Бёрлинг, Джордж Фредерик

Джордж Бёрлинг
англ. George Beurling
Баз Бёрлинг, 2 марта 1943 года.
Прозвище	Баз, Сумасброд
Дата рождения	6 декабря 1921(1921-12-06)
Место рождения	Верден, Квебек, Канада
Дата смерти	20 мая 1948(1948-05-20) (26 лет)
Место смерти	Рим, Италия
Род войск	ВВС Великобритании Королевские ВВС Канады ВВС Израиля
Годы службы	1941 — 1945
Часть	403-я эскадрилья RCAF 41-я эскадрилья RAF
Сражения/войны	Вторая мировая война: Французская кампания Битва за Мальту
Награды и премии

Джордж Фредерик Бёрлинг (англ. George Frederick Beurling, 6 декабря 1921 года, Верден, Квебек, Канада — 20 мая 1948 года Рим, Италия) по прозвищу Баз (англ. Buzz) или Сумасброд (англ. Screwball) — лучший канадский лётчик-ас Второй мировой войны, сбивший в составе Королевских ВВС Великобритании (RAF) 31 самолёт противника (в том числе только над Мальтой — 26).

Биография

Джордж Бёрлинг родился 6 декабря 1921 года в Вердене (англ. Verdun), пригороде Монреаля (провинция Квебек, Канада). Свой первый полёт Бёрлинг совершил в 1938 году, а затем, вопреки желанию родителей, которые хотели, чтобы их сын поступил в университет, Джордж бросил школу, не закончив 9-й класс, и сбежал из дома. В Грейвенхёрсте, небольшом городке в Онтарио, Бёрлинг получил работу по перевозке воздушных грузов для горнорудных компаний, где, летая вторым пилотом, приобрёл опыт пилотирования.

После получения лётной лицензии Джордж отправился в Ванкувер, надеясь получить там коммерческую лицензию и присоединиться к американскому добровольческому подразделению «Летающие тигры» (AVG, от англ. American Volunteer Group), воевавшему против японцев на стороне Китайской республики. При попытке записаться в AVG Бёрлинг был задержан за нелегальный переход через границу и депортирован обратно в Канаду. К этому времени уже началась Вторая мировая война, и Джордж одним из первых отправился на вербовочный пункт, где снова потерпел неудачу. Тогда Бёрлинг попытался записаться в Финские ВВС, воевавшие в Зимней войне против РККА, но у него ничего не вышло и на тот раз: Джорджу было всего 18 лет и для успешного завершения требовалось согласие родителей, которого Бёрлинг, естественно, не получил. В Королевские военно-воздушные силы Канады Джорджа не взяли из-за недостаточного образования.

Предположив, что в связи с войной пилоты требуются Королевским военно-воздушные силам Великобритании (RAF), Бёрлинг покидает дом и на торговом судне пересекает океан. Он сошёл на берег в Глазго и сразу же отправился в ближайшее призывное отделение RAF, где обнаружилось, что он забыл дома свидетельство о рождении. Бёрлингу пришлось вернуться домой, взять свидетельство и сново отплыть в Великобританию. Что интересно, он снова попадает в то же призывное отделение, к тому самому офицеру, что принимал его в первый раз. Это произошло в самый разгар Битвы за Британию, заявление Джорджа сразу приняли и 20 сентября 1940 года Бёрлинг стал пилотом RAF.

Вторая мировая война

После тестирования, выявившего, что Бёрлинг неплохо пилотирует, его направили в специальную истребительную школу для освоения Спитфайра, где учителем Джорджа стал известный британский ас Джинджер Лейси (англ. James Harry Lacey). Школу Бёрлинга закончил 9 сентября 1941 года с многочисленными дисциплинарными нарушениями: полёты на предельно малой высоте, бреющие полёты и один раз пикирование на аэродром, напугавшее персонал. Тем не менее, Бёрлинг очень хорошо управлял самолётом и Джинджер даже предлагал ему остаться в школе инструктором (с автоматическим получением офицерского звания), однако Джордж с возмущением отказался от «гражданской» работы и был направлен сержантом в 403-ю эскадрилью (англ. 403 Training Squadron). Его недисциплинированность и индивидуальность, так же как и его стремление воевать послужили причиной неприязни к нему его сослуживцев. Через некоторое время Бёрлинг был переведён в 41-ю эскадрилью RAF (англ. No. 41 Squadron RAF), в основные задачи которой входили охрана конвоев и операции над территорией Франции.

Свою первую победу Бёрлинг одержал 1 мая 1942 года, сбив Фокке-Вульф Fw 190 очередью всего из двух пулемётов. Уже через несколько дней Джордж сбил второй самолёт, для чего оставил строй и бросил своего ведущего без прикрытия. Такой поступок вызвал неприязнь со стороны товарищей и недовольство начальства. Поэтому при первой же возможности Бёрлинг перевёлся в 249-ю эскадрилью (англ. No. 249 Squadron RAF) на Мальту, для отражения атак на остров со стороны ВВС Третьего рейха и фашистской Италии.

