Бхактибхушана Свами

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Бхакти Бхушана Свами»)
Перейти к: навигация, поиск
Бхактибхушана Свами
Bhakti-bhūṣaṇa Svāmī<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Бхактибхушана Свами на фестивале Ратха-ятра в Берлине
(11 августа 2007 года)</td></tr>

Инициирующий гуру Международного общества сознания Кришны
c 1987 года по настоящее время
Предшественник: Бхактиведанта Свами Прабхупада
Член Руководящего совета Международного общества сознания Кришны
c 1987 года по настоящее время
Санньяси Международного общества сознания Кришны
c 1982 года по настоящее время
 
Имя при рождении: Штефан Кесс
Оригинал имени
при рождении: 		Stefan Kess
Рождение: 19 июня 1947(1947-06-19) (76 лет)
Гамбург, ФРГ

Бхактибху́шана Сва́ми (Bhakti-bhūṣaṇa Svāmī IAST, нем. Bhakti Bhushana Swami; домонашеское имя — Суча́ндра Да́с(а), Sucandra Dāsa IAST, нем. Suchandra Das; имя при рождении — Штефан Кесс, нем. Stefan Kess; род. 19 июня 1947, Гамбург, ФРГ) — индуистский кришнаитский религиозный деятель и проповедник, один из руководителей Международного общества сознания Кришны (ИСККОН), где с 1987 года исполняет обязанности гуру и члена Руководящего совета. Курирует деятельность ИСККОН в ряде стран Латинской Америки.[1]

Бхактибхушана Свами — один из первых[2] немецких учеников основателя ИСККОН Бхактиведанты Свами Прабхупады.[3] В 1970-е годы был одним из первых кришнаитов, развернувших подпольную миссионерскую деятельность в коммунистических странах Восточной Европы и СССР.[4]





Биография

Ранние годы

Штефан Кесс родился 19 июня 1947 года в Гамбурге, в консервативной немецкой семье среднего класса.[4][5] Его отец работал учителем в гимназии, а мать была домохозяйкой.[5] В индуистском лунном календаре, день рождения Штефана выпал на гаудия-вайшнавский праздник Гундича-марджана.[6]

Часть своего детства Штефан провёл в Чили.[7] После окончания средней школы, Штефан оставил родительский дом и начал путешествовать в поисках «альтернативной жизни».[4] Сначала он какое-то время жил в разных коммунах хиппи в Германии, а затем провёл несколько месяцев в Южной Америке.[4] К этому времени Штефан серёзно увлёкся буддизмом.[4] Когда его призвали в армию, он отказался служить на том основании, что был буддистом.[4] Подобно многим другим молодым людям своего поколения, Штефан экспериментировал с ЛСД и другими наркотиками.[8] Делал он это не с целью забыться, а из желания постичь некую «высшую реальность».[8]

Попутешествовав по миру, Штефан вернулся в Гамбург, где устроился на высокооплачиваемую работу в полиграфическую компанию.[8] Несмотря на благоприятное материальное положение, Штефан чувствовал неудовлетворённость и духовную пустоту, часто задумываясь над тем, что в жизни должна быть какая-то высшая цель.[8] Он много читал, в основном книги по мистицизму и духовным темам.[8] Изучая жизнь Иисуса Христа и Рамакришны, Штефан часто воображал себя на их месте.[8] Однажды, прочитав книгу по дзэну, Штефан всю ночь бродил по городу со своим лучшим другом Оливером, ожидая получить какие-либо духовные реализации.[8]

Центром контркультуры тогда был Лондон. Летом 1968 года Штефан посетил британскую столицу, желая оказаться в центре событий и «увидеть всё своими собственными глазами».[8] Однако, в родной город он вернулся разочарованным. Вскоре после возвращения из Лондона ему впервые довелось соприкоснуться с гаудия-вайшнавизмом: юный искатель истины услышать запись мантры «Харе Кришна» в исполнении американского поэта-битника Аллена Гинзберга, лондонское выступление которого показали по немецкому телевидению.[8]

Знакомство с кришнаитами

Первым учеником Прабхупады, начавшим проповедовать гаудия-вайшнавизм в Германии, был американец немецкого происхождения Сэмьюэл Грир, присоединившийся к ИСККОН в 1967 году в Монреале и получивший санскритское духовное имя Шивананда Даса.[9] Летом 1968 года он в одиночку начал миссионерскую деятельность в Западном Берлине, воспевая «Харе Кришна» у Гедехтнискирхе и распространяя кришнаитские листовки.[10] Осенью ему на помощь Прабхупада послал ещё двух своих учеников: Кришнадасу и Уттамашлоку (последний был родом из Германии).[11] В октябре 1968 года они решили, что проповедь в Западной Германии будет более успешной, чем в «закрытом» Западном Берлине, и перебрались в Гамбург.[12] Через месяц им удалось арендовать небольшое помещение и открыть первый храм ИСККОН в Германии.[12]

Ещё до открытия храма, осенним днём 1968 года, Штефан случайно встретил на улице Шивананду, который сидел на тротуаре и пел «Харе Кришна» под аккомпанемент каратал.[12] Эта встреча произвела на него глубокое впечатление.[13] Спустя короткое время, он снова повстречал Шивананду, распространявшего вместе с Кришнадасой кришнаитские памфлеты в толпе, пришедшей на рок-концерт.[13] Штефану кришнаитские монахи показались искренними людьми, выделявшимися из окружавшей их «лицемерной толпы».[13]

Штефан часто посещал гамбургский ночной клуб «Грюншпан», пользовавшийся огромной популярностью среди городских хиппи.[13] В начале 1969 года, на входе в клуб он заметил рекламный кришнаитский плакат, на котором был изображён Кришна и приводились высказывания Аллена Гинзберга, Тимоти Лири и Прабхупады о воспевании мантры «Харе Кришна».[13] Так как плакат приглашал всех желающих на вегетарианский ужин по воскресеньям, Штефан подумал, что речь шла о каком-то ресторане.[14]

В это время Штефан перешёл жить в коммуну хиппи, располагавшуюся на первом этаже старого жилого дома в самом злачном квартале Гамбурга — Репербане.[14][15] На других этажах здания жили проститутки, выстраивавшиеся по ночам вдоль улицы в ожидании клиентов.[15] В коммуне имелся большой алтарь, на который хиппи помещали свои объекты поклонения.[14] Среди множества фотографий гуру, йогинов и святых; свечей и изображений различных мистических символов, также была фотография Прабхупады.[14] Вскоре членом коммуны стал юноша, часто говоривший о своей вере в Иисуса Христа.[14] Выяснилось, что он был учеником Прабхупады по имени Уттамашлока. Он ушёл от своих собратьев-кришнаитов из-за расхождений во взглядах на духовную позицию Иисуса Христа.[14] Штефана очень привлекла личность этого юноши, производившего впечатление человека «занимающегося чем-то очень серьёзным».[14] Уттамашлока сильно отличался от других хиппи: он был строгим вегетарианцем, рано вставал и вёл себя очень сдержано с представителями противоположного пола.[14]

