Бюлер, Фёдор Андреевич

Фёдор Андреевич Бюлер

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Барон Фёдор Андреевич Бюлер (нем. Bühler; 3 [15] апреля 1821, мыза Мануилово, Ямбургский уезд, Санкт-Петербургская губерния — 10 [22] мая 1896, Москва) — русский правовед и дипломат, действительный тайный советник, глава Московского главного архива. Известен многочисленными публикациями статей и оригинальных документов о русской литературе и истории, народах России и др.

Биография

Барон Фёдор Андреевич Бюлер детство провел в Санкт-Петербурге. Главное руководство в деле воспитания и первоначального учения принадлежало родной матери Александре Евстафьевны, ур. Пальменбах, получившей образование в Смольном институте (которым руководила её мать — внучка Бирона). В апреле 1832 года Бюлер поступил пансионером во 2-ю Санкт-Петербургскую гимназию. Там, по словам Ф. А. Бюлера, «стала развиваться моя страсть к русской литературе». При посещении гимназии 9 марта 1835 года императором Николаем I он произнёс при нём оду о «Порфирородном Отроке» и попал в число пятерых гимназистов, обучение которых переводилось на казённый счёт. В это время принц П. Г. Ольденбургский основал Императорское Училище Правоведения и предложил отцу Ф. А. Бюлера, А. Я. Бюлеру, принять его сына в новое заведение на тех же условиях. Здесь он написал сочинение под заглавием «Воспоминание о Лондоне», которое Н. А. Полевой напечатал в своём журнале «Сын отечества» (1839).

По окончании училища в 1841 году началась его деятельность в Сенате, но, по его признанию, «эта служба повытчиком была механическая и не доставляла настоящей практики». В начале осени 1843 года в Астраханскую губернию была назначена сенатская ревизия по проверке деятельности губернатора И. С. Тимирязева во главе с князем П. П. Гагариным, к которому был прикомандирован Бюлер. По возвращении в Петербург Ф. А. Бюлер был назначен секретарём в Сенат и исполнял эту должность до 1847 года.

В это время Бюлер не прерывал и своих литературных занятий. Он написал и, по знакомству с А. А. Краевским, напечатал в «Отечественных Записках»: «„Ничего“, хроника петербургского жителя» с посвящением князю В. Ф. Одоевскому (1843; т. XXVIII, кн. 6, с. 313—376) и четыре этнографические статьи под названием: «Кочующие и оседло живущие в Астраханской губернии инородцы» (1846; т. XLVII, кн. 7, с. 1—28; кн. 8, с. 59—125; т. XLVIII, кн. 10, с. 57—94; T. XLIX, кн. II, с. 1—44), о которых Императорское Географическое Общество, в комиссии по присуждению Жуковской премии, дало самый лестный отзыв. (1849, кн. III, с. 50). Кроме того, тогда же были написаны «Очерки Восточной Сибири: ламаизм и шаманство»; они появились в «Отечественных Записках» в 1859 году (т. CXXV, кн. 7, с. 201—258).

После шестилетней службы при Сенате, барон Ф. А. Бюлер оставил юридическую карьеру по состоянию здоровья и около трёх лет прожил за границей. На обратном же пути в Россию, барон был представлен в Киссингене графу К. В. Нессельроде и назначен секретарём генерального консульства в Молдавии и Валахии (1851). Ему не раз пришлось управлять генеральным консульством во время болезни начальника. В конце 1853 года барон Ф. А. Бюлер был отправлен в Яссы, чтобы сформировать канцелярию временного председателя Молдавского дивана, графа К. И. Остен-Сакена. Эта деятельность продолжалась четыре года: по интригам Австрии, Россия должна была оставить Придунайские княжества, и барон Ф. А. Бюлер покинул Яссы.

