Бхишмапарва

Статья по тематике Индуизм
История · Пантеон
Направления Вайшнавизм  · Шиваизм  · Шактизм  · Смартизм
Верования и практики Дхарма · Артха · Кама Мокша · Карма · Сансара Йога · Бхакти · Майя Пуджа · Мандир · Киртан
Священные писания Веды · Упанишады Рамаяна · Махабхарата Бхагавадгита · Пураны другие
Родственные темы Индуизм по странам · Календарь · Праздники · Креационизм · Монотеизм · Атеизм · Обращение в индуизм · Аюрведа · Джьотиша
Портал «Индуизм»

Бхишмапарва (санскр. भीष्मपर्व, «Книга о Бхишме») — шестая книга «Махабхараты», состоит из 5,4 тыс. двустиший (117 глав по критическому изданию в Пуне). В «Бхишмапарве» рассказывается о первых десяти (из восемнадцати) днях битвы на Курукшетре между войсками Пандавов и Кауравов, завершившихся убиением верховного военачальника Кауравов — Бхишмы. «Бхишмапарва» включает в себя один из наиболее почитаемых священных текстов индуизма — религиозно-философскую поэму «Бхагавад-гита».

Сюжет

Протяжение материка Джамбу

Вайшампаяна рассказывает Джанамеджае о начале битвы на Курукшетре. Явившись на Курукшетру, войско Пандавов располагается в западной части поля, обратившись лицом на восток. Перед битвой противоборствующие стороны устанавливают правила для сражающихся в соответствии с древнеиндийским воинским кодексом чести. При наступлении вечерних сумерек Вьяса предлагает Дхритараштре даровать зрение, чтобы тот следил за битвой. Дхритараштра отказывается от предложенного дара, поскольку не хочет видеть убиение родственников. Вместо этого он хочет слышать о битве. Вьяса дарует чудесное зрение Санджае и поручает ему вести рассказ о сражении. Далее Вьяса сообщает Дхритараштре о множестве наблюдаемых грозных знамений и призывает его удержать Кауравов от битвы. Дхритараштра жалуется на то, что они не подчиняются ему. По просьбе царя Кауравов Вьяса рассказывает о приметах, предвещающих победу, и удаляется. Затем Санджая рассказывает Дхритараштре о странах и городах, откуда на Курукшетру пришли многочисленные войска.

Земля

Санджая продолжает рассказ об устройстве Земли и дополняет его древнеиндийскими космологическими представлениями о небесных светилах.

Песнь Господа

Санджая, вернувшись с битвы, сообщает Дхритараштре о том, что Бхишма убит Шикхандином и возлежит на ложе из стрел. Одолеваемый великой скорбью Дхритараштра вопрошает Санджаю, как и при каких обстоятельствах был убит Бхишма. Санджая, утешая владыку Кауравов, говорит, что случившееся было предопределено уже давно. Затем он начинает рассказ о том, что увидел силою йоги.

Дурьодхана перед началом битвы распоряжается тщательно оберегать Бхишму и постараться убить Шикхандина. Юдхиштхира в унынии проявляет неуверенность перед превосходящими силами противника и выражает сомнение в победе в разговоре с Арджуной. Арджуна поднимает боевой дух брата и убеждает его в неизбежности победы, поскольку на их стороне Кришна. Ободрённый Юдхиштхира воодушевляет своё войско. Кришна тем временем советует Арджуне сразиться с Бхишмой, предварительно истребив его защитников.

Кришна в качестве возницы по просьбе Арджуны устанавливает его колесницу между двух войск. Увидев множество своих родственников в рядах вражеского войска, Арджуна испытывает к ним жалость и отказывается вступать в битву. Кришна в длительной религиозно-философской беседе разъясняет подлинный смысл предстоящей битвы, а также необходимость участия в ней Арджуны. Арджуна отбрасывает сомнения и обретает решимость сражаться.

Убиение Бхишмы

Юдхиштхира снимает с себя доспехи, откладывает оружие и, сложив ладони, пешком направляется к вражеской рати. За ним следуют Арджуна, Кришна и остальные цари. Воины Кауравов воспринимают поведение Юдхиштхиры как проявление трусости. Юдхиштхира, приблизившись к Бхишме, просит у него прощения за намерение сражаться с ним и благословения на битву. Бхишма выражает удовлетворение поступком царя Пандавов, желает ему победы в бою и предлагает выбрать дар. Юдхиштхира в качестве дара выбирает совет Бхишмы о том, как его победить. Бхишма отвечает, что среди Пандавов для него нет достойного противника, а потому одолеть его нельзя.