Весной 1969 года Штефан по приглашению Уттамашлоки побывал на воскресном богослужении в маленьком гамбургском храме кришнаитов.[14] Атмосфера храма показалась Штефану необычной и экзотичной. Особенно ему понравился вкус освящённой вегетарианской пищи (прасада) и запах индийских благовоний.[14] Шивананда дал лекцию по «Бхагавад-гите», однако, ни Штефан, ни другие присутствовавшие не могли понять ломаный немецкий оратора.[14] Однако, для юных хиппи это не составило большой проблемы: во время лекции они просто сидели в позе лотоса с закрытыми глазами, погружённые в звуки «слов мудрости», сходивших с уст Шивананды.[14] Во время последовавшего за лекцией киртана Штефан и некоторые другие из гостей остались сидеть в медитативной позе, пытаясь сконцентрировавшись на «потоке трансцендентальных вибраций» мантры «Харе Кришна».[14]

С этого времени Штефан начал регулярно приходить в храм по воскресеньям.[14] Однако, отказаться от своей жизни хиппи и стать кришнаитом он был ещё не готов.[14] В это время к кришнаитам присоединился один из лучших друзей Штефана, Оливер.[16] Однажды, Штефан увидел как на входе в клуб «Грюншпан» Оливер пел вместе с другими кришнаитскими монахами.[16] Шивананда подозвал Штефана, вручил ему пару каратал и попросил его спеть «Харе Кришна».[16] Затем Штефан получил от кришнаитов мешочек с чётками для медитации и несколько журналов Back to Godhead на английском языке.[16] Журналы очень понравились ему своим психоделическим стилем и иллюстрациями с изображением Кришны.[16] После этого, Штефан начал регулярно повторять мантру «Харе Кришна» на чётках и помогать кришнаитам в храме.[17] Первым его служением было приготовление большого числа чапати для воскресного праздника.[15]

Штефан продолжал жить в коммуне хиппи и Шивананда периодически приходил туда проповедовать и угощать хиппи прасадом.[15] К этому времени Штефан купил в храме пару маленьких каратал и часто, усевшись у открытого окна, играл на них и пел «Харе Кришна».[15] Напрактиковавшись таким образом, Штефан начал в одиночку воспевать мантру в людных местах Гамбурга.[18] Вскоре к нему присоединились другие хиппи.[18] Их излюбленным местом для воспевания мантры был городской парк, где они могли наблюдать за воздействием «мистического звука» на отдыхавших людей и на плававших в пруду лебедей и уток.[18]

Проповедь в Дании

В июле 1969 года Уттамашлока уехал в Копенгаген.[18] Штефан вскоре последовал за ним в сопровождении семейной пары, незадолго до того познакомившейся с кришнаитами.[18] По прибытии в Данию, они поселились в коммуне хиппи, располагавшейся на заброшенной военной базе.[18] Коммуна носила название «Христиания» и была домом для тысяч хиппи, которые называли её «местом гармонии».[18] Подобно тому, как делал Шивананда в Гамбурге до него, Штефан просто «сел посреди Христиании, закрыл глаза и начал петь „Харе Кришна“».[18] Впоследствии он вспоминал, что чувствовал сильное влечение к воспеванию мантры и что для него не было ничего более важного, чем «повторять эти мистические звуки».[18] Проповедовать хиппи было трудно, так как «каждый из них жил в своём собственном мире».[18] Вскоре друзья Штефана разъехались и он тоже решил вернуться в Гамбург.[18]

Начало монашеской жизни в гамбургском храме

По возвращению в Гамбург в августе 1969 года у Штефана произошёл конфликт с отцом, который не одобрял его образа жизни.[19] В результате, Штефан собрал свои вещи и ушёл жить в храм к кришнаитам.[19] При этом он оставил работу и отдал все свои сбережения храму.[19] Деньги Штефан копил для того, чтобы отправиться в Индию и найти там гуру, но к тому времени он решил отказаться от попыток «достичь просветления в одиночку».[19]

После принятия монашеского образа жизни, у Штефана всё ещё остались некоторые привязанности: он отказывался сбрить свои длинные волосы и носить дхоти (традиционную индийскую одежду).[19] Жизнь в храме была очень бедной и аскетичной.[19] На завтрак кришнаиты ели подсахаренную овсяную кашу, сваренную на воде.[19] Получаемых денежных пожертвований не хватало на поддержание храма и вскоре Штефана попросили устроиться на работу, что тот и сделал, восприняв это как аскезу, необходимую для поддержания храма и для подготовки к давно ожидаемому событию — визиту Прабхупады.[19]

Визит Прабхупады и принятие духовного посвящения

Прабхупада прибыл в Гамбург из Америки рано утром 25 августа 1969 года.[20] Это был его первый визит в Европу. Штефан и другие кришнаиты расстелили в аэропорту ковёр и усевшись, пели «Харе Кришна», приветствуя таким образом своего гуру.[20] Прабхупада, одетый в яркие шёлковые одежды шафранового цвета, показался Штефану «сияющим и аристократичным».[21]

По прибытии в отель выяснилось, что сломался диктофон Прабхупады,[22] на который тот ежедневно диктовал свою новую книгу «Источник вечного наслаждения», описывающую жизнь и деяния Кришны. Штефан вызвался помочь и уговорил своего отца одолжить на время имевшийся у того магнитофон.[22] Объяснив, как пользоваться новым магнитофоном, Штефан спросил у Прабхупады, может ли тот дать ему духовное посвящение, на что бенгальский гуру ответил одобрительным кивком головы.[22] Вечером Штефан вместе с другими кришнаитами втиснулся в номер Прабхупады, где тот спел вайшнавские бхаджаны и дал короткую лекцию.[23]

Прабхупада остался в Гамбурге в период с 25 августа по 11 сентября.[24] Штефан был очень впечатлён общением с бенгальским гуру и пришёл к убеждению, что тот был истинным духовным учителем.[4] Утром 3 сентября, в день явления Кришны «Кришна-джанмаштами», Прабхупада провёл церемонию посвящения в ученики.[4] Вместе со Штефаном он инициировал его друга Оливера и молодую пару, совсем недавно начавшую посещать храм.[25]

Согласно традиции, до начала ритуала Штефан должен был дать Прабхупаде чётки, чтобы тот прочитал на них один круг мантры «Харе Кришна».[26] Однако, чётки запутались и Штефан долгое время не мог их распутать.[26] Сурово взглянув на своего ученика, Прабхупада сделал лаконичный комментарий — «это майя».[26] После начала церемонии, Прабхупада был удивлён, заметив, что Штефан пришёл на инициацию с длинными волосами.[26] Он показал на картину Панча-таттвы на алтаре и сказал, что нужно либо ходить с бритой головой, либо вообще не стричь волосы.[26] В ходе церемонии, Штефан получил новое санскритское имя «Сучандра Даса», его друг Оливер — «Васудева Даса», а молодая пара — «Вишванатха Даса» и «Кунти Деви Даси». Однако, спустя всего несколько недель, Вишванатха и Кунти потеряли интерес к «сознанию Кришны» и перестали общаться с кришнаитами.[27]

