Северные варвары

Следует отличать народ ди, живший к северу от Хуанхэ и обозначаемый в древнекитайских источниках иероглифами 北狄, от жившего в Сычуани другого народа ди, обозначаемого иероглифом 氐.

Северные варвары Ди (кит. упр. 北狄, пиньинь: Běidí) — в древнекитайских источниках, преимущественно VII—IV веков до н. э., группа племен, обитавших к северу от китайских царств того времени.

На протяжении периода Чуньцю и периода Сражающихся царств происходит процесс их постепенного подчинения китайцам и ассимиляции. Этническая и антропологическая принадлежность ди остаётся спорной.

Китайские источники отмечают как войны с ди, так и мирные контакты, включая браки. Наиболее тесно с ди была связана история княжества Цзинь (тогда располагавшегося на севере китайских земель).

Ранняя история

Как указывает М. В. Крюков, они появляются на горизонте истории в начале VII века до н. э. Постепенно источники уточняют их деление на «белых» и «красных» ди (соответственно западных и восточных); в «Чуньцю» «красные ди» впервые упомянуты под 606 годом, ранее речь идёт просто о «ди».

Несколько упоминаний сделаны китайскими авторами применительно к более ранним событиям , но это, видимо, анахронизмы.

Согласно Сыма Цяню, когда циньский Вэнь-гун (765—716 до н. э.) оттеснил жунов и ди (в другом месте речь идёт об и и ди ), они поселились к западу от Хуанхэ и стали именоваться чи-ди («красные ди») и бай-ди («белые ди»).

О нападении дисцев на Цзинь под 730 годом до н. э. сообщает «Тай пин юй лань» .

Войны и отношения на западе

Среди жён цзиньского правителя Сянь-гуна были две сестры, дочери «главы рода Ху-ши в племени ди», старшая из них родила сына Чун-эра, а младшая — сына И-у. Сянь-гун строит крепости на отвоёванных у ди землях и в 665 году назначает И-у командующим в крепости Цюй на границе с ди.

Неоднократны сведения о том, как представители цзиньской знати из-за внутренней борьбы вынуждены бежать к ди.

• В 655 году Чун-эр бежал к ди со своими соратниками, там женился и прожил несколько лет. Один из его соратников, также женившийся на девушке из ди, стал родоначальником династии Чжао.
• В 621 году цзиньский аристократ Цзя Цзи со своим кланом перешёл к ди.
• В 596 году к ди бежал опальный цзиньский полководец Сянь Ху, но ди, начав войну, были разбиты, а Сянь Ху казнён.
• В 574 году к ди бежал цзиньский аристократ Чанъюй Цзяо.

Бегство Чун-эра стало причиной войны Цзинь с ди, в 652 году, видимо, произошло несколько столкновений, в битве при Цайсане цзиньцы одержали победу.

В 649 году Шу-дай, брат чжоуского Сян-вана, хотел искать помощи жунов и ди против своего брата, но был изгнан. В 646 году дисцы напали на Чжэн.

В 639 и 637 году уже чжоуский Сян-ван искал помощи у дисцев против Чжэн и собирался взять в жены дисскую княжну; в 636 году они участвовали в неудачном походе чжоусцев на Чжэн. Когда Сян-ван попытался изгнать свою дисскую жену, ди выступили против чжоуского вана, изгнали его и возвели на престол претендента Шу-дая, который женился на дисской княжне (но вскоре лишился власти).

Создание в 633 году Вэнь-гуном (Чун-эром) трёх армий М. В. Крюков считает направленным специально против ди. В 627 году в упорной битве при Цзи цзиньцы разбили ди, погиб цзиньский полководец Сянь Чжэнь, попал в плен вождь «белых ди» (бай-ди).

В 603 году «красные ди» напали на цзиньский город Хуай, а в следующем году — на Сянъинь.

Осенью 598 года после съезда цзиньский Цзин-гун заключил с представителями ди мирный договор. Это вызвало раскол среди ди. Ин-эр, правитель диского владения Лу , взял в жены сестру цзиньского князя. Недовольный этим вождь Фэн-шу убил жену Ин-эра и ранил его самого, и после дискуссий в Цзинь победила линия сторонников войны.

В 594 году цзиньский полководец Сюнь Линь-фу разбил «красных ди» близ Цуйляна. Фэн-шу попал в плен и был казнён в столице; владение Ин-эра было уничтожено, и он также взят в плен. Захваченные земли ди получил Сюнь Линь-фу, которому также было присвоено фамильное имя Чжунхан . В начале 593 года, развивая успех, цзиньский полководец Суй Хуэй уничтожил Цзя и Лю-сюй, бывшие владения «красных ди». Богатые трофеи цзиньский Цзин-гун направил чжоускому вану.

В дальнейшем сведения о войнах сокращаются. В 580 году помощи ди против Цзинь искал циньский князь, а в 579 году ди были разбиты цзиньцами.

Известно, что в 569 году послы ди прибыли к цзиньскому князю. В 541 году полководец Сюнь У разбил ди и взял их город Гу .