Юдхиштхира в сопровождении братьев направляется к Дроне и просит у него очищения от греха и победы над врагами. Дрона выражает удовлетворение поступком царя Пандавов, желает ему победы в бою и предлагает выбрать дар. Юдхиштхира в качестве дара выбирает совет Дроны о том, как его победить. Дрона отвечает, что среди Пандавов для него нет достойного противника, а потому одолеть его нельзя, но он опустит оружие, если услышит огорчительную весть из уст человека, достойного доверия.

Юдхиштхира в сопровождении братьев направляется к Крипе и просит у него очищения от греха и победы над врагами. Крипа выражает удовлетворение поступком царя Пандавов, желает ему победы в бою и предлагает выбрать дар. Юдхиштхира в смятении впадает в бесчувствие. Крипа, догадавшись о желании Юдхиштхиры, отвечает, что среди Пандавов для него нет достойного противника, а потому одолеть его нельзя.

Юдхиштхира в сопровождении братьев направляется к Шалье и просит у него очищения от греха и победы над врагами. Шалья выражает удовлетворение поступком царя Пандавов, желает ему победы в бою и предлагает выбрать дар. Юдхиштхира в качестве дара выбирает помощь Шальи в битве с Карной. Шалья обещает исполнить это желание.

Юдхиштхира с братьями уходит из войска Кауравов. Кришна, подойдя к Карне, предлагает ему перейти на сторону Пандавов, а после гибели Бхишмы вернуться на помощь Кауравам. После отказа Карны Кришна следует за Пандавами.

Юдхиштхира, обратившись к военачальникам Кауравов, предлагает всем желающим перейти на его сторону. Юютсу, брат Дурьодханы, откликается на призыв царя Пандавов и переходит к нему. Юдхиштхира возвращается к своим войскам и надевает доспехи. Потрясённые добродушием и милосердием Пандавов воины Кауравов плачут.

День первый. Битва на Курукшетре начинается утром со столкновения царей из рода Куру и Пандавов. Остальные властители некоторое время наблюдают за стычкой родственников, а затем по приказам Дурьодханы и Юдхиштхиры вступают в бой. На исходе первого дня битвы Бхишма под защитой Дурмукхи, Критавармана, Крипы, Шальи и Вивиншати вторгается в ряды войска Пандавов. В столкновении с Шальей гибнет Уттара, сын царя Вираты. После захода солнца противоборствующие стороны объявляют перемирие.

День второй. На рассвете войска Пандавов строятся в боевой порядок, именуемый Заревой Каравайкой. Впереди войск выступает Арджуна. Дурьодхана вновь особое внимание уделяет защите Бхишмы. В завязавшейся битве Кришна пригоняет колесницу Арджуны к колеснице Бхишмы, но их поединок не выявляет победителя. В это же время происходит поединок Дроны с Дхриштадьюмной. На помощь Дхриштадьюмне приходит Бхима, а на помощь Дроне — войско калингов. Дрона переключается на бой против Вираты и Друпады, а Дхриштадьюмна присоединяется к Юдхиштхире. Бхимасена убивает царя калингов, после чего к нему на помощь приходят войска Дхриштадьюмны, Шикхандина и Юдхиштхиры. Затем к ним присоединяется Сатьяки, и все вместе они вступают в сражение с Бхишмой. После гибели колесничего Бхишмы его кони увлекают колесницу с поля битвы. Под конец второго дня в бой с Ашваттхаманом, Шальей и Крипой вступает Дхриштадьюмна. Ему на помощь прибывает сын Арджуны по имени Абхиманью, на которого нападает сын Дурьодханы по имени Лакшмана. Вскоре на подмогу своим сыновьям приезжают Дурьодхана и Арджуна. На Арджуну нападают Бхишма с Дроной, но Арджуна сокрушает войско Кауравов. Наступают сумерки, и войска объявляют перемирие.