Во время церемонии инициации, Прабхупада дал лекцию, в ходе которой рассказал что Движение сознания Кришны предназначено для того, чтобы очистить людей от «осквернённого состояния материального существования».[25] Джива по своей природе является чистой и неотъемлемой частичкой Бога, но находясь в осквернённой среде, забыла о своих вечных отношениях с Ним.[28] Во время инициации духовный учитель принимает ученика, чтобы постепенно возвысить его до духовно чистого состояния, в котором тот сможет осознать себя и Бога.[29] Только очистившись, можно попасть в царство Бога, на планету, на которой вечно обитает Кришна.[29] Постоянно находясь в контакте с духовной вибрацией мантры «Харе Кришна», человек освобождается от всей материальной скверны и поддерживает себя в чистом состоянии.[29] В завершении лекции Прабхупада заявил, что ради Кришны, он пытается распространить это знание по всему миру. Удачливые люди могут его принять и получить от этого благо. Это личный выбор каждого. Каждая индивидуальная душа независима и имеет свободу выбора.[29] Прабхупада говорил с сильным акцентом и Штефану было трудно понять лекцию.[30] Однако, гуру показался ему такой «серьёзной и уникальной личностью», что просто смотря на него было легко принять всё, что он говорил.[30]

На следующий день был день рождения Прабхупады.[31] Ученики, по традиции, должны были прославить своего духовного учителя. Говорить в присутствии своего гуру Штефану было трудно, так как он очень волновался.[31] Плохо зная английский, Штефан признёс своё подношение на немецком.[31] Эмоции настолько переполнили Штефана, что он заплакал.[31] Позднее он вспоминал: «Всё, что я сказал, было сентиментальным. В отношении философских реализаций мы были совсем зелёными, но эмоциональный контент был очень сильным».[32]

Участие в концертном туре группы Radha Krishna Temple

После получения инициации, Сучандра начал постепенно адаптироваться к жизни кришнаитского монаха.[4] В конце сентября 1969 года было найдено более просторное помещение для гамбургского храма.[33] Сучандра и другие монахи перешли туда жить в начале ноября.[33] Тем временем кришнаиты лондонского храма вместе с Джорджем Харрисоном сформировали музыкальный ансамбль Radha Krishna Temple и записали сингл «Hare Krishna Mantra».[34] Изданный битловским лейблом Apple Records, сингл поднялся до 12-й позиции в британских чартах и до 3-го места в хит-параде ФРГ.[34] В результате, ансамбль получил приглашение провести в конце ноября недельный концертный тур по Германии.[35] Одним из членов группы был Тамала Кришна, который, по поручению Прабхупады, по прибытии в Гамбург установил в новом храме божества Радхи-Кришны.[36]

Выступив в известном гамбургском клубе Star Club (в котором в начале своей карьеры пели The Beatles) ансамбль отправился в Киль, где кришнаитов пригласили выступить в одном из ночных клубов города.[37] Сучандра сопровождал ансамбль во время концертного тура. Один из участников музыкального коллектива, Мукунда Госвами, вспоминает, что в клубе их представили как единственную группу, которая должна была играть в тот вечер.[38] Толпа из почти двух тысяч молодых людей ожидала двух-трёхчасового концерта, но кроме мантры «Харе Кришна», кришнаиты знали всего две или три песни.[38] Когда клуб до отказа наполнился шумливыми, подвыпившими и обкуренными молодыми людьми, кришнаиты начали опасаться, что толпа может перейти к насилию.[38]

На помощь пришёл Сучандра, которого участники ансамбля попросили обратиться к толпе и разъяснить ситуацию.[39] После того, как все утихли, Сучандра сказал: «Харе Кришна! Добрый вечер всем! Извините, что у нас нет микрофона. Если сказать честно, нет у нас и репертуара из многих песен. И вообще, мы здесь не для того, чтобы давать шоу. У нас есть что-то, чем мы хотим с вами поделиться. Поэтому ваше участие очень важно. Пожалуйста, повторяйте за мной: Харе!» Поначалу, толпа ответила вяло, но когда он сказал «Кришна!», все с энтузиазмом в унисон ответили «Кришна!»[39] Таким образом, Сучандра научил их мантре.[39] Затем он попросил всех петь «Харе Кришна», выбрав для этого простую мелодию, которой все могли следовать.[39]

По мере того, как киртан нарастал, толпа всё больше и больше приходила в экстаз.[39] По прошествии нескольких минут кришнаиты начали танцевать и весь зал последовал их примеру, пустившись в пляс с поднятыми вверх руками.[39] Через 20 минут киртан достиг апогея и остановился.[39] Согласно традиции, кришнаиты опустились на пол в поклоне и закричали «Джай!».[39] Воодушевлённые молодые люди последовали их примеру и тоже упали ниц, закричав «Джай!».[39] Поднявшись на ноги, толпа начала ритмично кричать «Zu-ga-be! Zu-ga-be! Zu-ga-be!», требуя анкора.[39] Кришнаиты опять начали киртан, продолжавшийся около получаса.[39] Когда они хотели было закончить, толпа потребовала продолжить.[39] Тогда кришнаиты сошли со сцены и смешавшись с толпой, продолжили петь и танцевать.[40] Мукунда Госвами вспоминает:

Оказавшись посреди танцевавшей вокруг нас толпы, мы выстроились в два ряда и начали прыгать и плясать взад-вперёд. Затем, мы пустились в пляс по кругу и все последовали за нами. Периодически, кто-то из толпы брал в руки одну из мриданг и начинал играть на ней. Толпа пришла в исступление. Молодые люди хватали нас за руки и плечи и прыгали вверх-вниз как умалишённые. Все присутствовавшие впали почти в истерическое состояние. Мы почувствовали, что ситуация вышла из под контроля. Сдержать их мог только киртан. Мы начали играть громче и быстрее: иначе, кто знает, чего можно было ожидать от них? Мы били в барабаны с такой силой, что из наших рук пошла кровь, которая забрызгала всё вокруг: мриданги, наши дхоти, пол, одежду людей. Но им было всё равно. Нам было тоже всё равно, и было похоже, что им это нравилось. Мы все пребывали в экстазе воспевания и время для нас остановилось. Киртан продолжался почти три часа, и хотя мы были в полнейшем изнеможении, мы не знали, как остановиться. Тогда кто-то из нас увидел на сцене проигрыватель и усилитель. Мы прекратили киртан и поставили играть нашу пластинку с записью мантры «Харе Кришна». Звук мы увеличили до максимума, пока он не стал оглушающим. Нашей публике, однако, это пришлось по душе. Они были счастливы, что киртан тем или иным образом продолжался. Из-за кулис мы наблюдали, как все, уже без нашего участия, пели и плясали. Когда пластинка перестала играть, все упали на пол в поклоне. Мы вернулись на сцену и толпа встретила нас аплодисментами, продолжавшимися в течение нескольких минут. Сучандра поблагодарил всех и когда мы собирались было сойти со сцены, толпа опять начала скандировать «Zu-ga-be! Zu-ga-be!» Мы снова поставили играть пластинку. В нашем изнеможённом состоянии, провести ещё один киртан не представлялось возможным. Попев в последний раз, многие из молодых людей взобрались на сцену и попросили у нас автографы. Некоторые даже предложили нам открыть в городе храм.[41]