Войны на востоке

Как указывает М. В. Крюков, оборона со стороны Цзинь вызвала перемещение устремлений ди далее на юго-восток.

В 662 году ди нападают на владение Син. В 660 году «красные ди» напали на княжество Вэй, его правитель И-гун был убит, и территория разорена. В 658 году по просьбе вэйского князя циский правитель Хуань-гун возглавил князей в походе против ди, была сооружена стена для обороны от них. В 650 году ди уничтожили княжество Вэнь.

Особенно часто ди нападали на Вэй. Их походы датированы весной 647 года, зимой 642 года (когда ди выступали в союзе с Син), весной 639 года. Зимой 629 года ди опять атаковали Вэй и вынудили его правителя снова перенести столицу; наконец, осенью 628 года между Вэй и ди был заключен мирный договор. Временно набеги прекратились, но возобновились зимой 614 года.

Отношения с Ци были первоначально более мирными. В 642 году дисцы пришли на помощь Ци против Сун. Осенью 640 года Ци и ди заключили договор. Тем не менее в 630 году, 627, 623 и 618 годах ди нападали на Ци. В 620 году впервые отмечено нападение ди на западные границы Лу.

Наконец, зимой 617 года ди напали на Сун, а в 616 году были разбиты сунцами; осенью 616 года ди атаковали Ци, но в том же году луское войско разгромило племена, названные чанди («высокие ди»), попавший в плен диский вождь был принесён в жертву, а победитель назвал сына его именем . В 607 году чанди были разбиты цисцами, и их вождь попал в плен. В 606 и 605 годах на Ци напали уже «чи-ди» («красные ди»)

В VI веке, во времена успехов Цзинь, часть «белых ди» переместилась на восток и образовала к северу от Тайханшаня небольшое государство Сяньюй, с начала V века до н. э. известное как Чжуншань .

Упоминания в V—III веках до н. э

Дальнейшие упоминания ди редки. Специальный интерес представляет описанное Сыма Цянем видение аристократа Чжао Цзянь-цзы и его истолкование (конец VI века до н. э.). Одна из его деталей такова: Небесный владыка приказывает Чжао Цзянь-цзы подарить своему сыну собаку диской породы. Согласно толкованию, диская собака — это «предок царства Дай», что означает, что его сыну предназначено править этим диским царством, а потомки присоединят оба диских царства и сменят одежды на хуские. Одним из сыновей Чжао Цзянь-цзы был У-сюй, рожденный от диской наложницы. В 457 году, после смерти отца, У-сюй (Чжао Сян-цзы) вероломно убил дайского вана и присоединил земли Дай, тем самым приблизившись к землям ху и мо.

В 378 году ди совместно с княжествами Хань и Чжао напали на Ци, а также разбили Вэй у Куая . В рассказе о событиях конца IV века до н. э. в царстве Чжао, связанных с введением хуской одежды, используется уже сочетание «племена ху и ди» .

У Сыма Цяня термин теряет конкретность и часто используется просто в значении «варвары» , например в рассказе о событиях 238 года и 210-х годов, когда они названы совместно с жунами , либо о времени У-ди (II век до н. э.), когда в тех же словах говорится об «истреблении варваров и и ди».

Персоналии

Известен ряд имён диских вождей:

• Ху-ши. Глава рода, тесть цзиньского Сянь-гуна.
• Юань-сы. Вождь чанди. Разбит сунцами в 616 году.
• Цяо-жу. Разбит лусцами в 616 году и казнён.
• Жун-жу. Разбит цисцами в 607 году и казнён.
• Фэн-шу. Предводитель красных ди, младший брат Цяо-жу. Казнён в 594 году.
• Ин-эр. Правитель Лу. Пленён в 594 году.
• Юань-чжи. Правитель ди, побеждённый Сюнь У.

Применительно к событиям 400 года упоминается дисец Хуан, советник вэйского Вэнь-хоу , при содействии которого было завоевано Чжуншань .

Этническая принадлежность

Этническая принадлежность ди не установлена и остаётся предметом дискуссий :

• Согласно Масперо, они родственны китайцам.
• Согласно Грум-Гржимайло, они родственны протоевропейцам. [www.velesova-sloboda.org/antrop/grumm-grshimaylo01.html]
• За тюркоязычную (точнее, пратюркскую) принадлежность высказывались Хирт, Эберхард и Ма Чан-шоу.
• М. В. Крюков, вслед за Го Мо-жо, подчёркивает связь ди с так называемыми скифами, указывая на археологические находки «звериного стиля» на территории царства Чжуншань.
• Л. А. Боровкова указывает на связь ди, которые сохранили этническую особость в горах Тайханьшань до IV—V веков н. э., с юэчжами и усунями, то есть (в её трактовке) тохароязычными народами.
• Р. В. Вяткин и Л. С. Васильев склонны считать ди географической категорией, то есть обобщающим названием для северных племён .

Литература:

• Крюков М. В., Софронов М. В., Чебоксаров Н. Н. Древние китайцы: проблемы этногенеза. М., 1978. С.179-184. (автор главы: М. В. Крюков)

Отрывок, характеризующий Северные варвары

– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.


На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]