Быханов, Евграф Васильевич

Евграф Васильевич Быханов
Е. В. Быханов (1901 г.)
Дата рождения:	5 декабря 1839(1839-12-05)
Место рождения:	Липецк
Дата смерти:	12 декабря 1915(1915-12-12) (76 лет)
Место смерти:	Елец
Страна:
Научная сфера:	астрономия, тектоника плит

Евгра́ф Васи́льевич Быха́нов (1839, Липецк — 1915, Елец) — астроном-любитель XIX века, предвосхитивший современные взгляды на образование солнечной системы и дрейф континентов Земли. Известен также как садовод, внёсший большой вклад в озеленение Липецка.

Происхождение

Родился в семье липецкого мещанина Василия Васильевича Быханова (1804 — 12.01.1878), и купеческой дочери Марии Алексеевны Котельниковой (1811—1873). Всего в их семье было семеро детей. Наиболее известны трое. Это старший сын — Василий Васильевич (03.04.1829 — 29.03.1896), оставшийся жить в Липецке и основавший питомник. В его память назван Быханов сад. Четвёртый сын — Евграф Васильевич (05.12.1839 — 12.12.1915). И пятый сын — Михаил Васильевич (08.07.1848 — 24.11.1916), с которым Евграф Васильевич занимался садоводством в Елецком уезде (село Долгоруково).

Так как на коротком историческом отрезке в династии Быхановых существовало несколько полных тёзок, отметим, что у старшего брата Е. Быханова, Василия, был свой сын — Михаил (27.10.1877 — 1921), который после смерти отца в 1896 году, фактически возглавил практическую сторону деятельности их семейного, липецкого предприятия «Садоводство А. А. Быхановой с Сыновьями». С этим Михаилом Васильевичем Быхановым, то есть со своим племянником, Евграф Васильевич в начале XX века благоустраивал липецкий Нижний парк.

Биография

Евграф родился в Липецке, 5 декабря 1839 года. С середины XIX века он жил в Ливнах, где работал учителем пения и музыки в городском Реальном, а позже и в Духовном училищах.

О частной жизни Евграфа Васильевича известно достаточно мало. Поисковая работа ливенского краеведа С. П. Волкова позволила найти и опросить проживавших в конце 40-х годов XX века в Ливнах внучку Е. Быханова — О. Г. Андрееву, его ученицу, преподавателя музыки С. А. Павловскую и двух бывших учеников — П. Н. Морозова и О. Д. Зеллера. По их словам, Евграф Васильевич был довольно заметной фигурой в городе. Являлся регентом церковного хора. Долговязый, спортивный, считался хорошим пловцом, так как плавал от Ливен до Адамовской мельницы, и даже альпинистом, так как участвовал в восхождении на Казбек. Изредка сочинял музыку, на досуге занимался живописью, особенно преуспев в создании копий. Его трудами для Духовного училища был приобретён небольшой телескоп.

У Евграфа Васильевича было три сына — Митрофан, Константин, Михаил (самый старший) и одна дочь, младшая из детей — Ольга (13.05.1883 — 13.05.1974). Существует фотография, на которой Е. Быханов снят вместе со своими сыновьями. Ещё известно, что Константин в 1893 году оказался одним из трёх учеников коммерческого отделения ливенского реального училища, успешно выдержавших выпускные экзамены и получивших аттестат.

Основным увлечением Евграфа Васильевича стала астрономия. Он скрупулёзно отслеживал и внимательно изучал печатавшиеся по этой теме работы. С помощью собственной зрительной трубы наблюдал за небом.

В середине 70-х годов XIX века, Е. Быханов убедился в несоответствии наблюдаемым фактам доминировавшей тогда космогонической гипотезы Канта-Лапласа. В частности, имелось противоречие между утверждением Лапласа о незыблемом постоянстве солнечной системы и эмпирическими данными об отсутствии такого постоянства. Например, установленное замедление скорости вращения Земли, а значит и других планет.

В 1876 году Евграф Васильевич излагает свои умозаключения в небольшой статье и направляет ряду известных астрономов, но никакого ответа не получает. На следующий, 1877 год, он решается издать свои мысли в виде книги, по скромности, без указания авторства, но с вполне амбициозным названием: «Астрономические предрассудки и материалы для составления новой теории образования планетной системы». Никакого особенного резонанса эта книга также не имела. Но даже скромная реакция укрепила автора в осознании своей правоты. За несколько лет до выхода на пенсию, в 1894 году, он публикует вторую работу — «Нечто из небесной механики. Очерк. Популярное изложение Ев. Быханова». Но и эта книга не стала бестселлером.