День третий. При наступлении рассвета войска Кауравов располагаются строем Гаруды, а войска Пандавов выстраиваются полумесяцем. В ожесточённой схватке ни одна сторона не уступает другой до тех пор, пока Дурьодхана не лишается сознания от попадания в грудь стрелы, пущенной Бхимасеной. Бхишма и Дрона оказываются не в состоянии пресечь бегство своего войска. Кауравам удаётся избежать поражения лишь после того, как очнувшийся Дурьодхана сам останавливает паническое отступление. Затем Дурьодхана укоряет Бхишму за проявление милости к Пандавам, и тот обещает по мере своих сил отразить наступление противника. Около полудня Бхишма нападает на торжествующих победу Пандавов и обращает их войско в бегство, которое прекращается после контратаки Арджуны. Бхишма осыпает колесницу Арджуны ливнем стрел, чем приводит в смятение Кришну, который решает нарушить своё обещание не сражаться и убить Бхишму. В это время на Арджуну и Кришну нападают сотни тысяч конников, пехотинцев, колесниц и слонов. Лишь Чекитана приходит им на помощь. Соскочив с колесницы с диском в руке, Кришна устремляется на Бхишму. Бхишма призывает его исполнить задуманное, ибо Кришна своим нападением оказывает ему честь. Арджуна догоняет Кришну и, удерживая его обеими руками, клянётся покончить с Кауравами. Удовлетворённый Кришна вновь восходит на колесницу. Применив оружие Индры, Арджуна обращает вспять Кауравов. С наступлением сумерек битва прекращается.

День четвёртый. Утром четвёртого дня битва возобновляется. Бхишма продолжает колесничное единоборство с Арджуной, а защитники Бхишмы сражаются против Абхиманью. В гуще боя Абхиманью приближается к колеснице Шальи, на защиту которого становятся Дурьодхана с братьями. На Дурьодхану нападают Пандавы вместе с Дхриштадьюмной. Дурьодхана при поддержке войска в десять тысяч слонов выступает против Бхимасены. Бхимасена палицей уничтожает слоновье войско. Дурьодхана взывает ко всем своим войскам, чтобы они обрушили всю мощь на Бхимасену. Бхимасена успешно отражает атаку противника. Тяжело раненый стрелой Дурьодханы, он на короткое время теряет сознание, но, очнувшись, истребляет множество братьев Дурьодханы. Бхагадатта поражает Бхимасену стрелой в грудь, отчего тот впадает в беспамятство. Ракшас Гхатоткача во главе слоновьего войска защищает лишившегося сознания отца. Кауравы спешат на подмогу Бхагадатте, но в тыл им заходит войско Юдхиштхиры. Наступает ночь, и воюющие стороны возвращаются в свои станы. Дурьодхана вопрошает Бхишму, почему столь могучие воины среди Кауравов не выдерживают натиска Пандавов. Бхишма призывает Дурьодхану заключить мир с Пандавами и объясняет причину их непобедимости, излагая древнюю быль о поклонении Брахмы в присутствии всех богов и провидцев владыке вселенной — Кришне. По словам Бхишмы, Пандавы укреплены йогой величия Кришны и йогой духа Кришны. Услышав это священное сказание, Дурьодхана проникается уважением к Пандавам и Кришне.

День пятый. После восхода солнца войска Кауравов выстраиваются в боевой порядок под название Макара, а Пандавы выставляют строй Орла. Битва начинается с нападения Бхимасены на Бхишму, который вскоре сталкивается с Арджуной. Затем к каждой из сторон подходит подкрепление, при этом Шикхандин стремится напасть на Бхишму, а тот, помня о его женской природе, уклоняется от боя. В пылу сражения Ашваттхаман поражает стрелами Арджуну и Кришну, но Арджуна решает его не убивать из почтения к своему наставнику Дроне — отцу Ашваттхамана. Десятеро сыновей Сатьяки вызывают на бой Бхуришраваса, и он убивает их. К концу дня Арджуна уничтожает двадцать пять тысяч великих воителей. После наступления сумерек войска Пандавов и Кауравов расходятся по своим станам.

