Бэйянское военно-медицинское училище

Бэйянское военно-медицинское училище (кит. трад. 北洋軍醫学堂, упр. 北洋军医学堂, пиньинь: Beiyang Junyi Xuetang, палл.: Бэйян Цзюньи сюэтан) — китайское военно-медицинское учебное заведение. Основано в ноябре 1902 года. Первоначально располагалось в помещениях бывшего торгового подворья купцов провинции Чжэцзян (кит. упр. 浙江会馆, пиньинь: Zhejiang Huiguan, палл. Чжэцзян хуэйгуань) на ул. Наньсецзе (кит. упр. 南斜街, пиньинь: Nanxiejie) в городе Тяньцзинь. В англоязычных источниках применительно к периоду после 1949 года зачастую именуется Медицинским Центром Национальной Обороны (анг. National Defence Medical Center).

История училища

Период Цин

Войны конца XIX века ярко продемонстрировали отсталость военно-медицинской службы китайских войск. В 1880-х годах русские наблюдатели в Синьцзяне отмечали, что военно-медицинская служба отсутствует. При ставке командующего войсками имелся личный медик командующего с небольшим штатом, который отвечал и за аптечный склад, где изготавливались и хранились лекарственные средства для солдат. В случае заболевания или ранения солдату выдавали лекарства, одновременно удерживая с него за это часть жалования. Прием лекарств и проведение лечебных процедур необходимо было производить либо самостоятельно, либо нанимая за свои деньги частного врача. Таким было положение в войсках в мирное время.
В ходе боев японо-китайской войны 1894—1895 годов китайцы теряли много солдат из-за банального отсутствия своевременной элементарной медицинской помощи. Зачастую командирам частей приходилось оставлять раненных на произвол судьбы в деревнях и городах, лишь снабжая их некоторым количеством денег для найма гражданских врачей:

8-й день [7-го лунного месяца 20 года эры правления под девизом Гуансюй] Мы прошли 40 ли и прибыли в Вонджу (原州). Раненные солдаты и офицеры крайне изнурены и не могут даже подняться. Я распределил деньги поровну и оставил их для излечения, назначив людей ухаживать за раненными и сообщив корейским властям, чтобы они взяли раненных под защиту. Все раненные были растроганы до слез. Не Шичэн

Некоторое количество раненных китайских солдат было спасено европейскими врачами, работавшими в Китае и организовавшими несколько госпиталей (например, в Инкоу). Однако, несмотря на положительный опыт этих госпиталей, радикальных перемен в военно-медицинской службе китайской армии не наблюдалось. Даже к началу Боксёрского восстания (1898—1901) ситуация не улучшилась. Иронизируя над китайскими военными врачами во время боев лета 1900 года, участник событий, журналист и востоковед Д. Г. Янчевецкий (1873—1934) писал о войсках Не Шичэна, осаждавших Тяньцзинь:

Они были так увлечены игрой, что не обращали никакого внимания на стоны и подавленные крики, которые доносились из соседних палаток, в которых китайские доктора лечили раненых солдат. К свежей ране они прикладывали раскаленное железо, чтобы остановить кровь, протыкали рану раскаленными иголками, вправляли вывихнутые ноги и руки и раздробленные кости, накладывали пластырь и перевязывали. Промучив своего пациента, который был ни жив ни мертв от такой хирургической операции, и стиснув зубы, обливаясь холодным потом, удерживаясь от крика, с китайским мужеством выносил эти терзания, врачи ободряли раненого и давали ему выпить ведро какой то темной и пахучей жидкости. Одним для очищения крови давали отвар из полевых кузнечиков, а других для приобретения храбрости поили прекрасно действующим средством — желчью тигра. Через несколько дней раненый либо умирал, либо поправлялся и тогда все солдаты дивились искусству врачей. Д.Г. Янчевецкий

После поражения в войне с Восемью Державами цинское правительство решило кардинально перестроить армию. При этом военно-медицинская служба создавалась практически с нуля. Большую роль в продвижении военной реформы играл Чжилийский цзунду (кит. упр. 直隶总督, палл. Чжили цзунду) и, по совместительству, командир Бэйянской армии Юань Шикай.