Прожив в Ливнах до своего шестидесятилетия, Евграф Васильевич вышел в отставку и в 1898 году переехал в Елец, к старшему сыну Михаилу. Одной из причин явилось существование прямого железнодорожного сообщения как с Долгоруково, где у Евграфа, на паях с младшим братом Михаилом (08.07.1848 — 24.11.1916) был Питомник фруктовых, парковых, декоративных и лесных деревьев, так и с Липецком, городом, где проживали и имели собственное дело близкие родственники.

Оставшиеся семнадцать лет жизни Е. Быханов посвящает садоводству. В елецком Долгоруково трудится вместе с Михаилом Васильевичем — младшим братом, а в Липецке с Михаилом Васильевичем — племянником. Наличие таких тёзок до сих пор вносит изрядную путаницу в описание жизни семей Быхановых.

Собственный вклад Евграфа Васильевича и вклад его близких в озеленение Липецка до наших дней отмечен названием одного из центральных парков — Быханов сад и одной из аллей Нижнего парка — Быхановой.

Садоводческий опыт Е. Быханов обобщил в небольшой брошюре «Разведение плодового сада в Средней России». По его словам, целью издания было «посеять любовь к благородному и полезному занятию», так как «само занятие садоводством безукоризненно с этической точки зрения…». Издание прошло в Липецке, в 1912 году, вновь без указания авторства. Впрочем это для Евграфа Васильевича стало традиционным.

Под конец жизни Е. Быханов прослыл еретиком и вольтерьянцем, до такой степени, что по смерти, последовавшей в 1915 году, местное духовенство отказались его отпевать. А такое, для тех времён, было явлением не частым.

Содержание главных публикаций

Основными работами Евграфа Васильевича Быханова являются две книги написанные и изданные в Ливнах, посвященные Солнечной системе, её планетам и, в частности, Земле.

В этих книгах Евграф Васильевич резко критиковал основную тогда, Небулярную гипотезу образования Солнечной системы, которой, кстати, придерживались такие авторитеты как Кант и Лаплас. Изложенные Евграфом Быхановым мысли существенно опередили время и полностью соответствовали основе взглядов конца XX века. Попутно, в работах Е. В. Быханова, было обращено внимание на значительное парное сходство очертаний берегов Европы и Северной Америки, Южной Америки и Африки, Австралии и Южной Америки, а также высказана гипотеза их горизонтального перемещения, позже названная Альфредом Вегенером Теорией дрейфа материков.

«Астрономические предрассудки…»

Первая книга вышла анонимно, без указания авторства, в 1877 году. Её название — «Астрономические предрассудки и материалы для составления новой теории образования планетной системы».

Причиной написания стало желание убрать противоречие между наблюдаемыми астрономическими фактами и воззрением на них теории Канта-Лапласа. Конфликты с теорией возникали, например, у распределений планет по плотности, по скорости вращения, в фактах разнонаправленности вращения спутников Урана, в изменении скорости вращения Земли, в существовании комет и т. п. «Лапласова гипотеза образования мира с философской точки зрения оказывается неудовлетворительною, потому что она ничего не может объяснить без предположения неизвестных и неисследованных причин».

По мнению Е. Быханова, правильно понимать явления природы не дают предрассудки. Причём, они «оказываются тем вреднее, для науки, чем учёнее были люди, имевшие неосторожность подчиниться влиянию какой-нибудь ложной идеи и научно разработать оную».

Следует отметить, что по мнению профессора Н. И. Леонова, в мыслях Е. Быханова касающихся горизонтального перемещения материков и изложенных в его первой книге, «… поражает сходство, едва не текстуальное» с основными положениями теории Вегенера, опубликованной в Европе значительно позже. На этом факте и с учётом того, что Ливны имели устойчивые торговые связи с Германией, поставляя продовольствие, преимущественно зерно, Н. Леонов допускает возможность негласного заимствования работы Евграфа Быханова.

Книга состоит из Предисловия и десяти глав:

• Глава I Размышление о звёздном небе.
• Глава II Критический разбор Канто-лапласовой гипотезы: образования мира и планетной системы.
• Глава III О развитии наук.
• Глава IV Вековое неравенство лунного движения по Лапласу и новейшим исследованиям.
• Глава V Объяснение приливов и отливов морей по ньютоновской теории не согласуется с законом тяготения. Формы небесных тел в натуре не согласуются с формами, какие бы они должны иметь по вычислениям.
• Глава VI Определение массы солнца по вычислениям. Движение планет вокруг Солнца и поднятие земных вод вследствие солнечного притяжения.
• Глава VII Физическое устройство Солнца. Несостоятельность теории солнечных пятен.
• Глава VIII Газообразность Солнца по физическим изысканиям. Затруднительное положение последователей ньютоновской теории. Газообразность Солнца по механическому закону.
• Глава IX Теория суточного вращательного движения Земли. Причины производящие приливы и отливы морей. Зависимость направления земной оси от расположения суши и воды на поверхности земного шара.
• Глава X Строение и положение земных пластов. Несостоятельность теории, по которой предполагается огненное состояние внутренности земного шара. Выдвинуты ли горы из недр Земли?

