Бюрдо, Огюст

Огюст Бюрдо
Auguste Burdeau
Дата рождения:	10 сентября 1851(1851-09-10)
Место рождения:	Лион, Франция
Гражданство:	Франция Франция
Дата смерти:	12 декабря 1894(1894-12-12) (43 года)
Место смерти:	Париж, Франция

Огю́ст Бюрдо́ (фр. Auguste Burdeau; 10 сентября 1851 года, Лион — 12 декабря 1894 года, Париж) — французский политический деятель и писатель; министр; переводчик на французский трудов Спенсера и Шопенгауэра.

Биография

Сын бедных родителей, с трудом пробил себе дорогу, посещал Нормальную школу в Париже, в 1870 году вступил добровольцем в армию, был ранен и взят в плен. После войны стал профессором философии в Сент-Этьене, позже в парижском лицее Людовика Великого, а в 1881 г. получил высокий пост в министерстве народного просвещения, во главе которого стоял тогда Поль Бер.

Избранный в 1885 г. в депутаты от Лиона, примкнул к радикальной партии и принимал особенно оживленное участие в прениях по вопросам образования. В 1890 г. был одним из представителей Франции на международной конференции по рабочему вопросу в Берлине.

В 1892—93 гг. был морским министром в кабинетах Лубе и Рибо, с декабря 1893 г. по май 1894 г. — министром финансов в кабинете Казимир-Перье; умер в декабре 1894 г. После смерти раскрылось, что он принимал деньги от панамского общества; это помешало открытию ему памятника, на который уже были собраны деньги.

Творчество

• Им переведены на французский язык сочинения Спенсера и Шопенгауэра.
• «L’instruction morale à l'école» (1883).
• «Une famille républicaine. Les Carnot» (Париж, 1888, анонимно).
• «L’Algérie en 1891» (1892).
• «Devoir et patrie» (1893).

Литература

• Бюрдо // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Редакция журнала. О.-Л. Бюрдо // Всемирная иллюстрация : журнал. — 1894. — Т. 52, № 1329. — С. 46, 48.
• Simond, «Histoire d’un enfant du peuple, Auguste Burdeau» (Пар., 1895).

Отрывок, характеризующий Бюрдо, Огюст

Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…