Переписка с Прабхупадой

3 декабря 1969 года Сучандра написал Прабхупаде своё первое письмо, в котором спросил своего гуру о роли Иисуса Христа.[42] Прабхупада ответил, что следовать Иисусу Христу означает посвятить свою жизнь проповеди сознания Бога в этом безбожном мире.[42] Иисус Христос явил себя как сын божий, а Кришна — как Сам Бог, верховный отец всех живых существ.[42] Следовательно, если посвятить свою жизнь служению верховному отцу Кришне, то Иисус Христос будет доволен.[42] В продолжении Прабхупада писал, что в современном мире кришнаиты проповедуют в просвещённом обществе.[42] У представляемой ими традиции имеется в наличии неисчерпаемая сокровищница философских и научных знаний, способных убедить людей в существовании Бога.[42] В завершении Прабхупада написал, что если Сучандра действительно хочет следовать по стопам Иисуса Христа, то он должен воспользоваться великой философией, лежащей в основе ИСККОН, и посвятить свою жизнь проповеди сознания Бога.[43]

Миссионерская деятельность в Гамбурге и Берлине

Бхактибхушана Свами вспоминает, что в то время среди кришнаитов царил дух энтузиазма и самопожертвования.[4] Они мечтали изменить мир и произвести в обществе духовную революцию.[4] Однако, жизнь в гамбургском храме была крайне аскетичной. Всю зиму не было отопления и горячей воды.[44] Несмотря на суровые погодные условия, Сучандра вместе с другими кришнаитами по шесть часов в день занимался на улицах Гамбурга санкиртаной, воспевая мантру «Харе Кришна» раздавая прохожим в обмен на денежные пожертвования журнал Back to Godhead на немецком языке.[44] Одно время для проведения санкиртаны кришнаиты облюбовали себе место на перекрёстке двух улиц, прямо перед зданием банка.[45] Бхактибхушана Свами вспоминает:

Сидя или стоя, мы пели там каждый день. Через какое-то время, людям, работавшим в банке, мы надоели и они позвали полицию. Полиция запретила нам играть на музыкальных инструментах. Мы повиновались и продолжили петь, хлопая в ладоши. Тогда они сказали, что мы не должны хлопать в ладоши. Мы перестали хлопать, но продолжили петь. Когда они запретили нам петь, мы взялись за наши чётки и выстроившись в ряд, начали читать мантру на чётках. Тогда полиция объявила, что мы не можем находиться всё время на одном и том же месте и мы начали ходить взад и вперёд по улице. В конце концов нас арестовали и отвели в участок. Они пытались остановить нас самыми разными способами, но законов, запрещавших санкиртану, не существовало. Мы не укладывались ни в какую категорию.[46]

Прожив в гамбургском храме более года, в сентябре 1970 года Сучандра вместе с двумя другими кришнаитами (Шиванандой и Гуннаром) отправился в Берлин с намерением открыть там храм.[4] Прабхупада был очень доволен тем, что его ученики снова начали проповедовать в одном из крупнейших городов Европы.[47] В любую погоду, Сучандра и двое его собратьев по вере проводили по многу часов в день у Гедехтнискирхе, занимаясь санкиртаной.[47] Вскоре кришнаитам удалось арендовать помещение бывшего офиса и переоборудовать его под храм.[48]

Миссионерская деятельность в Мюнхене

Вдохновившись успехом проповеди в Берлине, Сучандра решил двинуться на юг и основать храм в Мюнхене.[4] Однако, тогдашний лидер кришнаитов в Германии, Хамсадутта, сообщил ему, что Прабхупада хочет, чтобы храмы основывали и возглавляли семейные люди.[4] Сучандру это не остановило и спустя короткое время он женился на своей духовной сестре из Англии по имени Бхушакти, познакомившись с ней лично всего за день до свадьбы.[4] В конце лета 1971 года Сучандра вместе с женой вернулся в Гамбург, где, для поддержания семьи, устроился на работу.[49] Часть своего заработка он отдавал храму, который продолжал испытывать финансовые трудности.[49]

У Сучандры было сильное желание проповедовать и мирская работа очень скоро разочаровала его.[49] К тому же, он был единственным кришнаитом в Гамбурге, вынужденным работать.[49] 10 сентября 1971 года он написал Прабхупаде письмо, в котором попросил у своего гуру разрешения оставить свою (к тому времени беременную) жену на попечение храма и уехать проповедовать в Мюнхен.[49] Прабхупада не одобрил его идею, написав в ответном письме:

Твой долг заключается в том, чтобы заботиться о своей жене. ... Ты не можешь вести себя безответственно по отношению к своей жене и ребёнку. Это недопустимо. Однако, если ты можешь вместе со своей женой поехать в Мюнхен и открыть там храм, то тогда у меня нет никаких возражений.[49]

К этому времени Сучандра познакомился с юношей, который жил в мюнхенской коммуне хиппи.[49] По его приглашению, Сучандра и Бхушакти отправились в Мюнхен и поселились в коммуне, располагавшейся в двухэтажном доме на окраине города.[49] Сучандра каждый день одевал дхоти, ставил на лбу вайшнавскую тилаку и проводил киртан, после которого раздавал присутствующим прасад, состоявший из порезанных на дольки яблок.[49] Поначалу, программа пользовалась успехом среди членов коммуны, но вскоре интерес хиппи заметно спал.[49]

Помимо этого, Сучандра и Бхушакти вместе ежедневно проводили харинаму в центре города.[50] Расстелив соломенный матрас на тротуаре, Сучандра по несколько часов подряд пел мантру «Харе Кришна» под аккомпанемент маленьких каратал.[50] Рядом Сучандра вешал плакат с изображением Прабхупады, ставил чашку для пожертвований и табличку, на которой было написано: «Я ученик Его Божественной Милости А. Ч. Бхактиведанты Свами Прабхупады. Я пришёл в ваш город для того, чтобы открыть храм Радхи-Кришны. Пожалуйста, помогите мне».[50] Периодически, Сучандра давал краткую лекцию о гаудия-вайшнавизме и приглашал слушателей посетить коммуну.[50] Впоследствии он вспоминал:

Люди приходили ко мне в коммуну. Некоторые из них были хорошо одеты, в костюмах и с галстуками, с портфелями в руках. При виде всех этих посетителей в своей коммуне, её члены забеспокоились. Меня перевели жить в тёмный подвал, со стенами, покрашенными в чёрный цвет и красной лампочкой. Я понял, что пришло время изменить обстановку.[50]

В это время Сучандру и Бхушакти представили молодой семейной паре, которая пригласила их пожить у себя дома на Nymphenburger Straße в центральной части Мюнхена.[50] Сучандра устраивал на дому у новых знакомых кришнаитские богослужения, готовил и раздавал приходившим гостям прасад.[50] В декабре 1970 года Сучандра заметил, что в здании напротив сдавалось в аренду помещение бывшего магазина.[50] Сочтя его подходящим для храма, он арендовал его и открыл там первый кришнаитский храм в Южной Германии.[50]

Помещение располагалось в старом здании и представляло собой длинную комнату с туалетом в конце.[50] Сучандра разделил его перегородками на три части: алтарную комнату, кухню и комнату для своей жены.[50] На витрине он поставил два экземпляра «Ишопанишад» в переводе и с комментариями Прабхупады (в то время, это была единственная кришнаитская книга на немецком языке).[50] Одну книгу он поместил обложкой к стеклу, а другую открыл, чтобы интересующиеся могли прочитать стих и комментарий Прабхупады.[50] Многие прохожие действительно останавливались и с любопытством смотрели на обложку книги, на которой был изображён четырёхрукий Вишну со змеем Шешей над головой.[50] Вскоре в Мюнхен с группой кришнаитов приехал Хамсадутта и научил Сучандру и его жену продавать публике кришнаитские книги и журналы.[51] С тех пор, основной миссионерской деятельностью Сучандры наряду с харинамой стало распространение кришнаитской литературы.[4]

