Бушор, Морис

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Морис Бушор
Maurice Bouchor
Род деятельности:

прозаик, поэт, драматург

Морис Бушор (фр. Maurice Bouchor; 1855—1929) — французский поэт, драматург и писатель; брат художника Жозефа-Феликса Бушора (фр. Joseph-Félix Bouchor; 1853—1937).



Биография

Морис Бушор родился 18 ноября 1855 года в городе Париже.

Уже в девятнадцатилетнем возрасте издал свой первый сборник стихов «Chansons joyeuses» (1874 год), затем: «Poèmes de l’Amour et de la Mer» (1876), «Le Faust Moderne» (1878), «Contes Parisiennes» (1880), «L’Aurore» (1883); «Les Symboles» (1888), «Dieu le veut» (драма, 1888)[1].

Из других его драматических произведений, разбросанных по литературным сборникам, наиболее известно либретто оперетты «Miss Helliet»[1].

Морис Бушор не примыкает ни к одному из резко определенных направлений новой французской поэзии. Его философия — школы Альфонса де Ламартина и Альфред де Виньи; по романтичности образов — он скорее ученик Виктора Гюго. Общий характер поэзии М. Бушора — искренность, непосредственность, любовь к природе и отсутствие тщательной отделки стиха. Произведения его не проникнуты одной общей идеей; следуя одно за другим, они представляют последовательный ход развития философской мысли поэта[1].

В первых сборниках: «Chansons Joyeuses» и «Poèmes de l’Amour» отражается упоение бытием, жажда жизни, страсти молодости; поверхностный материализм этого периода смягчается страстной любовью автора к природе; он подчиняет любви к бессмертной стихии, к вечно прекрасному морю земную любовь к женщине; отдельные пьесы сборника достигают большой красоты в описаниях и очень выдержаны по настроению[1].

«Le Faust Moderne» — вторая стадии в эволюции поэзии Бушора, переход к философскому пониманию жизни и судеб человечества. Одиночество человека среди природы, его беспомощность против стихий возбуждают в поэте веру в слепой рок, тяготеющий над людьми. Отсюда полное отрицание разумного Божества и апофеоз материи, в общем — учение Лукреция, облеченное в форму, заимствованную у Кристофера Марло. План поэмы страдает двойственностью: Фауст обставлен, с одной стороны, средневековыми атрибутами, вокруг него совершаются чудеса; с другой же стороны, чудеса эти происходят в среде, не верящей в них, так как Фауст и его окружающие — вполне современные люди, стоящие на высоте современной науки[1].

Вторая часть («Spleen») более удачна, особенно пьеса «Tour de Babel». Бушор заканчивает примирительной нотой, его успокаивает красота мироздания и внутреннее сознание, что под случайными страданиями людей таится великий закон порядка и гармонии. Конфликт идей, выразившийся в «Фаусте», переходя затем в конфликт чувств, вызвал «l’Aurore»[1].

В сборнике «Les Symboles» поэт хочет выразить своё преклонение перед таинственным высшим существом, употребляя для этого прекрасные слова, вырвавшиеся, очевидно, из глубоко потрясенной души[1].

Собрание сочинений поэта было издано Шарпантье[1].

Морис Бушор умер 18 января 1929 года в родном городе.

Напишите отзыв о статье "Бушор, Морис"

Примечания

Литература

Отрывок, характеризующий Бушор, Морис

Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.