Бэй Дао
Бэй Дао, собственное имя Чжао Чжэнькай (кит. 北島, 趙振開; род. 2 августа 1949, Пекин) — китайский поэт. Его псевдоним означает Северный остров.
Содержание
Биография
В ранней юности принадлежал к хунвэйбинам[1]. В дальнейшем пересмотрел свои взгляды. Участвовал в демонстрации 1976 года на площади Тяньаньмэнь. Вместе с поэтом Ман Кэ выпускал литературный журнал «Цзиньтянь» («Сегодня»)[1], после 1980 запрещённый властями (с 1990 его издание было возобновлено в Стокгольме). Во время событий на той же площади в 1989 находился на литературной конференции в Берлине. Решил не возвращаться на родину (жена и дочь присоединились к нему лишь через шесть лет).
Жил в Великобритании, ФРГ, Норвегии, Швеции, Дании, Нидерландах, Франции, США. Преподавал в американских университетах, в Китайском университете Гонконга.
С 2006 г. живет в Китае.
Творчество
По оценке официальной китайской критики, представитель группы так называемых «туманных поэтов» (До До, Ян Лянь, Ман Кэ и др.). Помимо стихов, публикует новеллы и эссе. Ему принадлежит роман «Приливы и отливы».
Признание
Стихи, новеллы и эссе Бэй Дао переведены на 25 языков. Среди его наград — премия Барбары Голдсмит за свободу печати, присуждаемая американским ПЕН-центром (1990), премия Курта Тухольского (Швеция, 1990), премия Жанетты Шокен (Бремен, 2005) и др. Он — почётный член Американской академии искусства и литературы (1996). Неоднократно выдвигался на Нобелевскую премию.
Напишите отзыв о статье "Бэй Дао"
Ссылки
- [www.lekti-ecriture.com/contrefeux/_Bei-Dao_.html] (фр.)
- [www.literaturfestival.com/teilnehmer/autoren/2001/bei-dao Биография, библиография] (нем.)
Источники
- ↑ 1 2 Львовский С. [os.colta.ru/literature/events/details/17771/ Бэй Дао: «Первая половина XX века была для поэзии „золотым веком“. Сейчас — время упадка»] // OpenSpace.Ru. — 2010. — 9 сент.
Отрывок, характеризующий Бэй Дао
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.
В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.