День шестой. По прошествии ночи Юдхиштхира распоряжается расположить войско строем под названием Макара. Кауравы противопоставляют ему строй Великой каравайки. После начала битвы Бхимасена нападает на всех младших братьев Дурьодханы. Он покидает свою колесницу с палицей в руке и сражается пешим. Дхриштадьюмна достигает пустой колесницы Бхимасены и, узнав от колесничего, куда тот отправился, следует по путям Бхимасены, а потом сажает его на свою колесницу. Дурьодхана с братьями нападает на них, но Дхриштадьюмна оружием помрачения останавливает врагов. Дрона, победив Друпаду, приходит на помощь Дурьодхане и оружием познания уничтожает оружие помрачения. По приказанию Юдхиштхиры на подмогу Бхимасене и Дхриштадьюмне прибывает отряд, построенный в боевом порядке Остриё иглы и возглавляемый Абхиманью. Дрона, однако, останавливает наступление Пандавов. Бхимасена вновь восходит на свою колесницу и при поддержке Абхиманью продолжает сражаться с Дурьодханой и его братьями. Когда солнце уже багровеет, Бхимасена стрелами убивает коней Дурьодханы и наносит тяжёлые раны ему самому. Крипа поднимает Дурьодхану на свою колесницу, а Джаядратха окружает Бхимасену тысячами колесниц. Войско Пандавов продолжает отчаянно сражаться с братьями Дурьодханы, но терпит большой урон от Бхишмы. После заката солнца битва прекращается.

День седьмой. После отдыха Дурьодхана жалуется Бхишме на физические и душевные муки, причинённые ему стрелами Бхимасены. Бхишма обещает сокрушить Пандавов в бою, и ободрённый Дурьодхана приказывает войскам выступать. Бхишма ещё раз напоминает Дурьодхане, что Пандавам помогает Кришна, а потому их не смогут победить даже боги с Индрой во главе. Всё же он обещает сражаться до победного либо проигрышного конца и дарует Дурьодхане чудесное зелье для исцеления от ран. На заре Бхишма устанавливает войско строем Круга. Увидев это, Юдхиштхира устанавливает своё войско строем Ваджры. В начале битвы Арджуна своими стрелами обращает врагов в бегство, вынуждая Бхишму сразиться с ним. Дурьодхана приказывает бдительно оберегать Бхишму в бою. Дрона убивает сына Вираты по имени Шанкха, после чего Вирата бежит с поля боя. Шикхандин сражается с Ашваттхаманом, а Сатьяки побеждает вождя ракшасов Аламбусу. Дхриштадьюмна одолевает Дурьодхану, которого вывозит из боя на своей колеснице Шакуни. Ираван побеждает Винду и Анувинду, а сын Бхимасены ракшас Гхатоткача терпит поражение от Бхагадатты. Шалья сходится в бою с Накулой и Сахадевой, и, получив от стрелы Сахадевы тяжёлое ранение, в бессознательном состоянии вывозится с поля брани своим колесничим. Когда солнце достигает зенита, Юдхиштхира обращает в бегство Шрутаюса, а вместе с ним — и всё войско Дурьодханы. Чекитана и Крипа, убив коней и колесничих друг друга, в пешем бою сражаются до бесчувствия, после чего союзники вывозят их на своих колесницах. Абхиманью, победив Читрасену и Викарну, решает не лишать их жизни, чтобы Бхимасена, который поклялся собственноручно убить всех братьев Дурьодханы, смог исполнить свой обет. Когда Арджуна замечает, что Бхишма мчится на оставшегося в одиночестве Абхиманью, то истребляет множество защитников Бхишмы и нападает на него самого совместно со своими подоспевшими братьями и Шикхандином. Однако оберегаемый Кауравами во главе с Дурьодханой Бхишма вновь выходит из битвы невредимым, в очередной раз уклоняясь от столкновения с Шикхандином. После заката солнца войска отходят в свои станы на отдых.