В апреле 1972 года у Сучандры и Бхушакти родилась дочь, которую они назвали Вишакха. 17 апреля Сучандра написал Прабхупаде письмо, в котором рассказал о прогрессе своей миссионерской деятельности в Мюнхене.[51] В ответном письме Прабхупада заверил своего ученика в том, что если тот продолжит с энтузиазмом проповедовать, то Кришна непременно поможет ему.[51]

Однажды, во время санкиртаны, Сучандра встретил на улице известного протестантского сектоведа, пастора Вильгельма Ф. Хаака.[52] Не осознавая, кто был перед ним, Сучандра пригласил пастора посетить храм.[52] Хаак, горя желанием внедриться в ряды «кришнаитской секты», проявил живой интерес и вскоре стал активным прихожанином.[52] Сучандра давал «агенту-сектоведу» простое служение, типичное для новообращённых кришнаитов: подметание и мытьё полов, мойка кастрюль на кухне и т. п.[52] Желая раздобыть какие-либо скандальные факты о внутренней жизни «секты», Хаак с готовностью выполнял всю порученную ему работу.[52] Спустя несколько лет Хаак выпустил получившую широкую известность книгу «Молодёжные религии», в которой упомянул также и «президента мюнхенского храма» Сучандру. Хаак описал его как одного из первых двух учеников Прабхупады в Германии, «Штефана из Репербана» (также известного под именем «Сучандра Дас Адхикари»), который служил президентом мюнхенского храма и «приобрёл дурную репутацию, похитив свою дочь».[53]

Паломничества в Индию. Реттерсхоф.

В феврале 1974 года было напечатано первое издание «Бхагавад-гиты как она есть» на немецком языке.[54] Желая лично показать книгу Прабхупаде, Хамсадутта, Сучандра и лидеры трёх других храмов ИСККОН в Германии отправились на первый фестиваль Гаура-пурнимы в Маяпуре, Западная Бенгалия.[54] Там они лично встретились с Прабхупадой и представили ему экземпляр немецкой «Бхагавад-гиты».[54]

В 1974 году, после двух лет совместной жизни, жена Сучандры, устав от аскетичной и самоотверженной жизни кришнаитов, оставила своего мужа и ИСККОН, забрав с собой дочь Вишакху.[4] В том же году Хамсадутта централизовал ИСККОН в Германии, закрыв все храмы в крупных немецких городах и переселив всех кришнаитов в арендованный замок Реттерсхоф, находившийся в 20 минутах езды от Франкфурта.[4] Сучандра после развода с женой вернулся к монашеской жизни. Он закрыл мюнхенский храм и перешёл в Реттерсхоф,[55] где сначала исполнял обязанности главы департамента по обучению новых монахов,[4] а затем — финансового менеджера.[56]

В 1975 году Сучандра совершил своё второе путешествие в Индию. Хамсадутта послал его туда с целью приобрести статуи божеств Радхи-Кришны для Реттерсхофа.[57] Следуя наставлениям Хамсадутты, который наказал купить «самые большие божества, которые только можно найти», Сучандра приобрёл в Джайпуре две двухметровые статуи Радхи и Кришны.[57] Они были настолько тяжёлыми, что для того, чтобы поднять их с земли, требовалась сила 12 человек.[57] В Реттерсхофе божества так и не были установлены. Хамсадутта впоследствии отослал их в Калифорнию и поклонялся им у себя дома.[57]

Полицейская облава (1974)

Сучандра, не желая оставлять свою дочь Вишакху со своей бывшей женой Бхушакти, забрал девочку у матери и отвёз её в кришнаитский храм в Копенгагене, поручив её заботам своих братьев по вере.[58] Бхушакти обратилась в полицию, заявив, что Сучандра похитил ребёнка. К тому времени, германская полиция уже несколько месяцев следила за кришнаитами. Интерес немецких властей к ИСККОН проснулся из-за часто поступавших жалоб на молодых кришнаитских монахов, активно занимавшихся на улицах немецких городов сбором пожертвований для «голодающих детей Индии».[58]

Ранним воскресным утром 15 декабря 1974 года 60 полицейских во главе с государственным обвинителем нагрянули в Реттерсхоф, застав Сучандру и других кришнаитов за завтраком.[59] Полиция обыскала замок и задержала 72 человека — всех последователей Кришны, находившихся на тот момент в Реттерсхофе.[59] Как сообщил журнал Der Spiegel, «похищенного» ребёнка полиция не нашла, но зато обнаружила небольшой арсенал нелегального оружия и 51 000 немецких марок наличными.[59] Местонахождение Вишакхи полиции удалось установить спустя несколько дней.[58][60] Задержанных кришнаитов посадили в полицейские фургоны и отвезли во Франкфурт.[61] Там их сфотографировали, сняли с них отпечатки пальцев, допросили, предъявили им обвинения и отпустили на свободу.[61]

После этого, в течение нескольких месяцев в немецких СМИ регулярно циркулировали негативные новости о кришнаитах, в которых ученики заморского гуру обвинялись в мошенничестве, похищении детей и нелегальном хранении огнестрельного оружия.[62] Как правило, СМИ описывали кришнаитов как преступников, обманным путём собирающих денежные пожертвования с немецких домохозяек и отсылающих огромные суммы не голодающим индийским детям, а своему гуру в США.[62] В качестве примера похищения кришнаитами детей журналисты приводили историю о том, как Сучандра «похитил» свою дочь у оставившей ряды «секты» бывшей жены.[58][60]

Миссионерская деятельность в коммунистических странах Восточной Европы и СССР

Во второй половине 1970-х годов, Сучандра много путешествовал, проповедуя гаудия-вайшнавизм сначала в Скандинавии и Нидерландах, а затем (вместе с Харикешей Свами) в коммунистических странах Восточной Европы.[4] Харикеша впервые приехал в Реттерсхоф в апреле 1976 года, после того, как Прабхупада отослал его проповедовать за «железным занавесом».[63]

Харикеша нашёл немецких кришнаитов в подавленном состоянии духа.[63] Сучандра в то время был финансовым менеджером Реттерсхофа и Харикеша попросил у него денег на покупку автофургона для проведения санкиртаны в Восточной Европе.[63] Поначалу, Сучандра не хотел помогать проекту внезапно объявившегося в Германии американского санньясина, но вскоре Харикеша убедил его не только выделить необходимую сумму, но и самому присоединиться к проповеднической миссии за «железным занавесом».[63]

Сначала Харикеша и Сучандра занялись миссионерской деятельностью в ГДР, Венгрии и Югославии,[63][64] а затем — в Польше, Чехословакии и СССР.[4] Подпольно, они проводили собрания с верующими, контрабандой ввозили на территорию этих стран книги Прабхупады.[4] Свою «подрывную» деятельность они осуществляли в глубочайшем секрете, постоянно скрываясь от охотившихся на них агентов спецслужб.[4] Бхактибхушана Свами вспоминает:

