Бык Фаларида
Бык Фалариса (также Медный бык, Сицилийский бык) — древнее орудие казни, применявшееся Фаларисом, тираном Агригента, во второй половине VI века до н. э.
Содержание
Характеристика
Орудие убийства представляло собой полое медное изваяние быка, выполненное в натуральную величину, с дверцей на спине между лопаток (по другой версии — в боку). В нутро быка сажали казнимого, закрывали, а затем поджигали (разводили костёр под брюхом статуи). Согласно дошедшим описаниям, конструкция была перфорирована в области ноздрей, откуда исходил дым, а акустическое внутреннее устройство изваяния позволяло слышать стоны жертв, которые походили на рёв быка.
История
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этом разделе не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 18 февраля 2015 года. |
Пожалуйста, улучшите и дополните этот раздел. Замечания о том, что нужно улучшить, могут быть на странице обсуждения статьи.
|
Создателем быка считается афинский медник Перилай (или Перилл), он же, по приказу Фалариса, стал первой жертвой медного быка. Сам Фаларис после свержения вследствие восстания также был казнён посредством сожжения в медном быке. Позже Византийская империя унаследовала данный способ сожжения, помещая приговорённых к смерти в пустые медные цистерны и разжигая огонь снаружи.
В литературе
- Бык Фалариса описан в Божественной комедии Данте Алигьери
- Лжеплутарх в своих Малых сравнительных жизнеописаниях упомянул о творении Перилла и его смерти.
- Умберто Эко в романе «Имя розы» упоминает Фаларисова быка при описании гибели Аббата:
[…] я знал, что Аббат уже мертв, а если не мертв, то умирает в эту минуту, замурованный в аппендиксе стены, в душегубке, которая превратилась уже в печку, в Фаларидова быка […] |
- Валентин Иванов в романе «Русь изначальная» описывает быка на торговой площади:
- Эдгар По в рассказе «Система доктора Смоля и профессора Перье» использует Фаларисова быка в метафоре:
- у Николая Гоголя в повести «Тарас Бульба»:
....гетьман, зажаренный в медном быке, лежит в Варшаве, а полковничьи руки и головы развозят по ярмаркам напоказ всему народу. Вот что наделали полковники! |
В кино
- Художественная интерпретация казни в медном быке показана в исторической драме режиссёра Г. Васильева «Русь изначальная» 1985 года.
- Также можно наблюдать казнь в медном быке в фильме Тарсема Сингха «Война Богов: Бессмертные» 2011 года.
- Ещё казнь подобным методом можно наблюдать в фильме «Пила 3D» 2010 года.
- В фильме «300 спартанцев» также показана подобная казнь.
- В фильме «Тарас Бульба» также можно видеть эту казнь.
В индустрии компьютерных игр
- Фигурирует в игре Amnesia: The Dark Descent[1].
Источник
- Политические отношения и государственные формы в античном мире. Сборник научных статей. Под редакцией проф. Э. Д. Фролова. СПб., 2002.
- Э. Д. Фролов. Парадоксы истории — парадоксы античности. СПб., 2004.
Напишите отзыв о статье "Бык Фаларида"
Примечания
- ↑ [amnesia.wikia.com/wiki/File:Brazen_bull.png Image — Brazen bull.png — Amnesia Wiki]
Ссылки
- [neobychno.com/4551/top-9-samyx-neobychnyx-i-muchitelnyx-pytok/ Топ 9 самых необычных и мучительных пыток]
|
Отрывок, характеризующий Бык Фаларида
От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…