Будда Медицины

Будда Медицины (санскр. भैषज्यगुरु, Bhaiṣajyaguru ^IAST; там. பைசையகுரு; кит. 藥師佛 Yàoshīfó, 藥師如來 Yàoshīrúlái; яп. 薬師 Якуси, 薬師如来 Кусуриси Нёрай; кор. 약사여래 Yaksayeorae, 약사불Yaksabul; тиб. སངས་རྒྱས་སྨན་བླ། Sangye Menla; монг. Оточ Манла, вьетн. Phật Dược Sư, Dược Sư Lưu Li Quang Phật; тайск. พระไภษัชยคุรุไวฑูรยประภาตถาคต), букв. «Гуру-целитель», «Наставник-лекарь» — глава восьми Будд Медицины. Иногда Будду Медицины называют Вайдурьяпрабхараджа (санскр. Vaiḍūryaprabhārāja; тиб. bai dur ya'i 'od kyi rgyal po, букв. «Владыка Лазуритового (Бериллового) Сияния»). Лазурит в разных культурах уже многие тысячи лет считается лечебным камнем. В символическом значении он является самой чистотой, то есть очищает от любых болезненных проявлений не только на физическом, но и на духовном уровне. Поэтому Будду Медицины называют ещё Буддой Исцеления (тиб. sangs rgyas sman bla). Буддисты Тибета уверены, что если с верой прикоснуться к изображению Бхайшаджьягуру, то можно исцелиться от любой болезни.

Практика Будды Медицины, как считают практикующие её буддисты, обладает невероятной силой. Даже просто повторение имени этого будды может защитить от многих болезней и неблагоприятных последующих перерождений. Если же ежедневно начитывать мантру Бхайшаджьягуру, то можно не только заранее оградить себя от множества заболеваний, но и очистить отрицательную карму и усмирить вредоносных духов, причиняющих страдания. Молитвы к Будде Медицины действенны и для благополучного решения мирских дел. Будда Шакьямуни в беседе со своим учеником Анандой сказал следующее:

Если живые существа [погружённые в пучину страданий сансары] слышат имя Татхагаты Исцеляющего Учителя Лазуритового Сияния, и с предельной искренностью принимают его и помнят о нём, не имея никаких сомнений, тогда не падут они на путь плохих перерождений.

Целители, уделяющие особое внимание практике (санскр. sādhanā) Владыки Лазуритового Сияния, могут развить особые способности ясновидения, которые помогают в правильной постановке диагноза и лечении.

Мантра Бхайаджьягуру: Тадьята Ом Бекандзе Бекандзе Маха Бекандзе Рандзе Самуд Гате Соха.

Днём Будды Медицины по китайскому календарю считают 30-е число 9-го месяца.

Четыре Медицинские Тантры

Основу тибетской медицины составляют четыре Медицинские Тантры (Чжуд-ши), которые, как считается, были переданы людям Буддой Медицины. История гласит, что как-то Бхайшаджьягуру сидел среди своих учеников: бодхисаттв, великих мудрецов, богов и врачей-волшебников. Все они хотели получить знания по искусству исцеления, но не могли вымолвить ни единого слова, чтобы попросить об этом, поражённые светом, исходящим от Будды Медицины. Тогда Владыка Лазуритового Сияния создал две эманации, одна из которых задавала вопросы, а вторая отвечала на них. Так как обе эманации ничем не отличались от самого Будды Медицины, то задавались совершенные вопросы и были получены совершенные ответы. Ученики узнали о причинах всех болезней, о методах диагностики, о способах лечения и укрепления здоровья. В соответствии с этим учением причиной всех болезней являются три яда человеческого сознания: неведение, привязанность (страсть) и гнев. Эти три яда вызывают дисбаланс между тремя дошами, что приводит к болезням. Три доша взаимодействуют с четырьмя условиями: окружающая среда, питание, образ жизни и эмоциональное состояние. Это, в свою очередь, ведёт к влиянию на взаимодействие между элементами тела. Из этого следует, что болезни тела являются следствиями болезней ума. Всего выделяют двадцать пять взаимодействующих элементов. Вот что пишут об этом в коренной медицинской тантре:

Если вкус и действие пищи соответствуют образу жизни, тогда все эти двадцать пять элементов находятся в равновесии, и, здоровье и жизнь человека будут процветать. Если же нет, тогда здоровью будет вред.