В Санкт-Петербурге с 1856 года он занимал место управляющего особой экспедицией при Министерстве Иностранных Дел. На него было возложено составление политических обозрений для Александра II и затем, с 9 марта 1857 года, участие, на правах члена, в главном управлении цензуры, где он наблюдал за политическими обозрениями, помещавшимися в больших периодических изданиях. Во время этой службы, продолжавшейся в течение семнадцати лет, барона Ф. А. Бюлер написал ряд исторических работ (особенно большой труд, посвященный эпохе Императрицы Екатерины Великой), которые обратили внимание на него, как на серьёзного исследователя и знатока русской истории, и когда скончался директор Московского главного архива Министерства Иностранных Дел князь М. А. Оболенский, на его место Высочайшим повелением от 18 января 1873 года был назначен барон Бюлер.

Кроме перевода Архива из прежнего тесного здания в новое помещение на Воздвиженке, Бюлер обратил особенное внимание на библиотеку и историческую галерею портретов. С самого начала своего директорства он уже стал непрерывно делать книжные подарки для Архива; затем, в 1882 году, с Высочайшего соизволения, пожертвовал в пользу вверенного учреждения две тысячи рукописей, книг, брошюр и эстампов собственной библиотеки; в 1889 году принёс в дар Архиву свою коллекцию автографов выдающихся лиц (644 номера) и четырнадцать томов своего фамильного архива, за что получил Высочайшую благодарность. Все эти приношения впоследствии были размещены в особой комнате Московского главного архива, названной Библиотечный отдел барона Федора Андреевича Бюлера.

В 1880 году по инициативе барона Ф. А. Бюлера начал выходить «Сборник Московского Главного Архива Министерства Иностранных Дел» (М., 1880—1893 гг., пять выпусков). На страницах этого «Сборника», кроме исследований других лиц, были помещены и статьи самого директора: «Сведения об устройстве Архивной части в России» и «Один из каталогов времен А. Ф. Малиновского» (вып. I); «Неизданные письма Вольтера», с предисловием и примечаниями и «Участие Архива в Казанском Археологическом Съезде» (вып. II); «Московский Главный Архив и его прежние посетители» (вып. III—IV); «Статут и знак ордена Подвязки в Московской Оружейной Палате» (вып. V).

К занятиям по управлению Архивом с конца 1870-х годов присоединилась опекунская деятельность. Назначенный почётным опекуном Московского опекунского присутствия, барон Ф. А. Бюлер с 1879 по 1886 год был членом совета по учебной части в Елизаветинском училище, а с 1886 года до октября 1895 года управляющим сиротскими заведениями в Москве: Николаевским Институтом, Николаевским женским и Александрийским малолетним училищами. Деятельность Ф. А. Бюлера завершилась назначением его в 1896 председательствующим в Московском присутствии опекунского совета.

