Бэйдахуан
Бэйдахуа́н (кит. трад. 北大荒, пиньинь: Běidàhuāng, «Большая северная пустошь») — граничащая с Россией область на северо-востоке китайской провинции Хэйлунцзян. Входит в Саньцзянскую равнину, обладает густой сетью рек, множеством болот и лесными ресурсами. Находится в альпийско-арктической зоне[1], богата чернозёмом[2].
История
Слово возникло среди ханьцев во времена династии Цин. Цинские императоры были родом из Маньчжурии и в XVII веке при помощи Ивовой изгороди отгородили территорию от китайцев, которые и ввели в обиход название Большая северная пустошь. С открытием границ Маньчжурии во второй половине XIX века термин начал выходить из употребления[3].
В 1930-х годах японские власти отправили в эту область 300 тысяч мигрантов с целью освоения земель[2].
После провозглашения Китайской Народной Республики название Бэйдахуан стало относиться к равнинам, лежащим к северу от Харбина и горы Илерхули; равнине трёх рек, ограниченной Амуром, Уссури и Сунгари; и равнине реки Муданьцзян. Правительство создало здесь область мелиорации, и во время Культурной революции Бэйдахуаном именовалась уже вся провинция Хэйлунцзян. Из-за тяжёлого климата, удалённости от центра, а также скудности пищевых ресурсов и плохой репутации регион являлся местом ссылки заключённых, демобилизованных солдат и правых диссидентов. В Бэйдахуан стремились некоторые пролетарские писатели, в частности Дин Лин, Не Ганьну. Во время Большого скачка здесь проходил «трудовое перевоспитание» на ферме поэт Ай Цин и другие интеллектуалы[3].
Согласно китайской историографии, регион осваивали три поколения. Первыми были 100 тысяч солдат (с 1947 по 1958 годы), которые жили в А-образных хижинах из веток, отстоящих на высоту 1 м от земли. С 1959 года по 1963 год прибыло 60 тысяч молодых людей из провинции Шаньдун. Затем, в 1968 году, государство призвало к участию в освоении региона выпускников школ, и к 1972 году в область приехало 500 тысяч человек из Пекина, Тяньцзиня и Шанхая. Условия их жизни улучшились; были построены дома из дерева и глины. В 1954 году СССР прислал экспертов, которые возвели первый механизированный «Совхоз Дружбы». Всего в ходе освоения региона погибло 12 тысяч человек — в основном от истощения, утопления в болотах и в борьбе со стихией[2].
Исторически в этом месте выращивались пшеница и бобы. Общее количество освоенной целины составляет 2,33 млн га[2]. Начиная с 1984 года резко увеличились посевы риса[4]. В 2000 году издан запрет на освоение новых земель, а неосвоенные земли причислены к заповедникам[1].
Регион является самым крупным производителем сои в Китае и одним из крупных производителей риса и пшеницы[2].
См. также
Напишите отзыв о статье "Бэйдахуан"
Примечания
- ↑ 1 2 [russian.people.com.cn/200108/13/rus20010813_48753.html Не допускается поднятие новой целины в «Бэйдахуане» провинции Хэйлунцзян] (рус.). Жэньминь Жибао (13/08/2001). Проверено 21 августа 2012. [www.webcitation.org/6BlOv61vu Архивировано из первоисточника 29 октября 2012].
- ↑ 1 2 3 4 5 Lan Xinzhen. [www.china.org.cn/english/China/215419.htm Field of Dreams] (англ.). China.org.cn (29.06.2007). Проверено 21 августа 2012. [www.webcitation.org/6BlOrQ6IQ Архивировано из первоисточника 29 октября 2012].
- ↑ 1 2 Diana Lary. The Chinese State at the Borders. — Canada: UBC Press, 2007. — С. 201-204. — 306 с. — ISBN 978-0-7748-1333-4.
- ↑ [russian.cri.cn/881/2010/07/22/1s346303.htm Сюй Ижун, которого называют «отцом» поливного риса, всю жизнь посвятил ему] (рус.). Международное радио Китая (30 июля 2010). Проверено 21 августа 2012. [www.webcitation.org/6BlOtzs5i Архивировано из первоисточника 29 октября 2012].
Отрывок, характеризующий Бэйдахуан
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
