Бьёрклунд, Йоахим

Йоахим Бьёрклунд
Общая информация
Родился	15 марта 1971(1971-03-15) (53 года) Векшё, Швеция
Гражданство	Швеция
Рост	184 см
Позиция	защитник
Информация о клубе
Клуб	завершил карьеру
Карьера
Молодёжные клубы
	Эстер
Клубная карьера*
1989—1990	Эстер	6 (0)
1990—1992	Бранн	56 (0)
1993—1995	Гётеборг	46 (0)
1995—1996	Виченца	33 (0)
1996—1998	Рейнджерс	59 (0)
1998—2001	Валенсия	57 (1)
2001—2002	Венеция	18 (0)
2002—2004	Сандерленд	57 (0)
2004—2005	Вулверхэмптон Уондерерс	3 (0)
1989—2005	Итого:	335 (1)
Национальная сборная**
1991—2000	Швеция	78 (0)
Международные медали
Чемпионаты мира
Бронза	США 1994
Чемпионаты Европы
Бронза	Швеция 1992
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Йоахим Бьёрклунд (швед. Joachim Björklund; 15 марта 1971, Векшё) — шведский футболист, выступавший на позиции центрального защитника. На протяжении многих лет составлял вместе с Патриком Андерссоном мощный защитный дуэт в составе сборной Швеции, провёл 78 матчей за сборную, бронзовый призёр чемпионата мира по футболу 1994 года.

Клубная карьера

Футбольную карьеру Бьёрклунд начал в 1988 году в возрасте 17 лет в клубе «Эстер» из его родного города Векшё на юге Швеции. Там он выступал на протяжении двух сезонов, но выходил на поле лишь в шести встречах, после чего в 1990 году был продан в норвежский клуб «Бранн», где впервые начал раскрываться его талант защитника и незаурядное умение в игре головой. В составе «Бранна» Бьёрклунд сыграл три сезона, на протяжении которых провёл 56 матчей чемпионата Норвегии.

В 1993 году Бьёрклунд вернулся на родину и начал играть за титулованный шведский клуб «Гётеборг». В составе «Гётеборга» он выступал на протяжении трёх сезонов, сыграв 36 матчей чемпионата Швеции, а также отметившись в играх клуба на международном уровне. В 1993 году «Гётеборг» сотворил сенсацию, выйдя из группы в Лиге Чемпионов: после победы над сильным чешским клубом «Спарта» в отборочных матчах, он попал в одну группу с «Манчестер Юнайтед», «Барселоной» и «Галатасараем», из которой вышел с четырьмя победами, одной ничьей и одним поражением. В матчах плей-офф на пути «Гётеборга» встала мюнхенская «Бавария»: после ничьих 0:0 в гостях и 2:2 дома «Гётеборг» выбыл из турнира.

Летом в 1995 году Бьёрклунда приобрела итальянская «Виченца», которая только что вернулась в высшую итальянскую лигу после двух десятилетий пребывания в Серии B. Бьёрклунд сыграл за «Виченцу» лишь один сезон, выйдя на поле в 33 матчах, и помог команде закрепиться в высшем дивизионе итальянского футбола.

Его персональные и игровые качества не остались незамеченными, и в 1996 году его подписал шотландский «Рейнджерс», с которым он в первый же свой сезон в шотландской высшей лиге стал чемпионом Шотландии: «Рейнджерс» в бескомпромиссной борьбе, которая длилась до последнего тура чемпионата, одолели своего извечного соперника «Селтик». На протяжении двух сезонов Бьёрклунд сыграл за «Рейнджерс» 59 матчей национального чемпионата, в придачу к званию чемпиона Шотландии 1997 года, выиграв в том же году Кубок шотландской Лиги.

В 1998 году он переехал в Испанию, где начал играть за «Валенсию», сразу став ключевым игроком команды. Впрочем, испанская карьера Бьёрклунда была полна досадных разочарований: в трех сезонах чемпионата Испании команде под руководством Эктора Купера не удавалось заполучить чемпионский титул. Более того, два года подряд «Валенсия» доходила до финала Лиги Чемпионов, но оба раза проигрывала финальную встречу, в сезоне 1999/2000 — мадридскому «Реалу», а в 2000/01 — мюнхенской «Баварии». За «Валенсию» Бьёрклунд сыграл 57 матчей национального чемпионата, забив один гол и выиграв Кубок и Суперкубок Испании в 1999 году.

Вернувшись в Италию, Бьёрклунд сыграл сезон 2001/02 за «Венецию», которая по результатам сезона покинула высшую итальянскую лигу.

Уже тридцатилетним Бьёрклунд дебютировал в английской Премьер-лиге, наиболее уважаемом из европейских национальных чемпионатов, в рядах клуба «Сандерленд», который приобрел его летом 2002 года. На протяжении осеннего круга чемпионата в результате травмы он сыграл лишь 12 матчей. Весенний круг сложился более удачно, и Бьёрклунд сыграл 20 матчей, но «Сандерленду» это не помогло: клуб в том сезоне занял последнее место и вылетел в первый дивизион. В сезоне 2003/04 он сыграл 25 матчей и помог «Сандерленду» занять третье место в первом дивизионе и вернуться в Премьер-лигу, а также дойти до полуфинала Кубка Англии. Однако, в конце того сезона тренер «Сандерленда» Мик Маккарти решил продать Бьёрклунда в клуб «Вулверхэмптон Уондерерс», который только что покинул Премьер-лигу. В составе «Вулвс» шведский защитник сыграл лишь один сезон, в котором команда не смогла вернуться в высший дивизион, и в конце сезона Бьёрклунд решил завершить карьеру игрока.

Карьера в сборной

Бьёрклунд играл за сборную Швеции с 1991 по 2000 годы, выходил на поле в 78 официальных матчах. Вместе с Патриком Андерссоном они составляли остов шведской средней линии защиты. В составе сборной Бьёрклунд дошёл до полуфинала чемпионата Европы 1992 года и выиграл бронзовые медали чемпионата мира 1994 года; также он принимал участие в Олимпиаде 1992 года в Барселоне и чемпионате Европы 2000 года.

Послеигровая карьера

По окончании карьеры игрока Бьёрклунд работает скаутом в испанской «Валенсии», занимаясь поиском перспективных игроков для клуба в скандинавских странах.

Семья

Томми Свенссон, экс-главный тренер сборной Швеции с 1991 по 1997 годы — дядя Йоахима Бьёрклунда со стороны матери; Стиг Свенссон, известный шведский тренер и футбольный функционер — приходится Йоахиму дедом.

Достижения

• Чемпион Швеции (2): 1994, 1995
• Чемпион Шотландии : 1997
• Обладатель Кубка шотландской лиги: 1997
• Обладатель Кубка Испании: 1999
• Обладатель Суперкубка Испании: 1999

Отрывок, характеризующий Бьёрклунд, Йоахим

– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.