Для того, чтобы контрабандой ввозить книги в Восточную Германию, мы разработали специальный план. Границу с ГДР мы пересекали на двух одинаковых автофургонах. Один из нас имел транзитную визу в Западный Берлин, а другой — обыкновенную визу в страну. Автофургон с транзитной визой не проверяли и сразу пропускали в Западный Берлин по транзитной автомагистрали. Автофургон, направлявшийся в ГДР, напротив, тщательно обыскивали. Транзитный автофургон мы заполняли книгами, а другой — оставляли пустым. На автостраде, мы встречались на зоне отдыха и перекладывали книги из одного автофургона в другой. Единственная проблема заключалась в том, что зоны отдыха тщательно патрулировала полиция. Всякий раз при появлении полицейской машины, один из нас делал вид, что готовится испражняться в их направлении. Будучи людьми воспитанными, полицейские, проезжая мимо, отворачивались. [...] Трюк этот работал безотказно.[65]

В октябре 1976 года Сучандра и Харикеша стали первыми кришнаитами, начавшими проповедовать на территории Югославии.[66] Там их ожидал тёплый приём: люди с энтузиазмом участвовали в киртанах и принимали прасад.[66] Когда Харикеша доложил об этом Прабхупаде, тот остался очень доволен.[66] В ответном письме, Прабхупада сообщил Харикеше, что даже небольшой успех проповеди в коммунистических странах вдохновлял его в 100 раз больше, чем проповедь в любом другом месте.[67] Прабхупада заверил своих учеников, что если те дадут жителям коммунистических стран шанс воспевать мантру «Харе Кришна», то положительные результаты не заставят себя долго ждать.[68]

Суд над Сучандрой и другими лидерами кришнаитов в Германии (1977)

К концу 1977 года закончилось следствие по делу ИСККОН и 2 декабря во Франкфурте начался суд, перед которым предстало 14 кришнаитов, из числа которых Сучандра, Хамсадутта и ещё три кришнаитских лидера были названы основными обвиняемыми.[60][69] В здание суда кришнаиты пришли в монашеских одеждах, играя на караталах и мридангах, танцуя и воспевая «Харе Кришна».[60][69]

Основным обвинением против ИСККОН был сбор денежных пожертвований обманным путём.[69] Государственный обвинитель Ханс Г. Шомберг заявил, что в период с мая по сентябрь 1974 года кришнаиты собрали пожертвований на сумму в 2,4 млн немецких марок (приблизительно 5 млн современных долларов США).[69][70] Кришнаиты говорили людям, что деньги предназначались для голодающих детей в Индии и Бангладеш.[60][70] Однако, только очень незначительная часть этих средств ушла по назначению.[70]

Шомберг представил суду 136 свидетелей обвинения, а кришнаиты — 30 свидетелей защиты.[60] На суде, Сучандра рассказал, что часть собранных пожертвований пошла на приобретение парка автофургонов для санкиртаны и публикацию миллионными тиражами кришнаитской литературы.[71] В результате, Сучандра, Хамсадутта и Чакраварти (вице-президент ИСККОН в ФРГ) были приговорены к выплате крупных штрафов за нарушение законов о сборе благотворительных пожертвований.[53][70] По всем другим пунктам обвинения кришнаиты были оправданы.[62][72]

Миссионерская деятельность в Латинской Америке и принятие отречения

Так как Сучандра знал испанский язык, в 1981 году Харикеша Свами послал его проповедовать в Аргентину, назначив его региональным секретарём (вице-президентом) ИСККОН в этой стране.[73] В то время в Аргентине царила военная диктатура и ИСККОН официально был запрещён, из-за чего Сучандра вынужден был заниматься миссионерской деятельностью подпольно.[74] Под его руководством, в стране были открыты первые храмы ИСККОН.[74] Власти активно преследовали кришнаитов: полиция нападала на места собраний верующих, конфисковывала и уничтожала кришнаитскую литературу.[75]

В 1982 году Сучандра принял от Харикеши Свами посвящение в санньясу (отречённый образ жизни в индуизме), получив при этом монашеское имя «Бхактибхушана» и титул «свами».[74] О том, что руководство ИСККОН приняло решение дать ему санньясу, Сучандра узнал всего за несколько дней до само́й церемонии.[74] Духовные братья Сучандры, видя, что он живёт как санньясин и занимает ответственные посты в ИСККОН, решили, что принятие отречения поможет ему в его духовной жизни.[74]

В 1983 году диктатура в Аргентине была свергнута и в 1988 году ИСККОН получил полную свободу осуществлять миссионерскую деятельность.[75] Кришнаиты начали регулярно публиковать и распространять религиозный журнал «Atma-Tattva» и открыли в Буэнос-Айресе первый кришнаитский вегетарианский ресторан.[75]

Деятельность в Руководящем совете ИСККОН

В 1987 году Бхактибхушана Свами был избран членом Руководящего совета, который поручил ему руководить ИСККОН в Аргентине, Парагвае, Уругвае и Чили.[76] В том же году он стал инициирующим гуру ИСККОН и начал принимать учеников. В 1995 году Руководящий совет поручил Бхактибхушане Свами взять на себя лидерство ИСККОН в Бразилии.[77] Однако, в том же году, по причине ухудшившегося здоровья, Бхактибхушана Свами вынужден был возвратиться в Германию[74] и приостановить исполнение своих обязанностей в Руководящем совете. В 2003 году он снова приступил к работе в Руководящем совете, возглавив ИСККОН в Парагвае.[78] С 2004 года, вместе с Гурупрасадой Свами он также руководит ИСККОН в Венесуэле, Белизе, Коста-Рике, Сальвадоре, Гватемале, Гондурасе, Никарагуа, Панаме и Колумбии.[79]

С середины 1990-х годов Бхактибхушана Свами постоянно путешествует между Латинской Америкой и Германией.[74] Он проповедует в храмах ИСККОН и посещает кришнаитов и просто интересующихся людей на дому, вдохновляя их на их духовном пути.[74]

См. также

Напишите отзыв о статье "Бхактибхушана Свами"

