Бхикшу

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Бхи́кшу (санскр. भिक्षु; пали: бхиккху; тайск. ภิกษุ; тиб. དགེ་ལོང་, Вайли dge long — гелонг; монг. гэлэн) — в буддизме — высшая степень монашеского посвящения. Монахи-бхикшу соблюдают свыше 220 обетов Винаи, основанных на принципе Личного освобождения.





Обзор

Буддизм
История
Философия
Люди
Страны
Школы
Понятия
Тексты
Хронология
Критика буддизма
Проект | Портал

Термин бхикшу происходит от санскр. भिक्ष्, бхикш — «просить милостыню, подаяние») и таким образом означает «живущий на подаяние»[1]. Будда в Дхаммападе утверждает:

Не становится он бхикшу только из-за подаянья
Лишь накинув внешний образ, бхикшу подлинным не станет.
Тот, кто зло превозмогает как в великом, так и в малом,
Бхикшу истинным зовётся, зло любое победивши.[2]

Для того, чтобы стать полноправным членом сангхи (буддийской монашеской общины), человек принимает 227 указанных в Винае обетов (количество и толкования смысла некоторых из них в разных традициях весьма различаются). Новопосвящённый монах или монахиня держат только 36 обетов. Минимальный возраст принятия обета бхикшу — 21 год.

Обеты и посвящения

Несмотря на то, что термины «монах» и «монахиня» достаточно адекватно применимы к буддийским реалиям, порядок посвящения в буддийские монахи имеет ряд существенных отличий. В целом, следование системе пратимокши начинается с принятия немонашеского, мирского пятеричного обета упасаки (саскр upāsaka/upāsikā; тиб. དགེ་བསྙེན།dge snyan/དགེ་བསྙེན་མ།dge snyan ma — геньен / геньенма; мирянин/мирянка).

Правраджья (рабджунг)

Первый из собственно монашеских обетов пратимокши (санскр. pravrajya, тиб. rab byung — рабджунг, монг. ба́нди), может приниматься начиная с шести лет. Предварительно кандидат отвечает на ряд вопросов, направленных на убеждение посвящающего в отсутствии у него препятствий для монашеской жизни. Дополнительно к обетам мирянина посвящаемый получает ещё три; в процессе церемонии получая необходимые атрибуты: монашеское облачение, чашу для подаяния и др. Статус в целом сравним с христианским «послушником».

Шраманера (гецул)

В четырнадцать лет правраджья получает право на посвящение шраманеры (санскр. śrāmaṇera/śrāmaṇeri, тиб. dge tshul/dge tshul ma — гецул / гецулма), включающее принятие 36 обетов.

Бхикшу (гелонг)

По исполнении 21 года шраманера может стать полностью посвящённым монахом (санскр. Bhikṣu/Bhikṣuṇīs, тиб. dge long/dge long ma — гелонг / гелонгма), приняв 253 обета. В традиции тибетского буддизма линия передачи обетов полностью посвящённой монахини — гелонгмы — было утеряно, хотя в последнее время и имеют место отдельные попытки заимствования её из сторонних традиций.


Монашество в Махаяне

В школах Махаяны монашеская практика считается низшей по отношению к практике бодхисаттвы, и поэтому первая рассматривается лишь как этап, предваряющий вторую, а не в качестве самодостаточной ценности.

Тибет

В Тибете первая община гелонгов появилась во время царя Сонгцен Гампо, и достигла значительной численности при Трисонг Децене. Монашество активно развивалось в рамках школы сакья, было положено в основу практики в основанной Атишей школе кадам, и достигло расцвета в произошедшей от неё школе гелуг.

В школах ньингма и кагью, основанных мирянами, монашество также достигло широчайшего распространения, хотя в них продолжали существовать практики, несовместимые с монашскими обетами (напр., Хеваджра, отвергнутый Цонкапой именно по этой причине).

Япония

Основатель школы Тэндай в Японии, Сайтё, добился упразднения монашества в пользу принятия обетов бодхисаттвы, основываясь на апокрифической Брахмаджаласутре.[3] Таким образом, адепты школы Тендай только условно могут именоваться монахами.

Имевший распростренение в европейской литературе термин «бонза» для обозначения буддийских монахов также имеет японское происхождение. Постольку бонза — это лишь старшина храма, термин был признан некорректным.

Некоторые известные бхикшу

См. также

Напишите отзыв о статье "Бхикшу"

Примечания

  1. Бгикшу // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  2. Дхаммапада, § 266-267
  3. Going Forth: Visions of Buddhist Vinaya Reviewed by Brian Nichols, Journal of Buddhist Ethics ISSN 1076-9005 pg R10

Литература


Отрывок, характеризующий Бхикшу

– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.