Методика лечения болезней, исходя из вышесказанного, основана на приведении в состояние гармонии различных элементов. Это достигается с помощью четырёх типов лечения: правильное питание; правильный образ жизни; лекарства; кровопускание, прижигание, иглоукалывание и другие методики данного класса. Согласно буддийскому представлению, все живые существа этого мира больны, пусть даже это не выражается в явной форме, болезнь может находиться в спящей форме. Это проявляется в отсутствии гармонии между «внешним» и «внутренним» и полном удовлетворении своей жизненной ситуацией. Поэтому практика Будды Медицины, прежде всего, путь духовного самосовершенствования, ведь гармоничный человек не подвержен болезням, у него все элементы правильно взаимодействуют между собой. Всего, как считается в соответствии с буддийским учением, существует 84000 омрачений сознания, что приводит к возникновению 84000 видов болезней. Но главные омрачения, как было указано выше, неведение, привязанность и гнев. Поэтому 84000 болезней сводят к 1016 видам, которые, в свою очередь, сводятся к 404 видам. Эти 404 вида разделяют на четыре класса болезней (каждый класс насчитывает 101 болезнь): влияние кармы прошлых жизней; влияние кармы раннего периода данной жизни; вредоносное влияние духов (в данном случае медикаментозное лечение не будет эффективным, необходимы духовные методы); лёгкие недомогания, излечиваемые правильным питанием и правильным образом жизни.

Бхайшаджьягуру-сутра

До 1931 года считалось, что оригинал «Бхайшаджьягуру-сутры» на санскрите не сохранился. Но её нашёл Налинакш Дутт в районе Гилгит (штат Кашмир, Индия). В Китае эта сутра известна с IV века. В VII веке Сюаньцзан снова перевёл сутру, но адаптировал её для местной культуры. После этого сутра стала неимоверно популярной по всей Поднебесной. На тибетский язык сутра была переведена в IX веке и практически не отличается от китайского варианта. В «Бхайшаджьягуру-сутре» сказано, что страна Будды Медицины находится на небесах Вайдурьянирбхаса (санскр.: Блеск драгоценного камня вайдурьи), где Он проповедует Дхарму. Эта чудесная страна находится на Востоке относительно нашего мира и считается такой же высокой и чистой, как «Западный Рай» Амитабхи.

Кроме «Бхайшаджьягуру-сутры» Будда Медицины упоминается в 23-й главе «Саддхарма-пундарика-сутры»(Сутра о цветке лотоса чудесной Дхармы) (I век н. э.) и в 13-й главе «Вималакирти-нирдеша-сутры» (Сутра, высказанная Вималакирти).

Перед тем, как достичь полной реализации, Бхайшаджьягуру дал 12 обетов, в которых обещал исцелять всех, кто пребывает в состоянии неведения, увечных и больных.

Прошлые воплощения Будды Медицины

Известны истории прошлых воплощений Бхайшаджьягуру, когда Он ещё не был буддой. Одна из таких историй гласит, что когда-то Бхайшаджьягуру был богатым мирянином и звали его Звёздный Свет. В город, где Он жил, пришёл странствующий учитель по имени Солнцеподобный. Вместе со своим младшим братом, которого звали Великий Врачеватель, Звёздный Свет пробудился, услышав Дхарму от учителя Солнцеподобного. После пробуждения Звёздный Свет получил имя Владыка Медицины, а Великий Врачеватель — Пробуждающая Вспышка. После того, как Бхайшаджьягуру стал буддой, Он основал чудесную Восточную Страну, куда в следующем рождении, как пояснял Будда Шакьямуни, должен стремиться каждый благородный человек.