Бэйянское военно-медицинское училище, ныне Медицинский Центр Национальной Обороны (кит. упр. 国防医学院, пиньинь Guofang Yixuetang, палл. Гофан Исюэтан, анг. National Defence Medical Center/NDMC), было основано в ноябре 1902 года, когда Юань Шикай пригласил командира японского госпиталя военврача 2-го ранга Хирага Сэйдзиро (平賀精次郎) в качестве старшего инструктора. В помощники ему был назначен китайский медик Сюй Хуацин (кит. упр. 徐华清, 1861—1924). Училище готовило военных медиков для Бэйянской армии. Первый набор составил 40 человек, курсантами стали жители близлежащих районов Тяньцзиня. Первоначально училище располагалось на улице Наньсецзе, в помещениях старого Чжэцзянского торгового подворья, выстроенных в классическом китайском стиле. Занятия начались в декабре 1902 года. После этого набор курсантов стал ежегодно увеличиваться.

В июне 1906 года было принято решение построить новую школу на северном берегу реки Хайхэ (кит. 海河, пиньинь Haihe), на улице Хуанвэйлу (кит. упр. 黄纬路, пиньинь Huangweilu). К декабрю 1907 года работы были закончены и училище переехало. Новое училище представляло собой здания европейского типа, способные принять 200 курсантов. На момент реорганизации в училище обучалось 150 курсантов, разбитых на 3 группы.

В феврале 1907 года состоялся первый выпуск в количестве 35 военных врачей, получивших назначения в города, где гарнизоны состояли из частей Бэйянской армии (преимущественно в северной части Китая). Из-за многочисленных войн и революций на протяжении первой половины XX века школа несколько раз меняла адрес и подвергалась переименованию, старые учебные корпуса утрачены, кроме того, его часто путают с Баодинским Военно-медицинским училищем (кит. упр. 保定军医学堂, пиньинь Baoding junyi xuetang).

Период Республики

В 1920-е годы училище переживало далеко не самые лучшие времена — количество курсантов не удовлетворяло потребностей армии, в условиях перманентной гражданской войны не удавалось создать нормальную современную военно-медицинскую службу не только во всекитайском масштабе, но даже в армиях наиболее сильных милитаристов — например, по свидетельству русских очевидцев, в войсках крупнейших северных милитаристов — Чжан Цзолиня и Чжан Цзунчана военно-медицинская служба практически отсутствовала, хотя, например, Чжан Цзунчан организовал в своей армии медсанбат, полностью состоящий из русских сестер милосердия, которые обучали уходу за ранеными своих китайских коллег, что во многом способствовало налаживанию медицинского обеспечения и поднятию боевого духа в армии Чжана Цзунчана. Положение стал кардинально меняться только после объединения страны под эгидой Нанкинского правительства во главе с Чан Кайши.

Однако даже в ходе советско-китайского вооруженного конфликта на КВЖД летом-осенью 1929 года в частях Чжан Сюэляна, противостоявших частям РККА и РККФ, военно-медицинская служба находилась не на высоте. Переезд училища в Нанкин сыграл свою роль — теперь кадрами распоряжалось центральное правительство, контролировавшее процесс обучения, выпуска и распределения военных врачей. Чан Кайши ставил своей целью максимально ослабить местные вооруженные формирования, находившиеся под контролем признавших власть Гоминьдана милитаристов, без применения силы. Одним из способов в этой борьбе было произвольное распределение кадров и материальных ресурсов, в том числе и военных врачей.