Именно на Мальте Баз Бёрлинг получил прозвище «Сумасброд». 6 июля 1942 года, в свой первый боевой вылет над Мальтой, Бёрлинг сбил три самолёта противника, тем самым став лётчиком-асом, а 10 июля Бёрлинг довёл счёт своих мальтийских побед до пяти. К 24 июля 1942 года Джордж был уже награждён медалью «За выдающиеся лётные заслуги» (DFM). 27 июля Бёрлинг сбил одну из лучших итальянских пар: аса Фьюрио Никлота (англ. Furio Niclot Doglio) и его ведомого, за что 4 сентября был награждён планкой к DFM. 30 июля Бёрлинг был произведён в офицеры. К октябрю 1942 года Баз Бёрлинг имел на своём счету 20 побед над самолётами противника, и 16 октября был награждён крестом «За выдающиеся лётные заслуги» (DFC).

Последний свой бой на Мальте Джордж Бёрлинг провёл 14 октября 1942 года. Подразделение из семи «Спитфайров» атаковало восьмёрку вражеских «Ю-88», сопровождаемую несколькими десятками истребителей. Бёрлинг сбил три самолёта противника, но его истребитель был повреждён, а сам он ранен. Очевидно, он был вынужден прыгать из горящего самолёта.

31 октября 1942 года, после госпитализации, Бёрлинга отправили в Британию. Перелёт проходил на переделанном под транспортник бомбардировщике Liberator, в котором 19 пассажиров размещались в бомбовом отсеке и фюзеляже без сидений. Над Гибралтаром самолёт попал в шторм и при снижении в условиях плохой видимости упал в воду. Из всего экипажа выжили только трое, включая Джорджа, который проплыл 150 метров до берега и вновь был госпитализирован. 4 ноября 1942 года Бёрлинг был награждён орденом «За выдающиеся заслуги».

По возвращении Бёрлинг был направлен в Канаду, где занимался пропагандистской деятельностью, направленной на получение займов, принимал участие в торжественном параде в Вердене, встречался с премьер-министром Кингом. 30 января 1943 года Бёрлинг получил повышение, однако вернулся в Великобританию только летом. В Ванкувере Джордж познакомился со своей будущей женой Дианой Уиттолл (англ. Diana Whittall).

В Англии Бёрлинг был назначен инструктором, но уже 1 сентября 1943 года Джордж перевёлся в ВВС Канады и снова вошёл в состав 403-й эскадрильи. В апреле 1944 года Бёрлинг вернулся в Канаду, предпринимал попытки вступить в ВВС США, но безуспешно. К концу войны на счёту командира ведущего звена эскадрильи База Бёрлинга были 31 личная и 1 совместная победы, 9 повреждёных самолётов противника.

Израильские ВВС

В марте 1945 года брак Бёрлинга распался, но официального развода супруги так и не получили. Джордж пытался найти себя в гражданской жизни, но не смог, бывший ас даже работал уличным торговцем в Монреале. Когда начался арабо-израильский конфликт, Бёрлинг записался добровольцем в ВВС Израиля. В мае 1948 года Джордж с группой таких же наёмников прибыл на сборный пункт в Италию.

Утром 20 мая 1948 года Баз Бёрлинг поднял с военного аэродрома в Риме транспортный самолёт для облёта. Самолёт взорвался, едва оторвавшись от полосы, оба пилота погибли. Это была десятая авария Бёрлинга. Согласно официальной версии, авария случилась в результате внутренней неисправности (карбюратора).

Гроб с телом Бёрлинга в течение трёх месяцев находился на складе кладбища в Верано (англ. Verano Monumental Cemetery), а затем, когда вдова Бёрлинга смогла приехать, был торжественно предан земле на протестантском кладбище, между останками Перси Шелли и поэта Джона Китса. После того как прах Бёрлинга пролежал на кладбище Верано два года, гроб был перенесён, и останки Бёрлинга, как героя Израиля, были захоронены на кладбище на горе Кармель.

Награды

Медаль «За выдающиеся лётные заслуги» (DFM) и планка к ней;

Кавалер креста «За выдающиеся лётные заслуги» (DFC);

Кавалер ордена «За выдающиеся заслуги» (DSO).

См. также

• Список лётчиков-асов Второй мировой войны
• Канада во Второй мировой войне

Литература

• Beurling G., Roberts L., Shores C. Malta Spitfire: The Diary of a Fighter Pilot. — Grub Street, 2011. — 235 p. — ISBN 1906502986.
• Cull B., Galea F. Spitfires Over Malta: The Epic Air Battles of 1942. — London: Grub Street, 2005. — 402 с. — ISBN 9781904943303.
• Nolan B. Hero: The Buzz Beurling Story. — Canada: Penguin Group, 1982. — 202 с. — ISBN 0140062661.
• Spick M. Allied fighter aces: the air combat tactics and techniques of World War II. — London: Greenhill Books, 1997. — 239 с. — ISBN 1853672823.

Ссылки

• [www.acesofww2.com/Canada/aces/beurling.htm George Frederick "Screwball" Beurling] (англ.) на сайте [www.acesofww2.com/ Aces of WWII] (подборка газетных заметок того времени о Базе Бёрлинге).
• [www.airwar.ru/history/aces/ace2ww/pilot/beurling.html Берлинг Джордж] (рус.). Асы второй мировой войны. [www.airwar.ru/index.html авиационная энциклопедия «Уголок неба»]. Проверено 19 июля 2011. [www.webcitation.org/67fGztVl0 Архивировано из первоисточника 15 мая 2012].

Отрывок, характеризующий Бёрлинг, Джордж Фредерик

Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».