День восьмой. Утром Кауравы устанавливают строй, подобный океану. Войско Пандавов располагается строем Рогатины. Мысленно наметив противника, воины устремляются друг на друга. По велению Юдхиштхиры все войска Пандавов наступают на Бхишму. Несмотря на меры, принятые Дурьодханой, Бхимасене удается прорваться к Бхишме и убить его колесничего. Затем Бхимасена убивает восьмерых братьев Дурьодханы. Сын Арджуны по имени Ираван истребляет войско Шакуни, но погибает от руки ракшаса Аламбусы. Узрев смерть Иравана, Гхатоткача с оглушительным рёвом в окружении ракшасов наступает на Кауравов. Ему противостоит Дурьодхана при поддержке десяти тысяч слонов. Гхатоткача одерживает победу, и на помощь Дурьодханы по приказанию Бхишмы прибывют сильнейшие бойцы среди Кауравов. В ожесточённом сражении раненый Гхатоткача взмывает в воздух и издаёт громовой рёв. Услышав этот рёв, Юдхиштхира отправляет на его защиту возглавляемое Бхимасеной войско из великого множества колесниц и шести тысяч слонов. После того как Дурьодхана наносит стрелой глубокую рану Бхимасене, воины Пандавов устремляются на владыку Кауравов. Бхимасена поражает стрелами Дрону, отчего тот теряет сознание. Дурьодхана и Ашваттхаман поспешают на выручку Дроне. Войска Пандавов, предводимые Абхиманью, защищают Бхимасену. Гхатоткача являет ошеломляющий морок, от которого воины Кауравов воспринимают друг друга погибшими и врассыпную бегут к своему стану в урочный час заката. Дурьодхана, приблизившись к Бхишме, рассказывает о поражении Кауравов и выражает желание самому убить Гхатоткачу. Бхишма отговаривает его и вместо того поручает сразиться с Гхатоткачей царю Бхагадатте. Бхагадатта сначала сокрушает войско Пандавов, а затем принимает бой с Гхатоткачей, которому помогают Пандавы. Дурьодхана во главе своего войска поддерживает Бхагадатту. Бхимасена рассказывает Арджуне и Кришне о смерти Иравана. Бхимасена, несмотря на сопротивление Дроны, продолжает убивать братьев Дурьодханы. Спускается ночная тьма, и стороны заключают перемирие.

День девятый. Дурьодхана, Шакуни, Духшасана и Карна держат совет, на котором Дурьодхана сетует на непонятную мягкость своих военачальников по отношению к Пандавам. Карна обещает победить Пандавов после того, как Бхишма сложит оружие. Дурьодхана является к Бхишме и просит его либо сразить Пандавов, либо позволить сразиться с ним Карне. Бхишма обещает сокрушить всех Сомаков, кроме Шикхандина, и предлагает Дурьодхане самому сразиться с Пандавами. Ночь сменяется рассветом, и тщательно оберегаемый Кауравами Бхишма устанавливает войско на поле битвы строем, Благим со всех сторон. Арджуна просит Дхриштадьюмну поставить Шикхандина против Бхишмы. В начале битвы Абхиманью рассеивает войско Кауравов и Дурьодхана выставляет против него предводителя ракшасов Аламбусу. Абхиманью поражает Аламбусу стрелами, а когда тот колдовством сотворяет тьму, то рассеивает тьму оружием, творящим свет. Покинув колесницу, Аламбуса бежит в страхе. Бхишма с братьями Дурьодханы осаждают Абхиманью, к которому на выручку приходят Арджуна с остальными Пандавами. Арджуна сходится в сражении с Дроной, к которому Дурьодхана присылает войско тригартов, но оно вскоре терпит поражение. Бхимасена палицей изничтожает слоновье войско Кауравов, и мечущиеся слоны заставляют воинов Дурьодханы спасаться бегством. В полдень начинается сражение между Бхишмой и Сомаками. Дхриштадьюмна, Шикхандин, Вирата и Друпада разят Бхишму стрелами, и он отвечает тем же нападающим, за исключением Шикхандина. Вокруг Бхишмы разыгрывается ожесточённое сражение, и к вечеру войско Пандавов оказывается побеждённым. Видя это, Кришна призывает Арджуну поразить Бхишму, а когда тот проявляет мягкость в битве, то сам соскакивает с колечницы и с одним бичом в руке приближается к Бхишме. Бхишма говорит, что смерть от руки Кришны для него — высшее благо. Арджуна догоняет Кришну и силой его удерживает. Затем они вдвоём возвращаются на колесницу, что быть осыпанными ливнем стрел Бхишмы. Смеркается, и войска отходят на отдых. Юдхиштхира, обратившись к Кришне, жалуется на неодолимость Бхишмы и высказывает желание удалиться на постоянное место жительства в лес. Кришна утешает владыку Пандавов и выражает готовность самому повергнуть Бхишму. Юдхиштхира призывает Кришну не вступать в бой в соответствии с оговоренным ранее условием, а пойти вместе к Бхишме и на основании заключённого договора спросить о средстве убить его. Посовещавшись, Пандавы оставляют оружие и доспехи и с Кришной являются к Бхишме за советом. Бхишма рекомендует Арджуне поразить его стрелами, поставив впереди Шикхандина. Поскольку последний ранее был женщиной, Бхишма не станет биться с ним и погибнет. После возвращения в свой стан терзающийся горем Арджуна заявляет о нежелании убивать своего деда. Кришна в очередной раз подстрекает Арджуну к убиению близкого родственника во имя кшатрийского долга.

