Бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурской империи

Бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурской Империи (БРЭМ) — организация, созданная 28 декабря 1934 года японцами с целью:

• укрепления материального и правового положения российских эмигрантов, проживающих в Даманьчжоу-диго;
• становления связей с правительством Даманьчжоу-Ди-Го по всем вопросам, касающимся эмигрантов;
• оказания содействия японской администрации в решении эмигрантских вопросов.

Председатели:

• генерал Вениамин Рычков (1934—1937);
• генерал Алексей Бакшеев (1937—1938);
• генерал Владимир Кислицын (1938—1944);
• генерал Лев Власьевский (1944—1945).

Начальники отделов:

• Начальник 1-го отдела (переселенческий) — Артемий Тирбах (1934—1935);
• Начальник 2-го отдела (культурно-просветительский) — Константин Родзаевский;
• Начальник 3-го отдела (регистрационный) — Михаил Матковский;
• Начальник 4-го отдела (финансовый) — Михаил Гордеев;
• Начальник 5-го отдела (благотворительный) — Леонид Черных;
• Начальник 6-го отдела (юридический) —
• Начальник 7-го отдела (военный) — Григорий Вержбицкий.

История

Было создано в 1934 году. У бюро было две основные задачи — объединить русскую эмиграцию, чтобы оказывать на неё чисто японское влияние, и активизировать под японским контролем антисоветскую пропаганду и разведывательную работу. Маньчжоу-го финансировало организацию вплоть до 1944 года. После создания БРЭМ, его курировал японский офицер Сюн Акикуса.

Всего в БРЭМе было зарегистрировано свыше 44 тысяч человек (русских жителей было 100 тысяч). Во второй половине 1930-х годов бюро сформировало Бригаду Асано. БРЭМ владело предприятиями, имело свою библиотеку и типографию. Организация выпускала журнал Луч Азии и газету Голос эмигрантов. Библиотека БРЭМа являлась одной из самой крупных среди русскоязычных книгохранилищ на Дальнем Востоке, в ней было более 3 тысячи томов. Библиотека была широко доступна для читателей. Издательство БРЭМа и функционировавший при нем Юбилейный Пушкинский комитет выпустили под редакцией профессора К. И. Зайцева ряд ценных изданий. Также издательство выпустило мемуары многих белых офицеров, а также книги справочного характера.

По инициативе главы БРЭМ М.А. Кислицына в Харбине на Соборной площади 7 ноября 1940 г. был заложен, а 8 июня 1941 г. открыт Памятник борцам против Коминтерна.

В 1945 году японские власти позаботились о безопасности сотрудников БРЭМ. 13 августа из Харбина выехал поезд с членами БРЭМа, однако на следующий день поезд развернулся на Мукден, так как дорога в Корею была перекрыта.

По окончании Второй мировой войны руководители организации, попавшие в советский плен, были казнены в 1946—1947 годах или приговорены к длительным срокам заключения (Приговор Военной коллегии Верховного суда СССР по делу атамана Г.М. Семёнова, К.В. Родзаевского и других).

Литература

• Кузнецова Т. В. Русская издательская практика в Маньчжурии (первая половина XX в.) // Вопросы регионального книговедения. Новосибирск,1996.
• Дубаев М. Харбин под колпаком.
• John J. Stephan. The Russian Fascists: Tragedy and Farce in Exile, 1925—1945. — New York: Harper & Row, 1978. — ISBN 0-06-014099-2.
• Аблова Н. Е. КВЖД и российская эмиграция в Китае. — М.: Русская панорама, 2004. — 432 с. — ISBN 5-93165-119-5.
• Бобренев В. А., Рязанцев В. Б. Палачи и жертвы. — М.: Воениздат, 1993. — С. 137—170. — 379 с.
• Петин Д. И., Ефремова Ю. Н. [www.iaoo.ru/note14.html Источниковый потенциал семейных архивов в реконструкции биографии и генеалогии участника Гражданской войны. На примере архива семьи Абрамовых. Первая половина XX в] // Вестник архивиста. М., 2013. № 1. С. 217—231: ил., фото.
• [www.youtube.com/watch?v=v_idLvRWlrs&feature=youtu.be Историко-публицистический фильм «Владимир Абрамов: путь белого офицера». Авторы — Юлия Ефремова и Дмитрий Петин, Омск 2012 г.]

Отрывок, характеризующий Бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурской империи

– Ah, maman, ne dites pas de betises. Vous ne comprenez rien. Dans ma position j'ai des devoirs, [Ах, маменька, не говорите глупостей. Вы ничего не понимаете. В моем положении есть обязанности.] – заговорилa Элен, переводя разговор на французский с русского языка, на котором ей всегда казалась какая то неясность в ее деле.
– Но, мой друг…
– Ah, maman, comment est ce que vous ne comprenez pas que le Saint Pere, qui a le droit de donner des dispenses… [Ах, маменька, как вы не понимаете, что святой отец, имеющий власть отпущений…]
В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.

В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.


Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.