Пасхалий II

Папа Пасха́лий II лат. Paschalis PP. II<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
160-й папа римский
13 августа 1099 — 21 января 1118
Церковь:	Римско-католическая церковь
Предшественник:	Урбан II
Преемник:	Геласий II
Имя при рождении:	Ранье́ро Бье́да
Оригинал имени при рождении:	итал. Raniero Bieda
Смерть:	21 января 1118(1118-01-21) Рим, Папская область
Папа Пасха́лий II на Викискладе

Святейший Пасха́лий II (лат. Paschalis PP. II), в миру Ранье́ро Бье́да (итал. Raniero Bieda; ? — 21 января 1118) — папа римский с 13 августа 1099 года.

Биография

Раньеро родился в Бледа, около Форли, Романья. Клюнийский монах, возведенный в сан кардинала Григорием VII.

Преданный аскетическим идеям, но слабохарактерный, он постоянно колебался между противоположными стремлениями и почти во всем терпел неудачи. Вступив на папский престол в разгар борьбы за инвеституру, Пасхалий сначала хотел держаться традиций Григория VII и счастливо справился с антипапами, которых поддерживала римская знать; но в столкновениях с государями он был вынужден идти на уступки.

Король Франции Филипп I, отлученный от церкви за семейные дела, на словах подчинился папскому решению и получил прощение; зато в вопросе об инвеституре он отказался только от церемонии вручения кольца и посоха, но настоял на ленной присяге высшего духовенства и прогонял непослушных епископов. Также был решен этот вопрос и в Англии, на Лондонском соборе 1107 года.

В 1106 году Пасхалий положил конец борьбе за инвеституру в Англии: Ансельм, архиепископ Кентерберийский, договорился с Генрихом I, сохранив за собой исключительное право рукополгать кольцом и посохом, но признав королевское право требовать присяги епископов.

После смерти мятежного сына императора Генриха IV, Конрада в 1101 году, папа склонил будущего императора Генриха V выступить против отца (1104 год), запретил инвеституру на целом ряде соборов и отказал в церковном погребении Генриха IV. Вступив на престол, Генрих V не пожелал, однако, отказаться от инвеституры и в 1110 году с войском двинулся в Италию. Пасхалий отправил на встречу Генриху послов с таким предложением: император отказывается от инвеституры, а папа декретом предписывает духовенству, под страхом отлучения, отказаться от феодальных владений, приобретенных со времени Карла Великого, и от всех прав и привилегий, с этим связанных.

Генрих согласился на это предложение, при условии принятия его духовными феодалами. Этот договор был заключен в Сутри, в 1111 году; но когда папа, в соборе св. Петра, перед коронованием императора, прочитал договорный декрет, он вызвал взрыв негодования со стороны духовенства; в соборе произошла смута, и Генрих, не добившись коронования, арестовал папу и нескольких кардиналов (в частности Льва Остийского, Джованни Минуто, Бернардо дельи Уберти, Бонсиньоре и других).

На другой день в Риме началось движение для освобождения папы; император вынужден был удалиться из города, захватив с собой папу и кардиналов. Расположившись станом перед городом, Генрих держал пленных в суровом заключении около двух месяцев и добился полной победы в споре об инвеституре. Пасхалий предоставил Генриху право инвеституры, обязался его короновать и никогда не отлучать его от церкви.

После коронования Генриха и удаления его из Италии, духовенство потребовало от Пасхалия уничтожения этого договора. На латеранском соборе 1112 года папа признал свою уступку «неправым делом», но отказался нарушить клятву, предоставив собору кассировать договор и не воспрепятствовав своим легатам отлучить Генриха от церкви, хотя сам некоторое время продолжал вести с ним дружескую переписку. Четыре года спустя Пасхалий, под давлением духовенства, торжественно проклял Сутрийский договор.

Пасхалий II приказал построить базилику Санти-Куаттро-Коронати на пепелище одного из сгоревших во время норманнского разгрома Рима в 1084 году храмов.

В 1116 году Пасхалий II, по инициативе графа Рамона Беренгера III, объявил крестовый поход для захвата Таррагоны.

Пасхалий приложил также некоторые усилия, чтобы преодолеть раскол между православной и католической церквями, но это не удалось, поскольку папа продолжал настаивать на том, чтобы Константинопольский патриарх признал примат Папы над «всеми церквями Божьими по всему миру».

Первый епископ Америки был назначен во время правления Пасхалия II, почти за четыре столетия до первого путешествия Колумба через Атлантику. Эрик Гнупсон стал епископом Гренландии и Винланда (считается, что ныне это Ньюфаундленд).

Пасхалий II издал буллу «Pie postulatio voluntatis» 15 февраля 1113 года, которая взяла под папскую охрану религиозный орден Госпиталя Святого Иоанна Иерусалимского, впоследствии известный как госпитальеры. Он также подтвердил приобретения и пожертвования ордена в Европе и Азии и освободил его от всякой власти, кроме власти Папы.

К концу своего понтификата папа столкнулся с новыми проблемами в Англии. Он жаловался в 1115 году, что церковные советы проводятся без его одобрения, а епископы рукополагаются без его разрешения, а также угрожал Генриху I отлучением. Матильда Тосканская, как говорили, завещала все свои земли церкви в 1115 году, но пожертвование не было документально оформлено. Император Генрих V сразу предъявил претензии на земли Матильды как имперский лен и заставил папу бежать из Рима. Пасхалий II вернулся в город после ухода императора в начале 1118 года, но умер через несколько дней, 21 января 1118 года.

Ссылки

• Пасхалий // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.britannica.com/EBchecked/topic/445477/Paschal-II Пасхалий II] (англ.). Encyclopædia Britannica. Проверено 23 февраля 2012. [www.webcitation.org/67vI73ybB Архивировано из первоисточника 25 мая 2012].
• [www.newadvent.org/cathen/11514b.htm Пасхалий II] (англ.). Catholic Encyclopedia. Проверено 23 февраля 2012. [www.webcitation.org/67vI7jSer Архивировано из первоисточника 25 мая 2012].
• Chisholm, Hugh, ed. (1911). «II, Paschal». Encyclopædia Britannica (11th ed.). Cambridge University Press.

Отрывок, характеризующий Пасхалий II

Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.


5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?