День десятый. На ясной заре перед восходом солнца Пандавы идут в бой, выставив впереди всех войск Шикхандина. Впереди войск Кауравов выступает Бхишма. Когда силы Дурьодханы спешно отступают под натиском противника, Бхишма являет всю свою ратную мощь, уничтожая десятки тысяч бойцов. Шикхандин и Арджуна устремляются на Бхишму, и вокруг них кипит ужасающая бойня. В пылу сражения Бхишма отрешается от жизни и сообщает оказавшемуся поблизости Юдхиштхире о ненависти к своему телу, а также о готовности принять смерть в бою от руки Арджуны. После этих слов битва вокруг Бхишмы разгорается с новой силой. В первой половине дня Арджуна побеждает предводителей вражеского войска, но на защиту Бхишмы приходит новое подкрепление. В тяжёлом бою Бхишму поражают тысячи стрел Арджуны, Шикхандина и многочисленных ратей Пандавов, так что на его теле не остаётся даже на палец не пронзённого места. Незадолго до заката Бхишма падает с колесницы на глазах у сыновей Дхритараштры, не касаясь земли из-за множества покрывших его тело стрел. На Бхишму нисходит божественный дух, меркнет свет, проливается дождь, и сотрясается земля. Ганга, мать Бхишмы, посылает к нему мудрецов в образе гусей. Гуси обходят Бхишму слева направо и выражают недоумение, почему он уходит из мира, когда солнце на южном пути. Бхишма говорит, что при помощи полученного от отца дара он удержит жизнь, пока солнце не повернёт к северу. Кауравы впадают в оцепенение, а Пандавы празднуют победу. Сойдясь кругом, и те, и другие складывают оружие и погружаются в раздумье. Бхишма просит дать ему опору в изголовье, а когда цари приносят лёгкие и мягкие подушки, то отвергает их и обращается с той же просьбой к Арджуне. Арджуна даёт опору из трёх стрел, чем вызывает одобрение Бхишмы. Бхишма отказывается от услуг целителей и остаётся лежать на ложе из стрел, а Пандавы и Кауравы, обойдя его слева направо, возвращаются на отдых в свои шатры.

На заре Пандавы и сыновья Дхритараштры приходят к деду. Бхишма отказывается от принесённых яств и просит Арджуну дать ему воды. Арджуна, объехав на колеснице слева направо ложе Бхишмы, выпускает из лука стрелу в землю в южной стороне, отчего из земли начинает бить струя прохладной воды. Утолив жажду, Бхишма советует Дурьодхане заключить мир с Пандавами и отдать им половину царства. Цари возвращаются в свои обители, а к Бхишме является Карна. Бхишма говорит ему, что прежде молвил жестокие слова только для того, чтобы убить в нём пыл, и призывает Карну объединиться с единоутробными братьями — Пандавами. Карна отвечает, что знает о тайне своего рождения, но не желает менять решения и получает от Бхишмы разрешение сражаться с Пандавами. Затем Карна на колеснице направляется к Дурьодхане.

Ссылки

• [www.sacred-texts.com/hin/mbs/mbs06001.htm Полный текст Бхишмапарвы]  (санскрит)
• [www.bolesmir.ru/index.php?content=text&name=o377 Махабхарата. Книга шестая: Бхишмапарва, или Книга о Бхишме / Пер. с санскр., предисл., статья и коммент. В. Г. Эрмана] / Ответственный редактор С. Л. Невелева. — Москва: Научно-издательский центр «Ладомир», 2009. — 480 с. — (Литературные памятники). — 2000 экз. — ISBN 978-5-86218-402-0.

Отрывок, характеризующий Бхишмапарва

– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.