Бувар и Пекюше
| Бувар и Пекюше | |
| Bouvard et Pécuchet | |
| Жанр: | |
|---|---|
| Автор: | |
| Язык оригинала: | |
| Дата первой публикации: | |
|
[az.lib.ru/m/mandelxshtam_i_b/text_0040.shtml Электронная версия] | |
 Текст произведения в Викитеке | |
«Бува́р и Пекюше́» (фр. Bouvard et Pécuchet) — неоконченный роман французского писателя Густава Флобера, опубликованный посмертно в 1881 году. В этом романе Флобер намеревался запечатлеть все накопленные знания о человечестве и показать человеческую глупость. Во французской критике роман был встречен отрицательно[1].
Содержание
Сюжет
Жарким летним днем в Париже встретились и познакомились двое мужчин, Бувар и Пекюше. Оказалось что они не только оба работают переписчиками, но и их интересы сходятся. Они оба мечтают жить в деревне. Наследство, неожиданно полученное Буваром, меняет их жизни — они покупают ферму. Они заинтересуются сельским хозяйством, затем медициной, химией, геологией, политикой, философией, но каждый раз их увлечения будут заканчиваться плачевно. Отчаявшись, они возвращаются к тому, чем занимались всю жизнь - переписыванию.
Написание романа
В августе 1872 года Флобер начал собирать материал для романа. Написание романа несколько раз прерывалось, он остался незаконченным ввиду смерти писателя в 1880 году. Предполагалось, что роман будет состоять из двух частей: первая повествовала бы о истории героев, а вторая была задумана как словарь — систематическое собрание выписок из энциклопедий (фр. Le Dictionnaire des idées reçues). Задумка сюжета появилась у Флобера давно. В 1837 году молодой писатель опубликовал рассказ «Une leçon d'histoire naturelle», который свидетельствовал об интересе к характеру конторских работников. Несомненно на проект романа повлиял рассказ Бартелеми Мориса «Les Deux Greffiers», повествующий о двух секретарях, ушедших на пенсию и удалившихся в деревню, где они занимались садоводством, ходили на охоту, рыбалку, но в конце концов все это им надоело, и они обрели счастье в том чем занимались всю жизнь: они писали каждый день под диктовку друг друга[2]. Друг Флобера, Максим дю Кам, в своих «Литературных воспоминаниях» заявляет, что Флобер помышлял о романе еще в 1843 году[3].
Финал романа достаточно хорошо реконструируется по сохранившимся авторским наброскам.
Напишите отзыв о статье "Бувар и Пекюше"
Примечания
- ↑ [az.lib.ru/m/mandelxshtam_i_b/text_0040.shtml Gustave Flaubert. Bouvard et Pecuchet, Перевод И. Мандельштама]
- ↑ Sophie Schvalberg. Gustave Flaubert, Bouvard et Pécuchet. — Editions Bréal, 1999. — С. 17. — ISBN 9782842913205.
- ↑ Maxime du Camp. Souvenirs littéraires de Maxime du Camp, 1822-1894. — Aubier, 1994. — С. 616.
Ссылки
- [az.lib.ru/f/flober_g/text_0060.shtml «Бувар и Пекюше» в переводе И. Мандельштама] в библиотеке Максима Мошкова
- [fr.wikisource.org/wiki/Bouvard_et_Pécuchet Wikisource (Текст на французском языке)]
-
На Викискладе есть медиафайлы по теме Бувар и Пекюше
Отрывок, характеризующий Бувар и Пекюше
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