Примечания

  1. ↑ ISKCON Governing Body Commission. [www.dandavats.com/wp-content/uploads/GBCresolutions/ZASSGN10.htm Zonal Assignments 2010] (англ.). Dandavats.com (2010). Проверено 10 июля 2010. [www.webcitation.org/66uLBVgpG Архивировано из первоисточника 14 апреля 2012].
  2. ↑ Haack 1979, pp. 89-90
  3. ↑ Bosetzky 2000, С. 2
  4. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 Bosetzky 2000, С. 13
  5. ↑ 1 2 Bosetzky 2000, С. 12
  6. ↑ День, в который в начале XVI века Чайтанья вместе со своими последователями мыл Храм Гундичи в священом городе Пури.
  7. ↑ [gbc.iskcon.org/bhakti-bhusana-swami/ Bhakti Bhusana Swami] (англ.). Official Site of the Governing Body Commission of ISKCON (2011). Проверено 8 августа 2014.
  8. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 29
  9. ↑ Haack 1979, С. 89
  10. ↑ Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 19
  11. ↑ Vedavyāsa Dāsa 1996, pp. 18-19
  12. ↑ 1 2 3 Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 20
  13. ↑ 1 2 3 4 5 Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 30
  14. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 31
  15. ↑ 1 2 3 4 5 Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 33
  16. ↑ 1 2 3 4 5 Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 32
  17. ↑ Vedavyāsa Dāsa 1996, pp. 32-33
  18. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 34
  19. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 35
  20. ↑ 1 2 Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 38
  21. ↑ Бхактибхушана Свами вспоминает: «При появлении Шрилы Прабхупады, мы продолжили сидеть и петь. Прабхупада, одетый в красивые шёлковые шафрановые одежды, впечатлил меня своим сияющим и аристократичным видом. С нами был один индийский джентльмен. Прабхупада обменялся с ним несколькими словами и, в сопровождении своего секретаря Пурушоттамы и Мандалибхадры, направился к выходу, к ожидавшему его такси. Когда Прабхупада проходил мимо нас, мы не знали: продолжать ли нам петь, предложить ли поклоны или встать и последовать за ним. В этот момент Джая Говинда вскочил на ноги, подбежал к Прабхупаде и бросился к его стопам. Шрилу Прабхупаду заметно тронули любовные чувства своего ученика и он с нежностью потрепал его по голове. После того, как Прабхупада сел в такси, мы быстро собрали наши вещи и отправились в храм на автобусе». Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 38
  22. ↑ 1 2 3 Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 40
  23. ↑ Бхактибхушана Свами вспоминает: «Около семи часов вечера мы все снова собрались в номере Прабхупады. Выйдя из лифта, я почувствовал запах благовоний и услышал звуки фисгармонии. … Комната Прабхупады была очень маленькой и нам пришлось втискиваться туда. Шрила Прабхупада сидел на кровати, играл на фисгармонии и пел „Киба джаё“, в то время как Пурушоттама предлагал арати божествами Радхи-Кришны. … Я сидел прямо напротив Прабхупады и, пока он играл, наблюдал за его пальцами. Находясь в такой уникальной и интимной ситуации, я почувствовал себя совершенно в другом мире». Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 40
  24. ↑ Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 43
  25. ↑ 1 2 Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 56
  26. ↑ 1 2 3 4 5 Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 55
  27. ↑ Когда об этом сообщили Прабхупаде, тот сказл, что они, возможно, продолжат практиковать сознание Кришны в следующей жизни. Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 58
  28. ↑ Vedavyāsa Dāsa 1996, pp. 56-57
  29. ↑ 1 2 3 4 Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 57
  30. ↑ 1 2 Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 58
  31. ↑ 1 2 3 4 Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 61
  32. ↑ Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 62
  33. ↑ 1 2 Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 71
  34. ↑ 1 2 Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 72
  35. ↑ Vedavyāsa Dāsa 1996, pp. 72-73
  36. ↑ Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 73
  37. ↑ Vedavyāsa Dāsa 1996, pp. 75-77
  38. ↑ 1 2 3 Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 77
  39. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 78
  40. ↑ Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 79
  41. ↑ Vedavyāsa Dāsa 1996, pp. 79-80
  42. ↑ 1 2 3 4 5 6 A. C. Bhaktivedānta Svāmī Prabhupāda 1987, pp. 1116-1117
  43. ↑ Прабхупада, в частности, писал: «Я был очень счастлив узнать о том, что ты испытываешь очень сильные чувства к Иисусу Христу. Ты уже упомянул об образцовом характере Господа Иисуса Христа, пожертвовавшего для Бога всем. С него нужно брать пример. Процесс должен заключаться в том, чтобы следовать примеру, а не имитировать действия. Например, Господь Иисус Христос хотел проповедовать среди людей, которые практически были против самого принципа принятия Бога как Всевышнего. В результате, эти люди распяли его. В настоящий момент, положение в мире ещё более опасно, чем раньше. Люди стали по настоящему безбожными. Таким образом, если ты будешь следовать стопам Господа Иисуса Христа, проповедуя сознание Бога и выступая против безбожия, если ты посвятишь свою жизнь этому, то тогда ты станешь истинным последователем Христа. Господь Иисус Христос явился как сын божий, а Кришна явился как Сам Бог, Верховный Отец всех живых существ. Таким образом, если ты посвятишь свою жизнь служению Кришне, Верховному Отцу, не думаешь ли ты, что Господь Иисус Христос останется этим доволен? В настоящее время, мы должны проповедовать в просвещённом обществе и сознание Кришны обладает неисчерпаемой сокровищницей философии, логики и науки для убеждения людей о сознании Бога. Таким образом, если ты действительно серьёзно хочешь следовать стопам Господа Иисуса Христа, ты должен воспользоваться этой великой философской базой Движения сознания Кришны и делать людей сознающими Бога, посвятив этому свою жизнь. … Ты спрашиваешь, какова разница между Иисусом Христом и Кришной. Это мы уже объясняли несколько раз на многих собраниях: Кришна — Бог, Иисус Христос — сын Бога. Так как между сыном и отцом нет разницы, нет разницы также между Кришной и Господом Иисусом Христом; но, всётаки, сын никогда не равен отцу». A. C. Bhaktivedānta Svāmī Prabhupāda 1987, pp. 1116-1117
  44. ↑ 1 2 Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 98
  45. ↑ Vedavyāsa Dāsa 1996, pp. 98-99
  46. ↑ Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 99
  47. ↑ 1 2 Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 101
  48. ↑ Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 103
  49. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 137
  50. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 138
  51. ↑ 1 2 3 Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 139
  52. ↑ 1 2 3 4 5 [www.krishna.de/iskcon/aktuell/bhakti_bhusana_swami.htm His Holiness Bhakti-bhusana Swami] (нем.). Krishna.de. Проверено 26 февраля 2011. [www.webcitation.org/69BY3Dxv1 Архивировано из первоисточника 16 июля 2012].
  53. ↑ 1 2 Haack 1979, С. 90
  54. ↑ 1 2 3 Vedavyāsa Dāsa 1996, pp. 267-268
  55. ↑ СМИ называли Сучандру «одним из основателей» кришнаитской общины в Реттерсхофе. Associated Press 1977, С. 16
  56. ↑ Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 382
  57. ↑ 1 2 3 4 Vedavyāsa Dāsa 1996, pp. 355-356
  58. ↑ 1 2 3 4 Der Spiegel 1974, С. 50
  59. ↑ 1 2 3 Der Spiegel 1974, С. 49
  60. ↑ 1 2 3 4 5 6 Der Spiegel 1977, С. 77
  61. ↑ 1 2 Mukunda Goswami & Anuttama Das Adhikari 2004, С. 406
  62. ↑ 1 2 3 Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 347
  63. ↑ 1 2 3 4 5 Vedavyāsa Dāsa 1996, pp. 381-382
  64. ↑ Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 387
  65. ↑ Vedavyāsa Dāsa 1996, pp. 382-383
  66. ↑ 1 2 3 Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 388
  67. ↑ Vedavyāsa Dāsa 1996, pp. 388-389
  68. ↑ Vedavyāsa Dāsa 1996, С. 389
  69. ↑ 1 2 3 4 Associated Press 1977, С. 16
  70. ↑ 1 2 3 4 Der Spiegel 1977, С. 81
  71. ↑ На суде также выяснилось, что Хамсадутта тратил деньги на перелёты первым классом по кришнаитским фестивалям и покупку огнестрельного оружия для охраны Реттерсхофа от возможных нападений. Der Spiegel 1977, С. 81
  72. ↑ Все деньги, находившиеся на банковском счету ИСККОН в момент рейда полиции в декабре 1974 года, были конфискованы и переданы немецким благотворительным учреждениям.
  73. ↑ Bosetzky 2000, pp. 13-14
  74. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 Bosetzky 2000, С. 14
  75. ↑ 1 2 3 Back to Godhead 1988, С. 18
  76. ↑ ISKCON Governing Body Commission. [www.dandavats.com/wp-content/uploads/GBCresolutions/GBCRES87.htm Governing Body Commission Resolutions 1987] (англ.). Dandavats.com (1987). Проверено 10 июля 2010. [www.webcitation.org/67M22BYhb Архивировано из первоисточника 2 мая 2012].
  77. ↑ ISKCON Governing Body Commission. [www.dandavats.com/wp-content/uploads/GBCresolutions/GBCRES95.htm Governing Body Commission Resolutions 1995] (англ.). Dandavats.com (1995). Проверено 10 июля 2010. [www.webcitation.org/67M27c7ad Архивировано из первоисточника 2 мая 2012].
  78. ↑ ISKCON Governing Body Commission. [www.iskcongbc.org/download/Resolutions/ZASSGN03.htm GBC Zonal Assignments 2003] (англ.). Iskcongbc.org (2003). Проверено 10 июля 2010. [www.webcitation.org/69BY3xQy9 Архивировано из первоисточника 16 июля 2012].
  79. ↑ ISKCON Governing Body Commission. [www.iskcongbc.org/download/Resolutions/ZASSGN04.htm GBC Zonal Assignments 2004] (англ.). Iskcongbc.org (2004). Проверено 10 июля 2010. [www.webcitation.org/69BY4NrPf Архивировано из первоисточника 16 июля 2012].

