Буцкий, Владимир Романович
Владимир Романович Буцкий | |
Дата рождения: | |
---|---|
Дата смерти: | |
Место смерти: | |
Гражданство: | |
Род деятельности: |
член Государственной думы III созыва от Херсонской губернии |
Влади́мир Рома́нович Буцкий (1866 — 1932) — член III Государственной думы от Херсонской губернии, землевладелец.
Биография
Из потомственных дворян Херсонской губернии. Землевладелец Александрийского уезда (940 десятин).
Окончил Александрийское реальное училище (1883). Ввиду смерти отца, вынужден был уехать в родовое имение и заняться сельским хозяйством. Благодаря упорной работе быстро превратил своё хозяйство в число образцовых. В 1905 году хозяйство сильно пострадало от аграрных беспорядков: земледельческие машины и орудия, десятки тысяч пудов хлеба были сожжены и расхищены.
В 1906 году был избран гласным Александрийского уездного земского собрания, почетным мировым судьей и помощником предводителя дворянства.
В 1907 году был избран членом III Государственной думы от Херсонской губернии. Входил в национальную группу, с 3-й сессии — в русскую национальную фракцию, с 5-й сессии — в группу независимых националистов П. Н. Крупенского. Состоял членом комиссий: земельной, о торговле и промышленности, об охоте и по переселенческому делу.
В дни Февральской революции прислал в Государственную думу приветствие в связи с победой революции.
По некотором данным, умер в 1932 году в Одессе[1].
Напишите отзыв о статье "Буцкий, Владимир Романович"
Примечания
- ↑ [194.44.219.55:8099/pt?pt=27115&pg=139 Умершие во время Голодомора в Одессе]
Источники
- 3-й созыв Государственной Думы: портреты, биографии, автографы. — Санкт-Петербург: издание Н. Н. Ольшанскаго, 1910.
- [www.tez-rus.net/ViewGood30311.html Государственная дума Российской империи: 1906—1917. — Москва: РОССПЭН, 2008.]
|
Отрывок, характеризующий Буцкий, Владимир Романович
Он рукой двигал по ее волосам.– Я тебя звал всю ночь… – выговорил он.
– Ежели бы я знала… – сквозь слезы сказала она. – Я боялась войти.
Он пожал ее руку.
– Не спала ты?
– Нет, я не спала, – сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.