Ну что ж, не взял?..
– Взять то взял, – сказал Тихон.
– Где ж он?
– Да я его взял сперва наперво на зорьке еще, – продолжал Тихон, переставляя пошире плоские, вывернутые в лаптях ноги, – да и свел в лес. Вижу, не ладен. Думаю, дай схожу, другого поаккуратнее какого возьму.
– Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
– Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.


Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.