Вехи истории

• ноябрь 1902 — по инициативе Юань Шикая открыто военно-медицинское училище для подготовки кадров медицинской службы Бэйянской армии.
• декабрь 1906 — училище переезжает в новые корпуса на улицу Хуанвэйлу.
• 1912 — училище переходит в ведение Министерства Обороны и переименовывается в Военно-медицинское училище.
• 1914 — училище переводят в Пекин.
• 1928 — вслед за гоминьдановским правительством училище переезжает в Нанкин (кит. 南京) на ул. Ханьфуцзе (кит. упр. 汉府街).
• 1936 — название училища изменено на «Военно-медицинская школа».
• сентябрь 1937 — в связи с вторжением японцев школу переводят в Гуанчжоу (кит. упр. 广州).
• 1938 — поскольку японцы угрожали Гуанчжоу, школу переводят в Гуйлинь (кит. 桂林), а затем в Аньшунь (кит. упр. 安顺) провинции Гуйчжоу (кит. упр. 贵州).
• 1947 — школу переводят в Шанхай (кит. 上海), где реорганизовывают в подготовительные курсы военных медиков (кит. упр. 军医预备团, палл. Цзюньи юйбэй туань, пиньинь Junyi yubeituan) и армейский институт здравоохранения (кит. упр. 陆军卫训所, палл. Луцзюнь вэйсюнь со, пиньинь Lujun Weixun suo), а потом сливают с Национальным Военно-медицинским Центром.
• 1949 — в связи с поражением Гоминьдана в гражданской войне и бегством правительства Чан Кайши на Тайвань училище эвакуируется на Тайвань, где продолжает существовать и в наши дни под названием Медицинского Центра Национальной Обороны.

Структурные подразделения училища

Бэйянскому военно-медицинскому училищу подчинялись два других медицинских учреждения.

В старых корпусах Бэйянского военно-медицинского училища, находившихся за восточными воротами города на улице Наньсецзе, была размещена основанная в мае 1904 года Бэйянская инфекционная больница (кит. упр. 北洋防疫医院 палл. Бэйян фанъи июань, пиньинь Beiyang fangyi yiyuan). В больнице изготавливали сыворотку из бычьей крови, а также сыворотку против бешенства, проводили вакцинации против оспы и бешенства. При больнице имелось учебное отделение с двухлетним курсом обучения, рассчитанное на 20 курсантов. Больницей руководил Сюй Хуацин, лечебной частью заведовал японский врач Кодзё Байкэй (яп. 古城梅溪, ромадзи Kojo Baikei), инструктором был японский врач Нисимура Тоётаро (яп. 西村豐太郎, ромадзи Nishimura Toyotaro). Кроме того, в руководство входило 2-3 цинских чиновника. Выпускники курсов при инфекционной больнице принимали участие в ликвидации эпидемии чумы в Маньчжурии зимой 1910—1911 годов. Таким образом, с самого своего зарождения китайская эпидемиология находилась под сильным влиянием японской школы, выдвинувшей к тому времени такие крупные фигуры, как профессор Китадзато Сибасабуро.

Другим учреждением являлся Тяньцзиньский казенный госпиталь (кит. упр. 天津官医院 палл. Тяньцзинь гуань июань, пиньинь Tianjin guan yiyuan), размещенный на месте бывшего военного городка ВМФ Китая в Саньчахэкоу (кит. упр. 三岔河口, пиньинь Sanchahekou) в районе Цзиньцзяяо (кит. упр. 金家窑 пиньинь Jinjia yao). Тяньцзиньский казенный госпиталь был основан осенью 1904 года и организационно находился в ведении канцелярии Тяньцзиньского цзунду (кит. упр. 总督衙门 палл. Цзунду ямэнь, пиньинь Zongdu yamen). От Бэйянского военно-медицинского училища его курировал Сюй Хуацин. Медицинским персоналом руководил профессор Фу Жуцинь (кит. упр. 傅汝勤, пиньинь Fu Ruqin), там же работали японские медики — главный инструктор Бэйянского военно-медицинского училища ранга Хирага, Такахаси (яп. 高橋, ромадзи Takahashi) и другие. Курсанты училища проходили врачебную практику в госпитале. Кроме того, при госпитале имелась аптека, отделения подготовки обслуживающего персонала госпиталей и подготовки провизоров.

Отрывок, характеризующий Бэйянское военно-медицинское училище

– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.