Литература

  • A. C. Bhaktivedānta Svāmī Prabhupāda (1987), Letters From Śrīla Prabhupāda, Los Angeles: Bhaktivedanta Book Trust 
  • Associated Press (December 10, 1977), "[news.google.com/newspapers?id=UVM_AAAAIBAJ&sjid=KVIMAAAAIBAJ&pg=3798,3786508 Drums, Chants Open Hare Krishna Trial]", The Windsor Star: 16, <news.google.com/newspapers?id=UVM_AAAAIBAJ&sjid=KVIMAAAAIBAJ&pg=3798,3786508> 
  • Back to Godhead (1988), "[btg.iskcondesiretree.info/pdf_format/English/1988/245_-_BTG_Year-1988_Volume-23_Number-08.pdf Every Town And Village: News Briefs]", Back to Godhead (Philadelphia, PA: Bhaktivedanta Book Trust) . — Т. 23 (8): 18, ISSN [worldcat.org/issn/0005-3643 0005-3643], <btg.iskcondesiretree.info/pdf_format/English/1988/245_-_BTG_Year-1988_Volume-23_Number-08.pdf> 
  • Bosetzky, Sascha (2000), "[www.grin.com/e-book/33908/neo-sannyas-der-iskcon Neo-Sannyas der ISKCON]", Hausarbeit für das Proseminar „Westliches und östliches Mönchtum im Vergleich“ (Bonn: Universität Bonn), ISBN 9783638342650, <www.grin.com/e-book/33908/neo-sannyas-der-iskcon> 
  • Paz, Fanny [www.elheraldo.hn/Publicaciones/Revistas/Siempre/Crimenes45/Vivimos-en-la-era-donde-ya-no-hay-diferencia-entre-hombres-y-animales Maharaja Bhakti Bhusana Swami: “Vivimos en la era donde ya no hay diferencia entre hombres y animales”] // El Heraldo. — 28 de septiembre de 2012.
  • Der Spiegel (1974), "[www.spiegel.de/spiegel/print/d-41652463.html Mönche: Mayas Macht]", Der Spiegel (Hamburg: Spiegel-Verlag) . — Т. 28 (52): 49-50, ISSN [worldcat.org/issn/0038-7452 0038-7452], <www.spiegel.de/spiegel/print/d-41652463.html> 
  • Der Spiegel (1977), "[www.spiegel.de/spiegel/print/d-40680686.html Sekten: Wie ein Drebuch]", Der Spiegel (Hamburg: Spiegel-Verlag) . — Т. 31 (50): 77-81, ISSN [worldcat.org/issn/0038-7452 0038-7452], <www.spiegel.de/spiegel/print/d-40680686.html> 
  • Hamburger Abendblatt (1974), "[www.abendblatt.de/archiv/article.php?xmlurl=http%3a%2f%2farchiv.abendblatt.de%2fha%2f1974%2fxml%2f19741217xml%2fhabxml741012_8337.xml Zwei Hare Krishna Mitglieder in Haft]", Hamburger Abendblatt (no. 293): 1, ISSN [worldcat.org/issn/0949-4618 0949-4618], <www.abendblatt.de/archiv/article.php?xmlurl=http%3a%2f%2farchiv.abendblatt.de%2fha%2f1974%2fxml%2f19741217xml%2fhabxml741012_8337.xml> 
  • Mukunda Goswami & Anuttama Das Adhikari (2004), [books.google.com/books?id=mBMxPdgrBhoC "On Staying in ISKCON: Personal Story IV"], written at New York, in Edwin F. Bryant, Maria L. Ekstrand, The Hare Krishna Movement: The Postcharismatic Fate of a Religious Transplant, Columbia University Press, ISBN 023112256X, <books.google.com/books?id=mBMxPdgrBhoC>
  • Haack, Friedrich-Wilhelm (1979), [books.google.com/books?id=OmkXAAAAIAAJ Jugendreligionen: Ursachen, Trends, Reaktionen], München: Claudius Verlag, ISBN 3532618044, <books.google.com/books?id=OmkXAAAAIAAJ> 
  • Vedavyāsa Dāsa (1996), Śrīla Prabhupāda and His Disciples in Germany, Alicante: Bhaktivedanta Book Trust, ISBN 8486883148 

Ссылки

  • [bhaktibhusana-swami.com.ar husana-swami.com.ar] — официальный сайт Бхактибхушаны Свами (исп.)
  • [gbc.iskcon.org/bhakti-bhusana-swami/ Биография] на официальном сайте Руководящего совета ИСККОН (англ.)
  • [facebook.com/bhaktibhusana.swami Официальная страница Бхактибхушаны Свами] в социальной сети Facebook
  • [www.krishna.de/iskcon/aktuell/bhakti_bhusana_swami.htm Биография] на официальном сайте ИСККОН в Германии и Австрии (нем.)
  • [audio.iskcondesiretree.info/index.php?q=f&f=%2F02_-_ISKCON_Swamis%2FISKCON_Swamis_-_A_to_C%2FHis_Holiness_Bhakti_Bhusana_Swami Аудиолекции и бхаджаны Бхактибхушаны Свами] на сайте iskcondesiretree.info (исп.) (англ.)
  • [iskconleaders.com/bhakti-bhusana-swami-audio/ Аудиолекции Бхактибхушаны Свами] на сайте iskconleaders.com (исп.) (англ.)
  • [bbtcomunica.com/sankirtana/entrevistas/su-santidad-bhakti-bhusana-swami/ Интервью с Бхактибхушаной Свами] (исп.)

Отрывок, характеризующий Бхактибхушана Свами

– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.
– Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину.
– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.
Знакомая павлоградцам, с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он приехал к своему бывшему начальнику с приказанием от начальника ариергарда.
– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Бхактибхушана_Свами&oldid=78383821»