Бёйен, Антон

Антон Бёйен
Общая информация
Полное имя	Антони Хюбертюс Бёйен (нидерл.  Antonie Hubertus Buijen)
Родился	6 сентября 1882(1882-09-06) Амстердам, Нидерланды
Гражданство	Нидерланды
Позиция	крайний правый нападающий
Информация о клубе
Клуб
Карьера
Клубная карьера*
1906—1908	АФК (Амстердам)	? (?)
1911—1913	Аякс	5 (0)
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов.

Антони Хюбертюс (Антон) Бёйен (нидерл. Antonie Hubertus "Anton" Buijen; 6 сентября 1883, Амстердам — неизвестно) — нидерландский футболист, игравший на позиции нападающего, выступал за амстердамские команды АФК и «Аякс».

Отец конькобежца Германа Бёйена.

Ранние годы

Антон Бёйен родился 6 сентября 1882 года в Амстердаме, в семье Германюса Петрюса Бёйена и его жены Митье Янс. Он был старшим ребёнком в семье из десяти детей. У него было четверо братьев и пятеро сестёр.

Спортивная карьера

Футбол

Футбольную карьеру Бёйен начал в команде АФК. Он стал членом клуба в 1906 году, в то время Антон жил в районе улицы Кейзерсграхт. В марте 1911 года Бёйен перешёл в другой амстердамский клуб — «Аякс», на тот момент ему было двадцать восемь лет.

В чемпионате Антон дебютировал 3 декабря в матче против клуба «Велоситас», сыграв на позиции правого крайнего нападающего. «Аякс» на выезде выиграл с минимальным счётом 0:1 — эта победа стала первой для клуба в первом классе Нидерландов. В следующем сезоне Бёйен принял участие в четырёх матчах первенства Нидерландов и отметился голевым пасом в матче со «Спартой». В рамках чемпионата в последний раз он выходил на поле 6 апреля 1913 года в гостевом матче с «Квик».

В 1920-х годах Антон играл за команду ветеранов «Аякса» и продолжал за неё выступать даже в возрасте 46 лет.

Лёгкая атлетика

Помимо футбола, Бёйен занимался лёгкой атлетикой в атлетической команде «Аякса». Вместе с Гротмейером, братьями Бос и Госсеном он участвовал в соревнованиях Амстердамского футбольного союза и футбольного союза Нидерландов. В начале августа 1912 года Антон стал победителем турнира в Амстердаме, выиграв дистанцию 100 метров с результатом 12.35 секунд, хотя идентичный результат был у его одноклубника Гротмейера, который также участвовал в финальном забеге.

В середине августа 1912 года состоялся чемпионат по лёгкой атлетике среди футбольных команд Нидерландов. Бёйен смог выиграть предварительный забег на 100 метров в своей серии, но на следующей стадии он выбыл, заняв только третье место. На этих соревнованиях он также участвовал в забеге на 400 метров и командной эстафете 4x100 метров. Спустя месяц Антон выиграл дистанцию 100 метров на соревнованиях среди игроков «Аякса».

Личная жизнь

Бёйен был женат дважды. Его первой супругой стала Маргарета Магдалена Крам, уроженка Амстердама. Их брак был зарегистрирован 11 августа 1916 года в Слотене. У них было двое детей: сын Герман, ставший известным конькобежцем, и дочь Марго. В сентябре 1928 года его жена умерла в возрасте 37 лет. В августе 1930 года Антон женился на 36-летней Корнелии Схипперс, уроженке Утрехта.

Литература

• Evert Vermer, Marcelle van Hoof. Ajax 100 Jaar Jubileumboek 1900-2000. — Amsterdam: Luitingh-Sijthoff, 1999. — ISBN 90-245-3497-6.

Отрывок, характеризующий Бёйен, Антон

Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.