А сверх того в книге имеется два дополнительных раздела:

• Образование планетной системы
• Дополнения к этой гипотезе

«Нечто из небесной механики…»

Вторая книга выпущена в 1894 году, в Ливнах, в той же типографии Ивана Афанасьевича Савкова на Никольской улице. Её название — «Нечто из небесной механики. Очерк. Популярное изложение Ев. Быханова». Главная тема — метеориты и их роль в формировании Земли и Луны. Одновременно, Евграф Васильевич обосновывает полную взаимоувязанность наблюдаемых феноменов, логично делая вывод нетривиальный для того времени: «Во всём этом достаточно показано, что разнородные силы могут производить одинаковые явления и что устройство земного шара, его орбитное движение, вращение вокруг своей оси и даже движение Луны вокруг Земли, вопреки установившимся понятиям, находятся между собой в полной связи или зависимости».

Книга состоит из шести глав:

• Глава I Вращательное движение планет и их спутников по сравнению между собой.
• Глава II Увеличение массы земли и неизменяемость земного года.
• Глава III Существующее учение об образовании морских приливов и отливов. Новое, более натуральное объяснение того же явления.
• Глава IV Суточное вращение земли.
• Глава V О луне.
• Глава VI Заключение.

Возвращение

Для научной общественности работы Е. Быханова оставались неизвестными до второй половины 40-х годов XX века. Этот период характерен в СССР подъёмом пропаганды национального самосознания и, как следствие, популяризацией деяний отечественных знаменательных личностей. Для примера сошлёмся на некоторые вышедшие в те годы фильмы: Мичурин, Адмирал Нахимов, Александр Попов, Академик Иван Павлов.

Из деяний Е. Быханова, первой привлекла внимание анонимная книга «Астрономические предрассудки …». В 1946 году её детальный анализ был опубликован в Известиях Академии наук СССР профессорами Георгием Глебовиче Леммлейном и Борисом Леонидовичем Личковым. На следующий, 1947 год, последовала статья академика Берга Л. С., а в 1948 году идеям Е. Быханова уделено заметное внимание в переиздававшейся большой работе профессора Н. Н. Зубова — «В центре Арктики…».

Авторы публикаций высоко и детально оценили оригинальность и новизну изложенных в книге Е. Быханова мыслей, которые существенно опережали своё время, но сожалели о полной неизвестности имени автора.

Профессору Леонову Н. И. это имя удалось установить. Было известно, что книга дозволена цензурой 5 ноября 1877 года в Москве. Леонов Н. обнаружил соответствующие протоколы цензурного комитета. Из них и выяснилось, что автором является Евграф Быханов — учитель пения и музыки из города Ливны.

Весной 1948 года, на удачу, с просьбой поискать следы ливенского учителя, Леонов Н. написал в ливенский районный отдел народного образование. Письмо передали местному краеведу — С. П. Волкову. Ему удалось разыскать внучку Е. Быханова — О. Г. Андрееву, которая, кстати, продолжала жить в ливенском доме деда. Она рассказала о судьбе Евграфа Васильевича и даже позволила сделать копию его фотопортрета.

Наиболее полная версия возвращения работ и имени Евграфа Быханова была опубликована в 1952 году профессором Н. И. Леоновым в Трудах Института истории естествознания.

Интересные факты

• Е. В. Быханов полагал, что пропавший материк Атлантида это — ныне существующая Америка, которая из-за дрейфа материков просто отодвинулась от Европы.

Память

• Главные книги Е. В. Быханова, став раритетами, хранятся в Российской государственной библиотеке.
• Сохранился ливенский дом Е. В. Быханова. Его адрес ул. Орджоникидзе, 23. Местными властями во второй половине XX века на нём была установлена мемориальная доска. Однако, после того как наследники продали дом новым владельцам, мемориальную доску сняли.
• Документы о жизни Е. В. Быханова хранятся в Ливенском и Липецком краеведческих музеях, в музее-усадьбе «Край Долгоруковский».
• В селе Долгоруково имеется региональный памятник архитектуры на месте сада и усадьбы братьев Быхановых.
• В память о Евграфе Васильевиче в липецком городском Нижнем парке существует Быханова аллея.

См. также

• Быханов сад

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Евграф Быханов
• [geoman.ru/books/item/f00/s00/z0000008/st016.shtml Кузнецова Л. И. Куда плывут материки? — Москва: Государственное издательство географической литературы, 1962 — с.116
  Сайт «Библиотека по географии GeoMan.ru»]

Отрывок, характеризующий Быханов, Евграф Васильевич

В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.