Бёттхерсдорфская кирха

Кирха
Кирха Бётхерсдорф
Страна	Россия
Посёлок	Севское
Конфессия	первоначально католицизм, позднее лютеранство
Архитектурный стиль	готика
Основатель	Великий магистр Ульрих фон Юнгинген (?)
Дата основания	между 1407 и 1410 гг. (?)
Состояние	руинированна (сохранившиеся башня без крыши и фрагменты стен продолжают разрушаться)

Ки́рха Бёттхерсдорф — памятник истории и архитектуры, расположенный в посёлке Севское Правдинского района Калининградской области (до 1946 года — Бёттхерсдорф нем. Böttchersdorf).

История

Кирха Бёттхерсдорф, предположительно, основана Великим магистром Тевтонского ордена Ульрихом фон Юнгингеном в начале XV века.

Являлась материнской по отношению к церкви в Алленау. Внешне была довольно проста, построена из полевого булыжника и кирпича в готической кладке. Центральный неф не имел хоров и замыкался деревянным потолком в форме сшитых арок.

Верх алтаря был изготовлен в 1645 году скульптором Валентином Хоффманом. В 1650 году священник местной церкви Иоганн Фридрих Вейзермель и его жена подарили кирхе два оловянный алтарных подсвечника.

Известно также, что в 1857 году в кирхе находился простой орган мастера Остермейера. Кирха имела три колокола.

В 1946 году находилась в очень хорошем состоянии и использовалась под склад. В 1989 году местная администрация начала разрушать кирху.

Литература

• «Кирхи Восточной Прусии», сост. А. П. Бахтин, 2009 г.

Ссылки

• [www.prussia39.ru/sight/index.php?sid=375 Кирха Бёттхерсдорфа]

Отрывок, характеризующий Бёттхерсдорфская кирха

И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.