Бычков, Владимир Сергеевич

Владимир Бычков
Имя при рождении:	Владимир Сергеевич Бычков
Дата рождения:	5 января 1929(1929-01-05)
Место рождения:	Москва, СССР
Дата смерти:	24 апреля 2004(2004-04-24) (75 лет)
Место смерти:	Москва, Российская Федерация
Профессия:	кинорежиссёр
Карьера:	1958 — 1986

Владимир Сергеевич Бычко́в (1929—2004) — советский и российский кинематографист.

Биография

В 1947—1949 годах был актёром вспомогательного состава Театра-студии киноактёра.

В 1949—1952 годах учился в Московском финансовом институте. В 1958 году окончил режиссёрский факультет ВГИКа (мастерская С. И. Юткевича).

Автор нескольких сюжетов в киножурнале «Фитиль».

В своём первом игровом фильме «Тамбу-Ламбу» выступил в качестве режиссёра и автора сценария.

В 1966 году стал лауреатом премии ВКф в номинации «художественный фильм для детей и юношества» за фильм «Город мастеров». Фильм позднее был включён журналом «Искусство кино» в число лучших детских фильмов за сто лет существования кинематографа.

Фильм Бычкова «Житие и вознесение Юрася Братчика» («Христос приземлился в Гродно»), снятый в 1968 году, был положен в СССР на полку до 1989 года, но копия фильма была закуплена Ватиканом.

Фильмография

Актёр

• 1993 — Твоя воля, Господи!
• 1995 — Сын за отца

Режиссёр

• 1957 — Тамбу-Ламбу
• 1963 — Внимание! В городе волшебник!
• 1965 — Город мастеров
• 1967 — Житие и вознесение Юрася Братчика (другое название — Христос приземлился в Гродно)
• 1969 — Мой папа — капитан
• 1971 — Достояние республики
• 1976 — Русалочка
• 1977 — Есть идея!
• 1979 — Циркачонок
• 1980 — История одного подзатыльника
• 1984 — Осенний подарок фей
• 1986 — Полёт в страну чудовищ

Сценарист

• 1957 — Тамбу-Ламбу
• 1984 — Осенний подарок фей

Продюсер

• 2000 — Романовы. Венценосная семья

Отрывок, характеризующий Бычков, Владимир Сергеевич

15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.