См. также

• Орден Подвязки Ивана Грозного

Библиография

• Возражение на статью: «Крестьянское дело в Рязанском уезде». («День», 1862, № 35).
• Смольный монастырь. («Северная Почта», 1864, № 99 и 100).
• Два эпизода из царствования Екатерины II. («Русский Вестник», 1870, кн. 1—3, 9—10; 1871, кн. 1—3, 9—10 и 12).
• Письмо герцога Бирона к его дочери. С предисловием и примечаниями («Русский Архив», 1871, кн. II).
• Воспоминания о Н. А. Полевом: письма в нему Греча, Булгарина и отца Иакинфа Бичурина. («Русская Старина», 1871, кн. 12).
• Письмо Н. В. Гоголя к С. Т. Аксакову. («Русская Старина», 1871, кн. 12).
• Письма А. С. Пушкина к кавалер-девице Н. А. Дуровой. C послесловием («Русский Архив», 1872, кн. 1).
• Переписка графа А. В. Суворова с Нельсоном. C предисловием («Русский Архив», 1872, кн. 3—4).
• Черта в государственной деятельности графа Д. Н. Блудова: меры против цензурных стеснений печатного слова («Русский Архив», 1872, кн. 5).
• Письмо А. С. Пушкина к барону М. А. Корфу, с примечаниями («Русский Архив», 1872, кн. 7—8).
• О напечатании речи Императора Николая к варшавским депутатам, 1835 года («Русская Старина», 1872, кн. 12).
• Очерк деятельности Комиссии печатания Грамот и Договоров (М., 1877).
• Портреты Иоанна Эрнеста Бирона и членов его семьи. C родословием Фамилии Бирона («Русская Старина», 1873, кн. 1).
• Заметки о чуме 1771 года («Древняя и Новая Россия», 1875, кн. 9).
• Московский Архив Коллегии Иностранных Дел в 1812 году. C приложением одиннадцати документов, в том числе писем графа Ф. В. Ростопчина («Русский Архив», 1875, кн. II).
• Черты из жизни князя Потемкина. («Древняя и Новая Россия», 1875, кн. 12).
• Заметка о М. Ю. Лермонтове. («Русская Старина», 1876, кн. 1).
• Два письма Вольтера. C предисловием («Сборник Императорского Русского Исторического Общества»; СПб., 1876, т. XV).
• «О месте погребения И. И. Хемницера» («Московские Ведомости», 1884, № 47).
• «Законы Иоанна» и «Судебник Иоанна IV». (М., 1878).
• Древние российские стихотворения, собранные Киршей Даниловым. (М., 1878).
• Подлинные акты об Иверской иконе Божией Матери. (М., 1879).
• Снимки древних русских печатей. (М., 1880).
• Неизданные стихотворения И. С. Аксакова. («Русская Старина», 1886, кн. 12).
• Речь при открытии Архива Министерства Юстиции. («Московские Ведомости», 1886, № 281).
• Взаимные отношения России, Польши, Молдавии, Валахии и Турции. (М., 1888).
• Сношения России с Кавказом. (М., 1889).
• Материалы для русской истории. (М., 1890):
• Императрица Мария Федоровны в её заботах о Смольном монастыре, 1797—1802 гг. («Русская Старина», 1890, кн. 3, с. 809—832).
• Императрица Мария Федоровна, в её письмах к С. И. де Лафон и к Е. А. Пальменбах. («Русская Старина», 1890, кн. 10, с. 215—219).
• Дело о присылке шахом Аббасом Ризы Господней. (М., 1891).
• Грамоты и другие исторические документы XVIII столетия, относящиеся к Грузии. (М., 1891).
• Fonton-de-Verraillon. («Русская Старина», 1891, кн. II, с. 473—474).
• Политическая переписка Екатерины II. («Сборник Императорского Русского Исторического Общества». СПб., 1893, т. IXXXVII).
• Заметка о Соборной Грамоте об избрании на престол царя Михаила Федоровича («Новое Время», 1893, № 6133).
• Прасковья Алексеевна Муханова. Некролог. («Московские Ведомости», 1894, № 280).
• Всеподданнейший отчет Архива за 1892 год. (М., 1894).

Литература

• Некролог (“Московские Ведомости”, 1896, № 128) — см. у Языкова Д. Д. Материалы для «Обзора жизни и сочинений русских писателей и писательниц». — Вып. 16 (А—И): (Русские писатели и писательницы, умершие в 1896 году).
• “Московские Ведомости”, 1893, № 243; 1896, №№ 129, 131.
• “Русская Старина”, 1894, кн. I, с. 189—192.
• “Русское Обозрение”, 1896, кн. 7, с. 362—372.
• “Новое Время”, 1896, № 7256.
• “Исторический Вестник”, 1896, кн. 6, с. 990—999.
• “Археологические Известия и Заметки”, 1896, №№ 5—6.
• Брокгауз Ф. А., Эфрон И. А. Энциклопедический словарь, т. V, с. 287.
• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-49762.ln-ru Профиль Фёдора Андреевича Бюлера] на официальном сайте РАН

Отрывок, характеризующий Бюлер, Фёдор Андреевич

– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.