Иконография

Изображается Бхайшаджьягуру в монашеских одеждах в позе лотоса. Он сидит на львином троне или на цветке лотоса из дисков солнца и луны, растущем из океана сансары. Левая рука в дхьяна-мудре, в руке находится чаша для подаяний (патра) с целебным растением миробаланом (санскp. haritaki; лат. terminalia chebula) — панацеей от всех болезней тела и ума, и лекарством (нектаром бессмертия) из трав. У миробалана есть три плода, устраняющих болезни ветра, слизи, желчи и три корневых яда сознания: неведение, привязанность (страсть) и гнев. Правая рука в варада-мудре и держит стебель мироблана. Очень часто среди атрибутов Бхайшаджьягуру встречаются коробки с лекарствами. В китайской традиции иногда можно увидеть изображения, где символическими предметами Будды Медицины являются только глиняный кувшин и пагода. В тибетской традиции Бхайшаджьягуру могут изображать не только в виде будды, но и в виде бодхисаттвы Бхайшаджьяраджи. Очень часто Будду Медицины рисуют в окружении семи других Будд Наставников Врачевания. Шесть из них — братья Бхайшаджьягуру, а седьмой, изображаемый над головой — Будда Шакьямуни. Каждый из братьев является владыкой собственной чистой земли. Считается, что необязательно призывать каждого из Будд Врачевания, достаточно произнести полный вариант мантры Бхайшаджьягуру, тогда активируются силы всех восьми врачевателей. Иногда восьмерых Наставников Врачевания окружают шестнадцать великих Бодхисаттв махаяны, среди которых: Самантабхадра, Кшитигарбха, Манджушри, Авалокитешвара и защитник Ваджрапани, которого в «Сутре золотого света» называют «великим генералом якшей». Ваджрапани хранит самые секретные методы целительства, к нему обращаются в случаях, когда никакие другие методы не помогают. Ваджрапани командует двенадцатью генералами якшей, которые в иконографических изображениях Будды Медицины располагаются по внешнему кругу относительно шестнадцати бодхисаттв махаяны. Эти якши-генералы практикуют и защищают Учение Будды Медицины. В подчинении у каждого из генералов 7000 солдат-якшей.

Встречаются изображения, где Будда Медицины находится вместе с Буддой Шакьямуни и Буддой Амитабхой. В пекинском Музее Искусства Китая есть статуя, где Бхайшаджьягуру изображается со своими наместниками из страны Вайдурьянирбхаса — бодхисаттвой Солнечное Сияние (кит. Жи Гуан Бяньчжао пуса; санскp. Suryaprabha bodhisattva) и бодхисаттвой Лунное Сияние (кит. Юэ Гуан Бяньчжао пуса; санскp. Candraprabha bodhisattva). Они окружены семью Наставниками Врачевания и семью апсарами.

Чаще всего Будду Медицины изображают лазуритового (синего) цвета, символизирующего собой мудрость Дхармадхату, но иногда жёлтого или золотистого цветов. В Непале статуи Бхайшаджьягуру покрывают золотом, а в синий цвет раскрашивают крайне редко. Из тела Будды Медицины исходит лазуритовое сияние.

Бхайшаджьягуру, как и Будда Шакьямуни, обладает тридцатью двумя основными и восьмьюдесятью второстепенными признаками будды. У Него, как и у любого другого будды в буддийской иконографии, между бровей есть волосяной завиток урна (санскр. ūrṇā). На вершине головы находится выпуклость — ушниша (санскр. uṣṇīṣa), которую ещё называют шишкой будды. У Бхайшаджьягуру короткие вьющиеся волосы, а длинные мочки ушей проколоты.

Источники

• Raoul Birnbaum: Der Heilende Buddha; München 1982 (Barth Verlag); Orig. engl.: Boston rev. 1989 (Shambhala)

Chow Su-chia [Bearb.], (Upasaka) Shen Shou Liang: The Sutra of the Master of Healing; reprint: Hong Kong 1990 (H.K. Buddhist Book Distributor)

• Dutt, Nalinaksha (Hrsg.): Gilgit manuscripts; 1947, Sert.: The Kashmir series of texts & studies; 71

F.M. Hassnain, Tokan D. Sumi: Bhaisajya-guru-sutra: (original Sanskrit text with introduction and commentary); New Dehli 1985 (Reliance Pub.), ISBN 81-85972-63-X

• Kano, Kazuo: Bhaisajyaguru und die acht Stūpas, in: Die Welt des tibetischen Buddhismus. — Hamburg, Vol. 36 (2005), S. 747—758

Lodro Tulku: Das Mandala der Medizin-Buddhas; Rikon 1995 (Tibet-Institut), 21 S.

Ссылки

• [jhana.ru/sutra/36-bhayshaydjyaguru.html Сутра основных обетов, заслуг и добродетелей Будды Hаставника Врачевания Лазуритовое Сияние.]
• Сунг Сан. [zendao.ru/library/medicin_buddha Медицинский будда]

Отрывок, характеризующий Будда Медицины

– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.