Бём, Макс Хильдеберт

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Макс Бём
Maximilian Hildebert Boehm
Место рождения:

мыза Биркенру, Венденский уезд, Лифляндская губерния, Российская империя (ныне в общине Берзайне, Цесисский район Латвии)

Место смерти:

Люнебург, Нижняя Саксония, ФРГ

Научная сфера:

философия, публицистика

Макс Хильдеберт Бём (16 марта 1891 — 9 ноября 1968) — немецкий публицист, интеллектуал, политик, видный представитель фёлькиш-движения.





Биография

Ранние годы

Родился в 1891 году Лифляндии в семье старшего преподавателя гимназии Максимилиана Роланда Бёма и его жены Салли Эмилии Юдит Шатц. По происхождению балтийский немец. 22 апреля того же года был крещен в местном приходе[1].

В 1902 г. семья переехала в Германию (в Лотарингию). Бём изучал философию, социологию и историю искусства, в 1914 г. защитив диссертацию на тему «Естество и нравственность у Фихте» в Университете Галле.

В годы Первой мировой войны Бём впервые активно проявил себя в актуальной на то время области изучения положения «пограничных» и «этнических немцев за рубежом» (Grenz- und Auslanddeutschtum) — как с гуманитарной, так и с политической точки зрения. Направление работ в этой области определялось главенствовавшим в то время трендом на объединение всех немцев Европы. В эту же сферу входило изучение жизни «немцев пограничных территорий» и подготовка предложений по улучшению их положения (Grenzlandarbeit). Этой тематике была посвящена вышедшая в 1915 году работа Бёма «Кризис балтийского немца».

В ходе немецкой оккупации Лифляндии в 1918 году Бём работал в Управлении прессы (Ober Ost VIII) в Риге, где познакомился с Отто фон Курзелем и Арно Шикеданцем.

Межвоенный период

Вернувшись в Германию, Бём организовал множество объединений и организаций, нацеленных на продвижение идей фёлькиш-движения, в их числе клуб младоконсерваторов Юниклуб (1919, совместно с Артуром Мёллером), Комитет по правам национальных меньшинств (впоследствии Германское общество по правам национальностей).

С 1920-х гг. Бём стал одним из «производящих и аккумулирующих смысл и идеологию между теоретизацией и политическим активизмом» в фёлькиш-движении[2].

По мнению Бёма, источником права должны были выступать этнические группы, а не государство, и это право не может быть обеспечено, а только лишь признано государством. Эти и другие его идеи были озвучены в программной работе «Отдельно стоящий народ» (1932).

С 1926 г. — со-руководитель Института немецких пограничных и зарубежных исследований в Берлине.

Карьера при нацистах

Ко времени прихода к власти Гитлера Бём уже считался признанным фёлькиш-идеологом и экспертом. Он продолжили работу в этой сфере в ряде комитетов Академии германского права.

С 1933 г. — профессор этносоциологии и этнической теории Йенского университета.

Бёма называли «суфлёром власти» и «советником по этнополитическим вопросам»[3].

После войны

В октябре 1945 г. был уволен с госслужбы и выехал из советской оккупационной зоны в Люнебург, где в 1951 г. основал Ост-Академию (основная сфера занятий — вопросы Восточной Европы и положения там немецкого меньшинства).

В 1960-е гг. занимался актуальным на тот момент вопросом немецких беженцев и изгнанных с территорий предыдущего проживания немцев. Участвовал в продвижении ревизии положения «германских восточных областей».

Награды

Сочинения

Ранние

  • Natur und Sittlichkeit bei Fichte. Halle: Niemeyer, 1914.
  • Die Krisis des deutschbaltischen Menschen. Berlin: Grenzboten, 1915.
  • Der Sinn der humanistischen Bildung. Berlin: G. Reimer, 1916.
  • Die Letten. Berlin: Würtz, [1917].
  • Die deutschen Balten in Liv-, Est- und Kurland. Berlin: Siegismund, 1917.
  • Was uns not tut. Berlin: Kulturliga, 1919.
  • Kleines politisches Wörterbuch. Leipzig: Koehler, 1919.

1920-е

  • Ruf der Jungen. Leipzig: Koehler, 1920.
  • Körperschaft und Gemeinwesen. Leipzig: Koehler, 1920.
  • Ost und West // Die wirtschaftliche Zukunft des Ostens. Leipzig: Koehler, 1920. S. 1-14.
  • Der Verrat des Ostens und das gefährdete Preußen. Berlin: Vertriebsstelle politischer Schriften, [1921].
  • Die neue Front. Berlin: Gebr. Paetel, 1922.
  • Europa irredenta. Berlin: R. Hobbing, 1923.
  • Grenzdeutsch — Großdeutsch. Dresden: Verein f. d. Deutschtum im Auslande, 1925.
  • Die deutschen Grenzlande. Berlin: R. Hobbing, 1925.
  • Nation und Nationalität. Karlsruhe: G. Braun, 1927.

1930-е

  • Grenzdeutschland seit Versailles. Berlin: Brückenverl., 1930.
  • Das eigenständige Volk. Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 1932.
  • Volksdeutsche Forderungen zur Hochschulerneuerung. Stuttgart: Kohlhammer, 1933.
  • Der Bürger im Kreuzfeuer. Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 1933.
  • Was will Volkslehre? Stuttgart: Franckh, 1934.
  • Volkstheorie als politische Wissenschaft. Jena: Frommann, 1934.
  • Der 18. Januar und die andern Deutschen. Jena: Fischer, 1934.
  • Volkstheorie und Volkstumspolitik der Gegenwart. Berlin: Junker & Dünnhaupt, 1935.
  • Die Volkskunde als Wissenschaft. Tübingen: Laupp’sche Buchh., 1935.
  • Die Krise des Nationalitätenrechts. Jena: Frommann, 1935.
  • ABC der Volkstumskunde. Potsdam: Verl. Volk u. Heimat, 1936.
  • Der deutsche Osten und das Reich // Der deutsche Osten. Berlin: Propyläen, 1936. S. 1-18.
  • Volkskunde. Berlin: Weidmann, 1937.
  • Volkstumswechsel und Assimilationspolitik. Jena: Frommann, 1938.
  • Deutschösterreichs Wanderschaft und Heimkehr. Essen: Essener Verl. Anst., 1939.

1940-е

  • Der befreite Osten. Berlin: Deutsche Buchvertriebsstelle Hofmeier, 1940.
  • Lothringerland. München: Bruckmann, 1942.
  • Geheimnisvolles Burgund. München: Bruckmann, 1944.
  • Baltenkalender 1950. Bovenden b. Göttingen: Behr, [1949].

1950-е

  • Vergessener Osten. Göttingen: «Musterschmidt», 1952.
  • Verpflichtende Heimat im Osten. Berlin: Berliner Landesverband d. Vertriebenen, 1957.

Напишите отзыв о статье "Бём, Макс Хильдеберт"

Примечания

  1. LVVA. Ф. 235, Оп. 4, Д. 517, Л. 169об.
  2. Prehn U. Die wechselnden Gesichter eines ‚Europa der Völker‘ im 20. Jahrhundert. Ethnopolitische Vorstellungen bei Max Hildebert Boehm // Völkische Bande. Dekadenz und Wiedergeburt — Analysen rechter Ideologie. Münster, 2005. S. 126.
  3. Prehn U. Op. cit. S. 137.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Бём, Макс Хильдеберт

– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.